— Грязнокровным выродкам не место в волшебном мире! Если они еще и так глупы, что не убираются отсюда сами, то нам не остается ничего другого, кроме как помочь им и очистить мир от этой грязи!

— Молчать! Ты сама грязная мразь! — рявкнул Грюм. — Я уже сыт по горло выслушиванием ваших гнилых идей и рассуждениями о бредовых идеалах. Да, ты права, мир действительно нужно очистить от грязи. Такой грязи, как ты! Ты сумасшедшая, Лестрейндж, больная на всю голову. И если бы на твоих руках не было столько крови, то место бы тебе определили в больнице святого Мунго, а не в Азкабане.

Глаза колдуньи злобно засверкали.

— В больницу святого Мунго лучше отправь Долгопупсов. Вот кого действительно нужно лечить!

— Заткнись, дрянь! — взревел Грюм словно раненый зверь, которому наступили на больную лапу, стоило Беллатрисе только упомянуть о Долгопупсах. — Не хочешь рассказывать по-хорошему, добровольно для своего же блага — расскажешь под действием сыворотки правды или же Империуса, а может, даже Круциатуса. И тогда никаких послаблений, смягчений режима и прочего.

Грюм встал и обошел вокруг ведьмы, беззастенчиво разглядывая ее оценивающим взглядом.

— А вы очень привлекательны, мадам Лестрейндж, — ухмыльнулся он. — Будь я полегкомысленнее, непременно бы приударил. Но увы, красота ваша померкнет в Азкабане, и за какие-нибудь пару лет из молодой цветущей женщины вы, леди, превратитесь в дряхлую уродливую старуху! Вряд ли кто узнает в ней ту, кого некогда прозвали пожирательницей мужских сердец! Последний раз спрашиваю, будем говорить или нет?

— Нет! — процедила колдунья.

Грюм, уже успевший сесть в свое кресло, снова вскочил на ноги.

— Так! — холодно бросил он. — Хватит, с меня довольно! Больше я с тобой, стерва, церемониться не буду. Ты все расскажешь, я вытяну это из тебя!

— Попробуй! — усмехнулась ведьма.

Волшебник подошел к небольшому сейфу и достал из него маленький флакон с прозрачной жидкостью по виду похожей на чистейшую родниковую воду. Затем он направил волшебную палочку на Беллатрису, и ведьма мгновенно остолбенела. Грюм запрокинул ей голову и влил в рот несколько капель сыворотки правды.

— Говори, кто еще из пожирателей принял темную метку добровольно и осознанно, а не под действием Империуса. Кто еще служил твоему хозяину?

— Не скажу!

— Так, значит, принимала антидот?

— Ну, разумеется! — усмехнулась колдунья.

Действительно, Белла много чего знала, и поэтому Волдеморт, чтобы обезопасить себя, последние несколько месяцев велел ей принимать особое зелье, которое позволяло противостоять действию сыворотки правды, если вдруг случиться попасть в руки аврорам.

— Упертая ты, гадина! Ну, ладно! Империо!

Глаза ведьмы словно затуманились, а взгляд стал покорным и безразличным.

— Дежурный! — чуть повысив голос, позвал Грюм, и в кабинет тотчас же вошел молоденький мракоборец.

— Позови сюда Римуса Люпина!

— Хорошо, сэр!

Когда глава мракоборцев назвал это имя, то Беллатриса вздрогнула, но потом снова замерла, продолжая стоять как неподвижная статуя. Дело в том, что совсем недавно Волдеморт придумал способ противостоять Империусу и стал обучать этому своих самых близких пожирателей, включая, естественно, Беллатрису, а еще Барти Крауча младшего. Это делалось как раз для таких случаев, если вдруг сторонники, которым известно слишком много, попадут в плен к противнику. Как ни странно, но противостоять Империусу можно было даже без волшебной палочки. Просто в момент наложения чар магу, который хотел от них защититься, надлежало сосредоточиться на чем-то очень важном для него, максимально сконцентрировать на этом свои мысли. Тогда имелся шанс, что это исключительно сильное темное заклинание не подействует. Но принимать все эти меры нужно было очень быстро, потому как чем больше времени проходило, тем труднее было сбросить с себя путы чужого колдовства. Беллатрисе же вовсе и не было нужды концентрироваться на чем-то или ком-то: Темный Лорд ни на секунду не покидал ее мыслей. На какое-то мгновение покорность овладела ведьмой, но она сразу же опомнилась, хотя и продолжала искусно притворяться, изображая подчинение, дабы иметь возможность лгать, отвечая на вопросы. Когда же она услышала фамилию и имя «Римус Люпин», то в ее голове мелькнула догадка, переходящая в уверенность и словно яркой вспышкой озарившая мозг. Едва волшебник вошел в кабинет, как колдунья сразу узнала его. Ведь это же оборотень! Один из многочисленных прихвостней Сивого, которых он привел с собой на службу Волдеморту, и в чьих мозгах тайком копалась Белла по поручению своего милорда. До этого человека с неприметной внешностью серой мыши колдунья еще не добралась. «Вот он! Вот тот самый шпион, о котором говорил повелитель!» — металась в голове одна лишь мысль, и колдунья едва сдерживалась, чтобы не выдать себя.

