Дело в том, что еженедельные походы в маленькую церковь и последующие занятия в школе при ней нравились мальчику. Но привлекали его вовсе не молитвы, не пение хора и не чтение Библии. Ко всему этому Том был довольно равнодушен, зато отец Доброделов значил для него очень много. Это был весьма образованный человек с широким кругозором, который умудрился получить как светское образование — профессиональный врач, так и духовное. Будучи по своей природе бескорыстным и чуждым алчности, Доброделов довольно долго работал в клинике для бедных за весьма скромное жалованье. Когда же по воле судьбы потерял жену и сына, то решил отказаться от мирской жизни. Уже больше десяти лет он служил в маленьком приходе, а совсем недавно сделался его настоятелем. Людям, которые знали его, казалось, что доброта этого человека не имеет границ, настолько щедро изливал он ее на окружающих. К обездоленным же судьбой детям священник проявлял особое внимание и сострадание. Для любого ребенка у него всегда находились ласковые слова, а на день рождения — сладкие конфеты, которым любой маленький сирота бывал рад как манне небесной. Том в этом смысле не стал для отца Доброделова исключением. Напротив, памятуя обстоятельства рождения мальчика, ту холодную и снежную ночь, дыхание которой, казалось, оставило на ребенке свой след, священник особенно сочувствовал ему. Отец Доброделов был чуть ли не единственным человеком, от которого Тому доводилось слышать одни только приветливые слова и никогда — грубые или язвительные. Впрочем, таково было его отношение ко всем окружающим. Но для Тома он был просто настоящей отдушиной. На занятиях у священника Том был особенно прилежен, а кроме того, обладая замечательной памятью, слыл одним из лучших учеников не только в приютской, но и приходской школе. Том знал наизусть многие стихи из Библии, но при этом книга оставляла его равнодушным. Мальчишка не мог да и не хотел постигать ее глубинный смысл, воспринимая лишь внешнюю форму, и то только потому, что это нравилось Доброделову. За это он неизменно хвалил учеников, а для Тома, которого весь приют ой как недолюбливал, а порой откровенно чурался, добрые слова были просто бальзамом на душу. Вот и сегодня он, казалось бы, внимательно слушал торжественную речь по случаю рождения Спасителя, но слышал только лишь спокойный проникновенный голос. Слова же о силе жертвенной любви не только к друзьям, но и к врагам, никак не укладывались в голове мальчика. Том вспоминал оскорбления, побои Стаббса и убийство своей питомицы-змеи, глумливые шутки Линды Браун, попреки и предвзятое вечно настороженное отношение взрослых сотрудников, даже когда у него в мыслях не было никаких пакостей, и картины эти неизменно будили в нем злобу и недоумение. Почему надо их прощать? Не разумнее ли отвечать ударом на удар, да посильнее того, что был нанесен тебе? Зато больше неповадно будет! Однако спорить с отцом Доброделовым, конечно же, не стал. Мысль, что и этот человек начнет его укорять, была для Тома невыносима, хотя на мнение о себе всех остальных мальчику было откровенно плевать.
