Меня отпустило. Я сгорбилась, и вся обмякла от опустошения - что взяла и выговорилась. Никогда и никому не жалилась на судьбу, не проявляя слабости при отце, и даже при Толле. А тут вдруг... зачем Нольд сел так близко, если женщин не переваривает? Зачем стал отвечать, а потом еще и слушать меня?

  Я чуть качнулась, и резко выпрямилась. Опомнилась вовремя, едва-едва не припав головой к его плечу, будто это какой-то легкий и естественный жест, и он даже не удивится. Ужаснулась, что мои чувства едва не опередили разум и я, как полная дура, не прижалась к нему! Вцепилась в полотенце, откинулась спиной на стену и просто закрыла глаза - помолчать и отойти от внезапной дрожи. Несколько минут мы оба так и сидели в тишине, и Нольд уходить не торопился.

  - Ты чего здесь забыл, Ноль? Рехнулся?

  Сначала услышала, а потом и увидела появившегося из-за угла Яна. Похоже, мы слишком долго не возвращались.

  - Дай мне хотя бы подышать, надзиратель.

  - Подышать? Надзиратель?! Ну, пусть будет и так.

  Подошел и сел с другого бока от меня. Лавка не длинная и оказалось, что я почти замуровалась между двух крупных северян, как между двух айсбергов. Вытерпев с минуту, я почувствовала, что нервы прорываются смехом. Сначала тихонько, а потом и вовсе закрыла лицо полотенцем и засмеялась, стараясь не икать и тем более не хрюкнуть. От полного и внезапного счастья.

  Я больше не "никто, нигде и никак" - у меня есть два настоящих защитника. А то и больше. Но вот прямо сейчас - два. Крепкие, сильные, один из которых по-звериному клацнул зубами и вытащил меня из ямы, как во сне. Больно было, кости переломал, но такова цена спасения.

  - Что смешного, Пигалица? Или ты подавилась?

  И Ян хлопнул ладонью между лопаток, из-за чего я все-таки не удержалась и всхрапнула - то ли как лошадь, то ли как поросенок, то ли как маленькая девочка, которая наревелась, а теперь готова захлебнуться от радости.

  Глава восьмая

  На следующий день, разведав обстановку с утра и доложив, что и как, днем пошла на рынок уже не одна. Нольд счел риск минимальным, а закупить нужно было слишком много - я больше вызову подозрений, если буду делать три захода подряд, загружаясь вещами и продуктами как на целую роту.

  - Что ты заметила?

  - Не опасно. Просто...

  Нольд посмотрел внимательно туда же, куда и я. На самом отшибе рынка, даже не в рядах, а за обочиной в тени дерева, старый южанин сидел на газоне, расстелив перед собой газеты. На таком "прилавке" раскладывал аккуратно пучки сухих трав, расставлял таблички с названиями. А на ствол позади повесил картонку "целебные сборы". Это тот некромант, о котором мальчишка рассказывал. Да и как еще не заметить, когда рядом с надписью "сборы" нарисован маленький и выцветший знак нужды - цветок без одного лепестка.

  Насколько же они здесь бедны. Старик уже не мог работать в силу, никакой регенерат от старости не излечивает. Приходится попрошайничать в надежде, что среди курортников попадется сородич. Шансы были, пока молодые, мы все перелетные птицы и где только не ездим.

  Я достала из кармашка безличные карты.

  - Родня? - Догадался Нольд.

  - Я могу отдать ему столько? Не разоримся?

  - Можешь и больше. Нам этого... - он залез в свой карман, прикинул номинал и отобрал несколько. - Хватит. Я все рассчитал, с подстраховкой. Остальное можешь отдать.

  - Тут... на целый дом денег.

  - Или на пару лет без нужды. Уверен, он найдет применение, и другим поможет.

  Как подгадалось, из общей массы людей выскочил Роман со щенком на руках. Нашел где-то пыльного и худого пса-подростка, всего в репьях и тощего, будто закладка. Подбежал к старику радостный, аж на месте не мог стоять, пританцовывал, и что-то стал взахлеб рассказывать.

  Есть ли правда в том, что наше спасение теперь в объединении, а не в розни? Много веков осторожности против новой революции, где цепь связей друг с другом не делает нас уязвимей, а делает сильнее? Живучее? Счастливее в конце концов?

  Для меня не было никого ближе отца, когда он погиб - семьи не стало. Некроманты и так обделенные в этом, были и остались людьми, и желание общности с близкими никуда не делось. Хоть веками вытравливай.

  - Иди ты... меня мутить будет.

  - Ладно.

  И Нольд пошел, легко удерживая тяжелый рюкзак на лямке на одном плече. Великий Морс, сколько же в нем было силы! Нет, северянин не атлет, не пловец, не игрок спорта - гибкость звериная. Если охватить вниманием сразу на всю фигуру, очень даже человеческую, а что-то да было - ноги, спина, лопатки и шея, поворот головы и то, как шевелились плечи, каким был шаг - на миг, но показалось, что смотрю на дикого зверя в его пластике.

  Старик впал в ступор, когда в его коричневую и сухую ладонь легла приличная пачка безличных карт. А Нольд выбрал с газеты пучок засушенной травы и вернулся:

  - Держи. Хорошо пахнут, и насорить можно. Вечером машину подготовим, а завтра утром по холодку выезжаем.

  И мы поехали - на фестиваль.

  Северяне бросили бриться, рубашек не меняли - обросли пшеничной пылью на щеках, пропотели и замялись одеждой как могли. Салон засорили обертками от соленых орехов и шоколада, приткнули в держатели недопитые банки с газировкой. Багажник набили пивом в коробке сухого льда, перекусами, вещевыми сумками - на фоне которых техника не казалась чрезмерной. Ян, который тоже выбирался из курятника, только в другую часть городка, добыл пачки табачных палочек, консервы, воды, еды, которую мы на самом деле собирались есть в дороге, и, как подарок - мне лангету на мизинец. Хорошая ширма, даже самому придирчивому патрулю не сразу придет мысль тестировать на регенерат человека с травмой.