— Допроси ее сам, как считаешь нужным! — велел Грюм. — Она под Империусом. А я уже сыт по горло всем этим. — И матерый аврор вышел. Он пребывал сейчас в самом скверном расположении духа, и для подобных настроений у мракоборца имелись вполне объективные причины. Да, Темный Лорд повержен, все празднуют победу, а негодяи и убийцы понесут заслуженное наказание… Но какой ценой! Столько сослуживцев и друзей сложили головы в этой войне, а за последние двое суток Отдел магического правопорядка совсем осиротел, потеряв лучших авроров. Джеймса Поттера убил Волдеморт, а Фрэнка Долгопупса эта стерва Лестрейндж довела до безумия своим изуверством. Потому, будучи за это невероятно зол на ведьму, Грюм всерьез опасался, что не сможет с собой совладать и в порыве в общем-то праведного гнева сотворит с колдуньей что-нибудь такое, чего не полагалось делать с подследственными и заключенными. Нет, ведьму ему, конечно, было не жаль, но нести наказание за расправу над ней ему все же не хотелось. Да и пятнать звание мракоборца — не лучшая перспектива.

Что до Римуса Люпина, то он среди авроров и членов Ордена Феникса считался одним из самых снисходительных и лояльных, не спешил судить людей слишком поспешно. Все дело было в том, что когда Люпин был еще ребенком, то его покусал оборотень, сам Фенрир Сивый. И после этого вся будущность волшебника оказалась под вопросом. Его никто не согласился бы принять в Хогвартс, если бы не директор Дамблдор. Он вошел в положение всей семьи и дал ребенку возможность учиться. Специально для Римуса был выкопан тайный подземный ход, который вел за пределы школы и заканчивался под небольшой хижиной. Перед самым полнолунием Люпин уходил в этот домик, наглухо запирал все двери и окна чтобы, когда превратится в волка и потеряет на время человеческий разум, не мог бы никуда сбежать из этой импровизированной клетки. Там на протяжении всей ночи полнолуния зверь выл на луну, бросался на стены, издирая их в клочья и устраивая невообразимый погром… В школе и в ее окрестностях, в деревеньке Хогсмид многие люди слышали эти страшные звуки, доносившиеся из хижины, а потому прозвали ее Визжащей. Никто достоверно не знал, кто или что является их источником, и многие думали, дескать, в домике завывают привидения или неуспокоившиеся души. Ну, а чтобы ни у кого не возникло желания пойти посмотреть и проверить любую из этих теорий, около хижины была посажена очень редкая и агрессивная гремучая ива, которая своими ветвями начинала колотить любого, кто осмеливался приблизиться к ней.

Когда же почти все оборотни встали на сторону Волдеморта, то Дамблдор попросил Люпина стать шпионом, и Римус, не раздумывая, согласился. Для этого волшебника директор, который оказался столь чутким к его беде, был непререкаемым авторитетом, и чародей считал себя обязанным ему чуть ли не всем: образованием и даже друзьями. Да, Джеймс Поттер и Сириус Блэк не отвернулись от товарища даже тогда, когда узнали о его болезни, из-за которой от оборотней шарахались все нормальные волшебники. Более того, оба тайком овладели искусством превращения в животных: Джеймс — в крупного оленя с ветвистыми рогами, а Сириус — в громадного черного пса. Они стали анимагами, правда, незарегистрированными, и в ночь полнолуния отправлялись играть со своим другом, чтобы ему было не так тоскливо и одиноко. Позже в их компанию был принят и еще один гриффиндорец, тот самый Питер Педдигрю — невзрачный мальчик маленького роста и весьма посредственный чародей. Однако он всегда с таким восхищением и благоговением смотрел на талантливых и всеми любимых в школе ребят, так, казалось, искренне хотел с ними подружиться, что Джеймс, Сириус и Римус не устояли и тоже стали считать его своим другом. Неуклюжесть и нерасторопность Питера вовсе их не злила и не смешила, а даже умиляла. Под терпеливым руководством и неустанными наставлениями друзей Педдигрю тоже научился превращаться в животное — крупную крысу — и получил за это от товарищей прозвище «Хвост». Вот и Римус за такое отношение к нему не как к изгою, но как к нормальному человеку, стал очень мягок и даже кроток с окружающими. Он даже Сивого жалел, полагая, что этот оборотень просто не может владеть собой, хотя Фенрир явно этого не заслуживал.