— Отстань.

— Да съем я, целиком, за раз, — усмехается и за ухо дёргает, когда подходит ближе. А то отворачивается тут ещё. — Понял?

— У тебя не получится так. — от этой слабой улыбки у старшего скоро терпение сойдёт на “нет”. Уже порядком раздражает.

— Получится, — касается двумя указательными пальцами щёк и слегка надавливает, чтобы уголки губ поднялись выше. — Что до этого натянуто улыбался, что сейчас. Понял, да?

Зато теперь он и вовсе смеётся, пытаясь отвернуться, стесняется чего-то. Чего тут стесняться-то? Безумно красивый, смеётся завораживающе и так прелестно щурится. Но это перебор – думать о нём в таком ключе, словно они действительно встречаются.

Пирог оказался очень вкусным, и вдвоём они съели половину. Взяли бы больше, только для ещё троих нужно оставить, Дазай всё переживал, что ничего не останется, будто бы рыжий обжора такой.

— Когда ты уезжаешь? — пинает его ногу, сидя на кровати напротив, стараясь и телефон из рук выбить. Постоянно разговаривает с кем-то, созванивается и уходит в другую комнату, чтобы старший не мог что-либо услышать. А ему, как всегда, любопытно.

— В начале марта, наверное, — хватает за щиколотку и всё же пытается избавиться от надоедливых атак. — А что, мой любимый парень будет скучать?

Ох и много подколов наслушался за эти почти шесть дней, уже устал бить за каждый из них и смирился, но никак не подыгрывал, ибо всё ещё не представляет себе отношений с парнями, особенно с этим придурковатым, окутанным бинтами с головы до ног шутником, слишком много чести, по скромному мнению. Просто сейчас настроение, невзирая на усталость, очень озорное, с Дазаем нельзя долго серьёзным находиться – себе дороже, нервные клетки не восстанавливаются, как-никак.

— Конечно буду, — приподнимается, хлопая глазами и вздыхая с наигранной грустью. — Кто после станет моей грушей для битья и будет дарить мне такие подарки?

Кивает на планшет для рисования, что лежит на столе. Накахара всё ещё в восторге от него, младший купил самый дорогой из всех и в своё счастье очень трудно поверить до сих пор, хоть он и не брался рисовать что-то действительно качественное. И соседу рисунки не показывает, обойдётся, и так много видел, пришлось потом попрятать вещи, но вроде тут ничего не ищут, даже когда квартира пуста.

— Тогда мне стоит и грушу тебе подарить перед уездом? — тоже отталкивается от матраса, приближаясь.

— Не стоит, я найду тебе замену.

На него смотрят с недоверием и какой-то нехорошей ухмылкой, такой взгляд уже прекрасно знаком Чуе, поэтому тот настораживается, наоборот отодвигаясь к изголовью кровати.

— Будешь мне звонить по вечерам?

— Буду, — вздыхает, отводя глаза в сторону. — Частенько. Только предупреждай, если снова понадобиться сменить номер.

— Ты выглядишь напряжённо.

Ну, несколько вещей правда напрягают. Например, наличие ощущения, что появится тоска по чужому присутствию здесь, прямо в этой комнате. Всё вернётся на свои места, младший исчезнет из его жизни, будто бы и не знакомились тогда. Он боится, что привязанность взяла своё начало и незаметно развивается, теперь даёт знать о себе. А Чуя просто ненавидит чувствовать что-то подобное. Уже даже знает Дазая неплохо: по утрам он предпочитает обычный чёрный чай, а если сесть пить вечером – тот всегда добавляет ровно три ложки сахара с горкой, а ещё не выносит ходить без носков, все они забавные, с какими-нибудь рисунками. Например, с Пикачу или яблочками. У него длинные ресницы и привычка кусать губы, когда нужно о чём-то подумать, а некоторые жесты или фразы Накахара невольно начал повторять. Не искреннюю улыбку на “отвали” сразу видно по глазам, бесит сильно, ну правда. Он же замечает, не насквозь читает, и всё-таки. А ночью может заговорить во сне, это не пугает, смешно немного, всякий бред болтает, но зато, наконец, не выглядит как тот, кто вечность не спал. Узнавать человека вот так, постепенно и зрительно – очень интересно и он уверен, что и Осаму за ним наблюдает в то время, как парень совершенно ничего не замечает. Это всё не значит знать человека на “отлично”, но в таких вещах много прелестей.

