— Когда это делаешь ты, — тихо говорит и часто моргает, — это совсем не то же самое.

Продолжает самостоятельно, двумя пальцами потирает головку и собирает выступающий предэякулят, тело внизу шумно ёрзает и пытается найти себе место, плечи до боли сжимают. Представлять и делать – две непохожие на себя вещи. Ничего омерзительного.

Накахара то хмурится, то кусает губы, то приоткрывает их, притягивая младшего поближе, касается грудью груди и начинает шептать на ухо что-то приятное. Слова о любви. Мурашки, мурашки, мурашки. Ощущается улыбка через вздохи и хочется улыбаться в ответ, пусть и не увидят. Опять нападает на шею, не перестаёт вдыхать запах кожи, волос.

Рука двигается медленно, губами ловит новый вздох и накрывает чужие. Так лениво. Чувствует закидывание ноги на поясницу, как ею проводят по бедру, в то время его пальцы скользят там же.

— Я завидую самому себе, — подаёт голос в очередной раз. — Ни одна девчонка не испытает такого. Не увидит тебя таким.

— Если ты не решишь в очередной раз бросить меня.

— А я и не брошу. Никогда.

Закрепляет слова лёгким поцелуем в нос. Темноволосый в нём уверен. Не на все сто, а где-то на девяносто девять и девять процентов, ибо, ну.. Есть причины, оглашать не требуется.

Во время поцелуя Накахара слегка отталкивает от себя, без ясных намерений.

Не хватит знать меру любви к определённой личности, важно уметь распознавать критическое состояние тела и души для безошибочных убеждений, выводов. Он дошёл почти до всех стадий и сейчас не волнует ни реакция родителей, ни сложенное в детском возрасте мнение. Хотел сделать кого-то счастливым, отличиться. И кто поспорит, одержал ли он победу или погряз в поражении? Всё видно на лицо. Несчастливые люди не ведут себя так уверенно и раскрепощённо рядом с любимыми. Они не дети, уже нет. Это похоже на ту самую любовь, на всю жизнь, до гроба, а возможно Дазай слишком романтик. Удивительно.

Ни в книгах, ни в кино не происходит, как в реальной жизни. Поцелуи лишь кажутся искренними, на деле всё куда серьёзнее. Ценится любой контакт тела с телом родного человека, когда желаешь прижимать к себе и больше ни капли не нужно. И превратить бы этот дождливый вечер в бесконечный, не ища конца ласкам, поцелуям, тихим признаниям на ухо.

— И что, ничего не скажешь? — смеётся: голубоглазый, спустя минуты непонятных раздумий, решается стянуть низ с парня, не стесняясь разглядывать.

— Ты всю жизнь будешь припоминать? Я же по приколу тогда сказал..

— Приколист.

Мыча, он кивает и тянется к небольшому тюбику, пытается найти ракурс, при котором мелкие надписи будут видны. Господи, читает способы применения, ещё и с таким лицом серьёзным, что, если бы Осаму не был возбуждён до боли – обязательно рассмеялся. Но куда лучшее решение – снова примкнуть ближе, притянуть обратно, без него холодно.

— Разобрался?

— Да нихуя не понятно. Ладно, чего трудного-то..

Чуя пошутил или серьёзно купил лубрикант в Бостоне? Ладно, куда тупее звучит идея иная: ходил по Йокогаме, только приехав, в поисках аптеки.. Тут смешок сдержать не удаётся. Да и, получается, он распланировал весь исход?

— Хули ржёшь?

— Погоди, а у тебя презервативы не завалялись?

Хлопает глазами и медленно мотает головой. Как-то не подумали..

— Думаешь, они нужны? Я проверялся, так-то—

— Нет, я тоже проверялся—

Неловкое молчание с двух сторон и итогом становится единогласное мнение. Это же не столь важно, верно? Наверное, стоило бы их использовать, но опять же.. Рисков не так много.

Старший предпочитает руководить сам. Откручивает крышку, выдавливает на ладонь холодную жидкость и размазывает. От движений пальцев Осаму задерживает дыхание, стиснув зубы, старается не смотреть вниз, но взгляд сам опускается. А как уверенно делает..

— Стой, ты хочешь.. Сразу?

— А?

— Мне нужно растянуть тебя, разве нет?

— Я и об этом заранее позаботился.

