Так и заканчиваем, перекидываясь натужными короткими фразами. Мама Ева, после основной трапезы, ожидаемо предлагает подать кофе. Тут я тороплюсь отказаться.

– Спасибо. Мне уже пора. Еще есть планы.

– Ну, что ж… Тогда хорошего вечера и доброй ночи! Маша, проводишь?

Охреневаю, когда Титовы тупо выходят из-за стола и удаляются.

Кто так, вашу мать, делает?

У меня сходу разброс по эмоциям случается. Святоша перед таким раскладом тоже явно теряется. На какой-то миг нас с ней будто парализует. Забывая дышать, пялимся друг на друга. Все силы направляю на то, чтобы гасить жгучие всполохи внутри собственного тела.

Что за хрень?

Это уже не член дымит. В груди что-то туго плавится. Капает воском. Обжигает.

– Пойдем, – Маруся подскакивает и ярким вихрем несется к двери.

Мне приходится следовать за ней.

Черт, совсем как раньше…

Когда оказываемся во дворе, так же стремительно оборачивается. Я, черт возьми, перерабатывать не успеваю все, что взглядом транслирует, а она выдает и выдает.

– Ярослав, – со старта подход ее не нравится. Решительный и, вместе с тем, взвинченный. В порыве эмоций святоша такой ураган способна толкнуть, полгорода снесет. А уж меня, блядь… В два счета. – Давай поговорим!

– Не о чем говорить, – отсекаю нейтральным тоном. – Спасибо за ужин. Было вкусно.

Намереваюсь уйти, но она, набравшись той самой отчаянной смелости, торопливо преграждает мне путь. Приходится тормознуть, чтобы не столкнуться. Не на таран же ее, вашу мать, брать!

– Знаю, ты обижен! Я обидела… Мне очень жаль! Я не хотела… Не хотела говорить всех тех ужасных слов! Я так не думала! Просто… Мне было…

– Стой. Остановись, – грубо прерываю ее. Не собираюсь возвращаться в тот чертов вечер. Во всяком случае, не вместе с ней. Планомерно вздыхаю и прямо в глаза ей смотрю, прежде чем ровным голосом вывалить: – Все это сейчас никакого смысла не имеет. Расслабься. Забыл давно.

– Забыл? – слезы глаза заполняют, и она, черт ее дери, даже не пытается их перебороть или как-то скрыть. – Почему тогда не хочешь общаться? – голос все слабее звучит, с дрожью и резкими громкими вздохами выходит.

Ну, вот… Заводит старую шарманку. Добрались до сути.

– Общаться, блядь… Может, потому что мне твое общение на хрен не уперлось?

Когда-то она бы обиделась. Сейчас же просто теряется. Расширяет глаза. Снова в душу прорывается.

– Разве… Ты совсем не скучал? Совсем-совсем?

И как я, мать вашу, должен на это реагировать? Грудь будто дробью прошивает. По всему периметру болью перехватывает. Остановить это, как ни пытаюсь, не получается.

Если днем и еще пару минут назад похоть топила, то сейчас другие чувства рвут душу: тоска безмерная, нежность блядская, боль адская.

Обнять ее хочу. Зверски. Стиснуть так, чтобы кости затрещали. Забрать все, что есть, и свое отдать. И это тревожит гораздо сильнее похоти. С этим я не знаю, что делать. Здесь, на гражданке, я не умею с таким справляться! Особенно, когда она рядом маячит.

Знаю ведь, что обмен не будет равнозначным. Знаю…

– Я должен ехать. Меня ждут, – минимум слов, чтобы не рвануло наружу все то жгучее, уродливое, настоящее.

– Почему, Ярик?

Зачем так называет?! На хрена столько запретных чувств поднимает?

– Просто мне не нужно.

– Я не верю… Не верю… – зажмуривается и мотает головой. Успеваю перевести дыхание, как вновь припечатывает взглядом. – Ярик… Ярик… – имя мое едва слышно шепчет – грудь безумными импульсами простреливает. – Что мне сделать, чтобы тебя вернуть? Что? Просто скажи! Пожалуйста…

– Мне пора, – намеренно тоном остужаю.

И пока Маруся примиряется, подыскивая новую тактику, чтобы проломить мне ребра, по широкой дуге ее обхожу. Едва очутившись в своем дворе, заскакиваю в машину и уезжаю.

Как он может?

Неужели перегорел? Забыл? Не нужно? Осколки не собрать?