— Ну идём обниму хоть. — неловко усмехаясь, Чуя вытягивает обе руки вперёд, подзывая к себе.

— Я не люблю обниматься.

— Серьёзно? Мне казалось, ты тактильный, — всё равно ещё ближе садится, теперь уже Осаму отступает. — Боишься?

— Вообще-то нет, — защищается тоже руками, непонятно от чего. — Отстань.

— Я даже не приставал ещё.

— М-м, любишь пошалить, оказывается?

— Блять, придурок, — хватает запястья и со всей силой старается уронить его обратно, хмурясь от напряжения. Сука, не поддаётся никак, он недооценивал способности дохляка, считая их очевидными. — Падай, говнюк.

Как по команде ложится обратно на спину, посмеиваясь с выражения лица голубоглазого, который упёрся коленями по обе стороны длинного тела, специально приземляясь на живот и выбивая из лёгких тяжёлый вздох. Теперь ему, кажется, совсем смеяться не хочется. Опять строит из себя обиженного, патлы свои поправляет и сдувает, складывая ладони на груди и глядя с такой же усталостью, с которой на него смотрели.

— Бесишь ты меня, Осаму, — шепчет, задумчиво рассматривая принтер под столом, на котором валяется какая-то книга. Пошевелиться лень. — Так сильно, ты бы знал.

— И ты меня бесишь. У нас всё взаимно.

Почти неслышно ухмыляясь – медленно возвращается глазами к лицу, а тот их успел закрыть, постукивая пальцем по ключице. У него руки – и те красивые, как люди с такой великолепной внешностью существуют в обычном мире? Он знает, что тоже красивый, очень нередко слышит от других, но Дазай – это что-то отдельное, устрашающе прекрасное, особенно в состоянии таком, тихом и уставшем.

— Белка, — всё ещё не решаясь говорить громче – касается тёмных волос, оттягивая прядь. Осаму шипит. — Хуелка.

— Спасибо.

— Обращайся.

В субботу что-то и в какой-то момент пошло не так, хотя изначально всё замечательно складывалось. Разбудил младшего тем, что стянул одеяло и убежал с ним в ванную, радовался недовольному лицу и в какой-то степени умилялся с того, что шатен ходит, не разлипая век. Конечно, заставил встать в девять утра, когда они до трёх от скуки играли на сайтах игры для двоих, смеясь и попутно кушая бутерброды, потом вся кровать в крошках оказалась, что вполне ожидаемо было, возмущения смешными стали для кое-кого. Сегодня не надо никуда идти, дом опять пустой. Они вдвоём позавтракали оставленными женщиной блинчиками и по очереди сходили в душ. Дазаю нравилось мстить, так что он ручкой отпирал дверь ванной комнаты и постоянно выдёргивал фен из розетки, когда Накахара пытался спокойно высушить волосы, в итоге гоняясь потом за парнем по всей квартире, избивая полотенцем. Настроение чудесное, однако, сверстник очень плохо влияет на мысли в голове, а отбросить их порой и просто наслаждаться моментами – тяжело. Каждую минуту так и говорит себе, что всё ненадолго, скоро всё вернётся к привычной рутине и станет таким же серым, как до этого. Может ещё серее.

И когда они уже успокоились, уселись за свои дела – рисовать и общаться с кем-то – кто-то начал стучать в дверь. И этот кто-то даже не стучит – конкретно долбится, видимо не собираясь уходить до тех пор, пока не откроют. Сейчас это напрягает их обоих, смотрят друг на друга и прислушиваются. Старший никак не комментирует тот факт, что Осаму машинально схватился за его футболку.

Сразу мысли о том, что пришли за младшим. Не важно кто, но за ним, это он три недели не показывался на глаза кому-либо и ему пришлось прятаться, причём отчаяние было такое, что жил у Чуи, лишь бы только не попасться к тому, к кому совершенно не хочется. А если доверился его семье – он не подведёт.

— Я открою.

— Но..

— Эй, — уходит с кровати, оборачиваясь, — просто завались и жди меня. Всё будет хорошо.

В тот раз за дверью оказался Дазай и видимо он – не последний сюрприз в новом году. Стучат до сих пор, когда юноша подходит ближе, шумно сглатывая.