— Ну, видите ли, вы раскалываете свою душу, — говорил Слизнорт, — и прячете часть ее в объект, находящийся вне вашего тела. После этого если на тело кто-то нападет или даже уничтожит его, вы все равно умереть не можете, поскольку часть вашей души остается привязанной к земле, неповрежденной. Правда, существовать в подобной форме… — Слизнорт поморщился. — Немногие бы согласились на это, Том, очень немногие. Смерть могла бы казаться куда более предпочтительной.
Здесь у Реддла было свое мнение, но спорить он, разумеется, не стал.
— Но как же раскалывается душа?
— Что ж, — отвечал, поежившись, Слизнорт, — вы должны понимать, что душа мыслится как нечто неповрежденное, целостное. Расколоть ее — значит совершить противное природе насилие посредством злого деяния, высшего деяния зла. Убийства. Убийство разрывает душу. Волшебник, задумавший создать крестраж, использует это увечье к своей выгоде: он заключает оторванную часть души…
— Как заключает? — Реддл чувствовал, что поймал нужную волну, и сейчас профессора можно расспрашивать обо всем.
— Для этого существует заклинание, только не спрашивайте меня о нем, я его не знаю! — ответил Слизнорт, встряхивая головой, точно старый слон, которого одолели москиты… — Разве я похож на человека, который опробовал его? На убийцу?
— Нет, сэр, разумеется, нет, — поспешно сказал Реддл. — Простите, я не хотел вас обидеть. — Том был готов отыграть назад, но слова профессора успокоили его.
— Что вы, какие обиды, — хмуро откликнулся Слизнорт. — Интерес к подобным вещам естественен… Для волшебников определенного калибра эта сторона магии всегда была притягательной.
— Да, сэр, — сказал Реддл. — Я, правда, одного не понимаю. Мне просто любопытно, много ли проку с одного-единственного крестража? Не лучше ли, чтобы обрести побольше силы, разделить душу на несколько частей? Ну, например, разве семь — не самое могучее магическое число и разве семь…
— Клянусь бородой Мерлина, Том! — возопил Слизнорт. — Семь! Неужели мысль даже об убийстве одного человека и без того недостаточно дурна? Да и в любом случае… Разделить душу на двое — уже плохо, но разорвать ее на семь кусков!
Теперь Слизнорт выглядел совсем встревоженным и смотрел на Реддла так, словно видел его впервые, и было очевидно, что он жалеет об этом разговоре.
— Разумеется, — пробормотал он, — наша беседа всего лишь гипотетична, не правда ли? Чисто научное…
— Да, сэр, конечно, — поспешно ответил Реддл, желая тем самым успокоить профессора и пробудившуюся было в нем подозрительность.
— И все-таки, Том, сохраните сказанное мной втайне, ну, то есть, тему нашего разговора. То, что мы поболтали немного о крестражах, вряд ли кому понравится. Понимаете, в Хогвартсе эта тема под запретом. Особенно лютует на сей счет Дамблдор.
— Никому ни единого слова, сэр, — пообещал Реддл и покинул кабинет профессора.