Думаю об этом остаток вечера. Даже на плановую пробежку не выбираюсь. Без того на износе. Не знаю, как хватает сил сиюсекундно не расплакаться. Убираю со стола, загружаю посудомоечную машину, навожу в кухне идеальный порядок. Выполняю рутинные действия под неуемный гул мыслей. Все они горячие и сухие. Выжигают мне мозг.

Эмоции удается усмирить. Но надолго ли? Копошатся, тесно сплетаются, пульсируют и искрят. Страшно представить, что из этого получится. Ищу пути, куда все это безболезненно выплеснуть. Только ничего толкового на ум не приходит.

Пожелав маме с папой доброй ночи, проверяю Десси и поднимаюсь к себе. В привычном темпе и с устоявшейся последовательностью завершаю день. Принимаю душ, сушу волосы, чищу зубы, подбираю одежду на завтра, около получаса листаю конспект и, наконец, забираюсь с книжкой под одеяло. Вот только тряска в груди не стихает.

Примерно в половине десятого, когда я, потеряв надежду втянуться в закрученный детективный сюжет, откладываю книгу на тумбочку, звонит телефон.

– Привет, Ань, – машинально здороваюсь, хотя виделись с подругой днем.

– Ты в курсе?

Сердце бесконтрольно ускоряет ход. Но я все же уточняю:

– Чего?

– Град вернулся!

Направляя взгляд в потолок, практически в одну точку смотрю. Вынуждаю себя моргать, хоть и получается заторможенно.

– Да, в курсе, – горжусь тем, как эта фраза удается. Дальше нужно просто ровно дышать. Не допустить, чтобы дыхание сбилось. – А ты откуда знаешь?

– Пипец! – как всегда эмоционально восклицает Бусманова. – Мы с Женей у Руслика. Он только что вошел. Почему ты мне ничего не сказала?

– Потому что не хотела об этом говорить.

Когда-то я слишком многим о нем рассказывала. Это не помогло. Сейчас в таком состоянии, что лучше все внутри оставить.

– Я же сразу заметила, что ты сегодня какая-то странная! Спросила тебя, а ты… Конспиратор, блин!

– Ань, давай оставим эту тему… Не сейчас.

И никогда.

Все. Точка.

– Титова, ты хоть представляешь, сколько тут баб? Холостых и голодных! Дома сидишь? Ну-ну! У меня культурных слов нет!

– Аня, перестань сейчас же. Тебе там заняться нечем?

Безусловно, ее посыл не может не взвинтить нервы. Сходу до опасных пределов!

– Мне-то есть! Очень даже… Тут Овсянникова, сама понимаешь… И Катаман! Это я тебе только тех, кто по твоему Градскому кипятком лил, назвала. – Знаю, что не со зла по живому режет, и все равно злюсь. И страдаю. Грудь будто огнем опаляет. Каждый нерв болью поражает. – Кроме того, есть парочка залетных, но, судя по глазам, крайне заинтересованных…

Ну и пусть!

Ярик не станет. Не сейчас. Хоть он и сказал так… Чувствую неожиданную уверенность, что не все еще между нами выяснено. Не конец это. Просто ему тоже тяжело.

Я же вижу, как смотрит.

Слезы прорываются и соскальзывают по щекам, но это не боль. Это надежда.

Да, все получится! Завтра я пойду к нему снова… Нет, завтра не пойду. Дам время остыть. Послезавтра. Больше я не выдержу!

– Алло? Маш? Ты меня слышишь?

С дрожью перевожу дыхание.

– Да, слышу. Спать хочу. Давай закругляться.

– Какой спать? А давай ты приедешь? Сейчас.

Должна признать, я колеблюсь. На миг допускаю такую вероятность, даже учитывая то, что ненавижу ночные вылазки.

– Нет.

– Жалеть же будешь…

– Ань, все, – решительно останавливаю подругу. – Я устала. Давай завтра поговорим, ок?

– Как знаешь.

Слышу, что расстроилась.

– Всем привет передавай.

– Хорошо, – вздыхает, а я буквально вижу, как глаза закатывает. – Доброй ночи, Титова!

– Обнимаю, Бусинка.

Отключиться не успеваю.

– Уверена, что не хочешь приехать? – выпаливает подруга вдогонку. – Я же помню, как у вас все было! Вы же как приклеенные всегда… Как больные друг без друга. Или друг от друга.