— Посмотрите на это! — велел профессор и указал рукой на стул, из-под которого доносились какие-то странные звуки, похожие на жалобное хныканье.

Беллатриса заглянула под стул, и ее глазам открылось безрадостное зрелище: странное существо, напоминающее младенца, но со старческим лицом и грубой ободранной кожей, беспомощно шевелило уродливыми ручками и ножками, жалобно поскуливая, явно нуждаясь в утешении и не находя его. Дамблдор и невинные люди, загубленные Беллатрисой, смотрели на него с гримасой брезгливого отвращения на лице. Но чародейке оно показалось знакомым и странно родным. Ей одной было жаль это изувеченное и отвратительное создание, которому, как она понимала, приходится намного хуже, чем ей.

— Узнаете? — спросил Дамблдор. Беллатриса только кивнула. Ну, конечно, она узнала. Еще бы ей не узнать, но не глазами, а сердцем узнала. Белла протянула руку, тихонько погладила уродца, и горячие слезы снова потекли из ее темно-карих глаз. Они падали прямо на его маленькое тельце, и существо стало затихать от того, что боль его облегчилась, как будто раны намазали целебным бальзамом. Чахлый младенец словно почуял, что тот, кто сейчас находится рядом с ним может облегчить страдания, и потому ухватился слабыми ручонками за ласкающую его руку, как бы умоляя не покидать.

— Вы ведь поняли, кто перед вами, мисс Беллатриса, не так ли? Что же скажете? — спросил профессор, глядя на нее долгим внимательным взглядом.

— Можно ли что-нибудь сделать? — плача, спросила Белла.

— Нет, — твердо отвечал Дамблдор, продолжая испытующе разглядывать ведьму. — Волдеморт уже ничем не может себе помочь, потому как лишен возможности даже просто выслушать свой приговор. Он все равно сейчас не способен понять, что натворил. Не понимал при жизни, не поймет и после смерти. И до этого момента не было человека, который бы мог помочь ему, даже когда я и Гарри видели его в последний раз. Но теперь есть. Потому я и явился сюда уже во второй раз за последние несколько часов. Есть один человек, который мог бы кое-что сделать для него. Ты! Ты, Белла, можешь попытаться облегчить его участь.

— Неужели я буду так счастлива? — воскликнула чародейка с выражением непередаваемой радости на бледном лице.

— Подожди радоваться, сначала выслушай. За все нужно платить, и я, право, не знаю, стоит ли соглашаться на столь высокую цену за помощь ему. Все просто: ты можешь взять на себя отпущенное Волдеморту наказание. Он окажется на твоем месте, а ты превратишься в такое вот жалкое создание, какое видишь перед собой. Ты все же поняла, что натворила, еще до смерти испытывая спасительное раскаяние, которое Волдеморт заглушил в тебе. Тебе стыдно смотреть в глаза своим жертвам, ты льешь слезы и, кто знает, может быть когда-нибудь они смоют пролитую тобой кровь. Для тебя еще есть слабый проблеск надежды на прощение. Это все, что тебе осталось. Но для него этой надежды нет. Сможешь ли ты ее отдать? Согласишься ли променять свою и без того незавидную долю на еще более страшную участь? И только за то, чтобы дать Волдеморту последний шанс просто осознать свои злодеяния. Шанс, которым он может и не воспользоваться, упустить, как и множество других, раньше данных ему. Подумай, как следует, Белла, ведь потом ты не сможешь это сделать, лишившись даже своего разума.

Но чем больше предостерегал и, казалось, отговаривал Дамблдор, чем сильнее сгущал мрачные краски, тем тверже была воля Беллатрисы, тем более непоколебимым становилось ее решение. О себе она не думала и совершенно позабыла. Только одна мысль захватила сейчас все ее существо: «Я смогу ему помочь, у него будет шанс, он обретет надежду. И разве я не давала обещания никогда не покидать его?» Ответила она сразу же, не сомневаясь ни секунды, тихим, но твердым голосом:

— Я согласна! — И слегка склонила голову в знак того, что принимает условия договора, а потом подняла глаза на своего собеседника.

— Ну, что же, — мягко отвечал профессор, и Белле показалось, что и без того ясные голубые глаза стали еще светлее и ярче. — Пусть будет по-твоему!

Тут Дамблдор взмахнул волшебной палочкой, и сразу же пол под ногами чародейки затрясся, со всех сторон засверкали молнии, раздались раскаты грома, и густые клубы дыма окутали все кругом. Ослепленная, оглушенная и задыхающаяся Беллатриса почувствовала, что проваливается в забытье.