Он испытывал сейчас такое же ликование, как и в день, когда узнал, что является волшебником. Его бледное лицо снова залил румянец, а на лице была та радость, которая его не красила, а, напротив, уродовала красивые черты. Результатом разговора он и в самом деле был очень доволен. Да, он так доподлинно и не узнал, что можно создать больше одного крестража, но и отрицательного ответа на этот вопрос тоже не получил. Скорее всего, действительно, никто из магов никогда не дробил душу более, чем на две части. Слова же Слизнорта о насилии над природой и пагубности ритуала, которые для другого человека послужили бы достаточным предостережением, на Реддла не произвели никакого впечатления. Тот, кто убил однажды и заглушил голос совести, тот, кто сделал это повторно и не чувствовал даже капли раскаяния, а только лишь злорадное удовлетворение, тот, без сомнения, будет поступать так и впредь, тем более, если это сулило столь вожделенную силу и неуязвимость. Не ужас деяния останавливал его сейчас, а просто неизвестность. Неизвестно было, как множественное дробление души скажется на магическом потенциале и прочих способностях. Да и подходящих предметов для шести крестражей пока нет… Вот кольцо Марволо — это да! Найти бы еще медальон Слизерина! А в кабинете директора хранится меч еще одного основателя Хогвартса — Годрика Гриффиндора. Честолюбивые мысли сменяли одна другую и мелькали быстро, как в калейдоскопе. Было бы замечательно заполучить для крестражей какие-нибудь редкие исторические артефакты, связанные с основательницами школы — Кандидой Когтевран и Пенелопой Пуффендуй! И тут ему вспомнилась история магии. У Кандиды Когтевран была невероятной красоты диадема, которая обладала свойством наделять столь ценимым чародейкой умом того, кто носил эту корону. Именно в этом украшении великую волшебницу изваял искусный скульптор-чародей, и результат его творения — чудесная статуя — по сей день украшала Большой зал. Но со времени смерти Кандиды Когтевран артефакт считается безнадежно утерянным, так, по крайней мере написано во всех учебниках. И никто из живущих никогда больше не видел диадему. Никто из живущих… «Так, стоп!» — хлопнул себя по лбу Реддл. «Надо будет потолковать с Еленой Когтевран!»
========== Глава 49. Секрет Елены Когтевран ==========
Прошло несколько дней, в течение которых Реддл неустанно думал о том, как лучше завести разговор с Еленой Когтевран о диадеме ее матери. Конечно, привидение неплохо относилось к нему все эти годы, хоть Том и был слизеринцем, а не когтевранцем. Встречаясь ненароком в коридорах Хогвартса, они всегда вежливо приветствовали друг друга. Все это, безусловно, было на руку Тому. Ум, которым, без сомнения, обладал школьный староста, вызывал уважение у Елены. Но при этом Реддл не был уверен, что привидение согласится что-нибудь поведать ему, раз уж до сих пор ничего не рассказало ни одному студенту со своего факультета. И все-таки Том не терял надежды, считая, что ум, приятные манеры, обходительность и умелая лесть сделают свое дело.
Дабы не вызывать лишних подозрений, он после некоторых раздумий решился прибегнуть к оборотному зелью, которое позволяло на некоторое время принять облик другого человека. Об этом снадобье, как и о многих других, он прочел в Запретной секции. Оно было довольно трудным в изготовлении. Да и сам процесс занимал много времени. Кроме того, основные компоненты для этого состава — шкура бумсланга и крылья златоглазок — были очень редкими, и к тому же, запрещенными. Однако, Реддла это не останавливало. Нужные ингредиенты ему не составило большого труда незаметно выкрасть из хранилища Слизнорта, а Выручай-комната, где он прятал книги, купленные в «Горбин и Бэркс», послужила бы подходящим местом, где можно было варить зелье без всяких опасений быть пойманным. Так, через месяц у Тома было все, что нужно. Для того чтобы поговорить с Еленой, он решил превратиться в Джона Патила — старосту Когтеврана, с которым, как неоднократно замечал Реддл, привидение весьма любезно беседовало.
Раздобыв незаметно два волоска с мантии Джона, Реддл улучил удобный момент, когда Елена была одна в подземелье с рукописями, и выпил оборотное зелье. После этого тело его сразу начало меняться: рост уменьшился так, что мантия стала стелиться по полу. В плечах Том, напротив, стал шире, и одежда оказалась тесна в груди. Черные, как смоль, волосы преобразились в русые, а бледная кожа поменяла свой оттенок на теплый персиковый. Прежде чем спускаться в подземелье, Том подогнал мантию по размеру, трансфигурировал зеленый галстук в синий. Спустившись после этого в комнату с рукописями, Том к своему удовольствию увидел там Серую даму.
— Здравствуй, Джон! — поздоровалось привидение.
— Добрый день, Елена!
— Что привело тебя сюда? — поинтересовалась младшая Когтевран у мнимого старосты.
— Знаете, Елена, я бы хотел подготовить по истории магии максимально подробный реферат о вашей матушке.
— Ну, здесь ты и в самом деле найдешь много полезных сведений.
— А вы, Елена, могли бы поделиться со мной чем-нибудь, о чем в манускриптах наверняка не написано?