Самую интересную часть забрал—

Но он не торопится, невзирая на слова. Сначала по-новому цепляется за плечи, приподнимается и сдувает со лба чёлку. Она здорова отросла, и в мысли не закрадывалась идея сходить в парикмахерскую? Пытается казаться уверенным, кусает губы и устраивается над бёдрами, тяжело выдыхая.

— Придержи коней.

— Всё в порядке. — кивает и касается члена, направляя в себя. Нет-нет-нет, боже, он не верит в последствия вечера.

Дазай продолжает не торопить, хоть и хочется ужасно. Должно быть трудно. Ещё недавно представлял себя на чужом месте, а в эту секунду – не может. Зато может любоваться движениями, позой партнёра, отвлекаясь лишь на понимание того, что Накахара постепенно опускается ниже и его ногти царапают кожу, оставляя полосы. Он не отвлекается и крепко держит за талию, целует за ухом. Успокаивает.

— Ох, блять.. — голос дрогнул в моменте, а смотрит он точно в глаза, — это пиздец, Осаму.

— И это была твоя идея.

Застывает, даёт себе привыкнуть. Утыкается в шею, пряча лицо. Спина влажная, он такой горячий, что можно начать волноваться, а главное: сердце бьётся очень громко. Почти так же громко, как беспрерывно льёт дождь. У него тоже, стук отдаётся где-то в голове, перекрывает сомнения, расслабляет и напрягает одновременно. Оно будто выскочит из груди раньше, чем Чуя возобновит действия.

— Тебе больно?

— Я.. Неприятно, но всё нормально. — ощущает такие же попытки расслабиться и обнимает крепче. Кареглазый смотрит в угол комнаты.

Разве кто-то есть там, на улице, за стенами дома? Разве они не одни в мире, тесном и маленьком, зато в своём личном, открытым только друг для друга? Он так счастлив здесь. Не хочет больше видеть что-то иное, не соответствующее интересам. Достаточно имеющегося. Достаточно Накахары, который не боится насадиться на него полностью, шепча имя. Его и ничьё больше.

Уже не сдерживается: как и минутами ранее медлит, напрягает колени и упирается ими в давно мятую простынь, постукивает по лопаткам, а сам провоцирует скольжения внутри себя и откидывает назад голову. Осаму прикусывает кадык, прикрывает глаза. Руки приклеены к коже, не хочет отпускать его.

В комнате душно, воздуха мало, особенно при попытках поймать его через частые вдохи, неоднократно отрываясь от шеи, чтобы посмотреть на рыжеволосого. Суккуб. Ни капли смущения в горящих глазах, демонстративно облизывает губы, сведённые в улыбке, и очень шумно дышит. Дазай либо в раю, либо в аду, в хватке неудержимого демона, без тормозов и задних размышлений.

Больше язык не поворачивается болтать, им он невесомо проводит по ключицам, по всем выступающим костям, давая выполнять свою роль. Чуя прекрасно справляется. Интересно, о чём думает? Но явно не жалеет, пару минут – и заходится в тихом, но протяжном стоне: головка упирается особенно глубоко. И Чуя вздрагивает, стоит толкнуться навстречу.

— Нужно было.. Давно это сделать..

— Не думаю, настолько идеальных моментов не выпадало..

— С тобой каждый момент идеальный, слышишь?

О да, он слышит. И все те звуки, издаваемые ежесекундно – тоже слышит, удивительно прекрасно звучит. Ни одна девушка не будет срывать голос так же обворожительно. Сравнивать – не то.

Что-то в партнёре щёлкает, он перестаёт бояться, напрягаться, и теперь Осаму не понимает, каким образом до сих пор сдерживается и обходится рваными вздохами, надавливая на поясницу дрожащими руками. Чуя вошёл во вкус, самостоятельно опускает его ладони ниже, он сжимает ягодицы и делает особо грубый толчок и на грудь падают, за шею держатся, как утопающий за спасательный круг

Снова скулит.

— Боже.. — кое-как выпрямляясь, он возобновляет действия, не давая взять инициативу. Вжимает в матрас, стараясь толкнуть, дабы парень лёг и наблюдал за ним, но это не так интересно. — Ахуенно, просто ахуенно..

Член проникает под одним углом и каждый раз рыжий стонет, не на всё помещение, но зато внушительно. Не решается быть громким, заглушает себя, кусая плечо или свои пальцы, пытается найти губы. Не выдохся, целует и целует, будто не повторит в будущем.