========== Глава 141. Старый знакомый ==========

Из забытья Беллатрису вывели чьи-то ласковые руки, перебирающие ее длинные черные волосы. Тело по-прежнему болело, но она уже начала к этому привыкать. Более того, волшебница даже обрадовалась, ведь осознание боли и понимание ее причин говорили о том, что разума она все же не лишилась. Белла открыла глаза и недоуменно посмотрела на свои руки, ноги и тело, стала оглядываться вокруг. Альбус Дамблдор и убитые по-прежнему были рядом, но теперь вместе с ними стояли еще два человека. Одного из них колдунья видела впервые, но сразу почувствовала исходящие от него спасительное умиротворение и глубокую мудрость. Это был пожилой человек, его лицо и белая длинная одежда светились непередаваемой красоты сиянием. Серые глаза незнакомца смотрели на всех, и на нее в том числе, по-доброму и очень тепло. Другой же человек, появившийся на вокзале в то время, пока волшебница лежала без сознания, был ей, напротив, знаком до боли. То снова был ее возлюбленный милорд. Это он гладил ее по голове, и ему Беллатриса добровольно отдала даже то последнее, что имела, — призрачную зыбкую надежду на прощение. Однако, она почему-то не превратилась в уродца, и это очень удивило ведьму. Волдеморт же выглядел просто ужасно: он словно был пронизан трещинами насквозь, и эти трещины разделяли его на семь частей, составлявших когда-то одно целое, а теперь казались частями страшной невиданной мозайки. Все ее детали были тут, рядом, плотно подогнанные друг к другу, но не слившиеся воедино. Из тех самых мест, где они соприкасались друг с другом, текли кровь и гной. Тогда Беллатрисе стало очевидно, что все это причиняет ее повелителю нестерпимую боль, несравнимую с ее собственной. Из глаз Волдеморта текли слезы, удержать которые было невозможно, да он и не старался. Голова мага, повернутая к незнакомцу в белых сияющих одеждах, низко склонилась под грузом осознаваемой вины.

— Ну, здравствуй, Том! — раздался в тишине печальный голос. Тон, с которым он обращался к собеседнику, содержал в себе такую бездну милосердного сочувствия, что от одного только звучания сказанных им слов становилось светлее и легче на душе.

— Отец Доброделов, вы? — изумился Волдеморт, не в силах при этом от стыда поднять головы.

— Рад, что через столько лет ты все еще не забыл меня. Впрочем, ничего удивительного, ведь у тебя всегда была замечательная память.

— Вы ничуть не изменились… — снова заговорил Темный Лорд.

— Зато тебя теперь не узнать, не правда ли? — отвечал Доброделов. — Что же ты над собой учинил, бедный неразумный мальчик! А ведь я предупреждал, к чему приведут тебя гордыня и нежелание прощать обиды. Именно они и вызвали в тебе столь страшные перемены. Они оказались подобны пороху, способному взорваться от малейшей искры. Любое причиненное тебе зло вызывало в тебе бурю злобы. Тебе казалось, что Провидение обошлось с тобой чересчур сурово, не додало чего-то. Ты желал отмщения, но ослепленный им, даже не смог разглядеть, как в то же время милостива была к тебе судьба. У тебя с самого начала были и здоровье, и острый ум, и недюжинное упорство, а кроме того, невероятная волшебная сила и магические способности, заставляющие бледнеть от зависти и восхищаться половину Хогвартса и почти весь Слизерин. И как же ты распорядился столь щедрыми дарами? Напустил на ни в чем неповинных людей страшное чудовище, убил ту несчастную девочку, подло подставил другого человека, дабы избежать возмездия за свое преступление. Ты не пожелал простить отца, отняв жизнь и у него, и у своих деда с бабкой, занимался гнусными темными искусствами, посвящая их изучению свое время, половины которого с лихвой хватило бы, чтобы самому построить свое счастье. Но вместо строгого наказания, которое ты, по справедливости, заслуживал, Всевышний посылает тебе, разуверившемуся в силе любви и вообще во всех лучших чувствах, сокровище, подругу, чтобы ты убедился в обратном, в том, как глубоко заблуждался. Однако ты не пожелал измениться сам и, более того, погубил бесконечно любившего и полностью доверявшего тебе человека, причинив ему куда больше зла чем тем, кого считал своими врагами. У них ты отбирал жизнь, Беллатрисе же искалечил душу в тот день, когда она по твоей милости совершила первое убийство.