В паре с Томом шла шестнадцатилетняя девушка по имени Мэри Лайт. Высокая, стройная, с черными кудрями. Она была в приюте всего полгода, с тех пор как неожиданно осиротела. Родители ее были достаточно обеспеченными людьми: отец заведовал кафедрой в университете, а у матери было свое ателье. Кроме старшей дочери у четы Лайт был еще и десятилетний сын. Хоть родители и очень любили детей, однако в определенных ситуациях всегда находили в себе силы проявить строгость, так что отпрыски росли вовсе не избалованными эгоистами. Мэри и ее брат учились в очень хорошей частной школе, к тому же находившейся в нескольких десятках миль от города, где воздух был куда свежее и лучше для здоровья. В конце мая Лайты, как обычно, приехали в школу за детьми, но оказалось, что у Мэри еще остался один экзамен. Преподаватель неожиданно заболел, и ежегодную проверку знаний перенесли на неделю. Тогда родители забрали сына, а за дочерью решили вернуться позже. Однако до дома никто из троих так и не доехал. Поезд, который должен был доставить пассажиров в Лондон, неожиданно сошел с рельс и потерпел крушение, в результате которого погибли почти все бывшие в вагонах люди. Так Мэри, еще вчера жившая в дружной семье, осталась на свете одна-одинешенька. Близких родственников по матери или отцу, дядей и тетей, у нее не нашлось: родители были единственными детьми в своих семьях, а бабушки и дедушки скончались еще раньше. По этой причине опекуном девушки до ее совершеннолетия стал приют миссис Коул. Несмотря на горе, Мэри в силу своего воспитания была всегда приветлива и вежлива с окружающими и своим добрым нравом очень быстро расположила к себе всех обитателей приюта, как сотрудников, так и воспитанников. Кроме того, она оказалась очень образованной для своих лет девушкой, и потому, когда вскоре после ее появления в благотворительном заведении библиотекарь приюта ушла на пенсию, то Мэри по просьбе миссис Коул стала безвозмездно исполнять ее обязанности, позволив директрисе сэкономить на жаловании. Мисс Лайт оказалась чуть ли не единственным ребенком во всем приюте, кто дружелюбно относился к местному изгою Тому Марволо Реддлу, внушающему остальным как минимум неприязнь и опасения, а максимум — ненависть, зависть и какой-то мистический страх. Мэри же не имела ничего против способного, тянущегося к знаниям мальчика, который намного чаще других детей наведывался в библиотеку. На рассказы о том, что от Реддла одни только неприятности, что он каким-то образом навлекает на человека беду, девушка просто, смеясь, махнула рукой. Кроме того, мальчик напоминал ей младшего брата, с которым у Тома оказалось мимолетное внешнее сходство. Ну, а поскольку она никогда не задевала, не злила, не провоцировала и не старалась напакостить тайком, то и у Тома не было никаких причин вредить ей или навлекать что-то плохое. Напротив, он частенько помогал Мэри в библиотеке, особенно перед экзаменами, когда за эти несколько дней иные ученики проводят за книгами куда больше времени, чем в течение всего предшествующего им семестра. Также мальчик убедился, как порой вежливое обращение с собеседником может быть полезным, и решил кое-что перенять для своей пользы. И вскоре в этой науке, как впрочем, и в других, неплохо преуспел. Теперь в разговоре с собеседником Том мог вести себя так же вежливо, казаться столь же обходительным, как и Мэри. Но если у девушки это все было естественным следствием ее добродушия и такта, то у Тома стало хорошо отточенным мастерством, используя которое и добавляя к нему лесть, можно было добиваться самых разных целей. Более того, в обществе девушки Реддл чувствовал себя легко и непринужденно, не опасался ежеминутно какого-нибудь подвоха. Вот и сейчас он шел и спокойно разговаривал со своей спутницей о разных пустяках.
Когда все наконец-то пришли в приют, то в комнате у камина враз выстроился двойной ряд старших детей, а малыши тихонько жались друг к другу в сторонке. Но Тома Мэри взяла с собой, и никто не стал ей возражать. Мэри сказала, что в библиотеку поступили новые книги, и Том предложил помочь ей их зарегистрировать, занести в картотеку и расставить по местам, чтобы сэкономить время. Когда миссис Коул узнала, что Том время от времени помогает Мэри в библиотеке (ведь ей, как и всем, нужно было еще и учиться), то ехидно отметила:
— Ну надо же, и безрукий где-то сгодился, хоть какая-то польза от этого ходячего ящика Пандоры. Поосторожнее с ним, девочка!
Девушка сочувственно посмотрела на Тома и спокойно проговорила:
— Что вы, миссис Коул! Том очень даже мил, что так любезно соглашается выручить меня. Зря вы так с ним!
— Ой, дорогая девочка, если ты у нас что ангел во плоти, то о некоторых тут такого не скажешь. Хотя для тебя все белые и пушистые.
Тут директриса резко повернулась на каблуках и вышла.
— Бедняга! — сокрушалась Мэри. — Не обращай внимания.
— Не бери в голову! — отмахнулся Реддл. — Я уже давно привык, бывало и похуже. А сейчас и последние полгода вполне сносно.
