Вчера я сам ходил в ночную — за компанию. Стрелок из меня аховый, но посмотреть глазами очень хотелось. Что скажу, это круто! Лагерь у врага был не один, лагерей было четыре или пять, все обнесены телегами. Не как у гуситов или первопроходцев Северной Америки, тут это просто телеги и возы, не бронированные, не сцепленные цепями, но впечатление и так грозное.
Мы смогли подойти на расстояние выстрела четырежды. В третий и четвёртый раз даже обстреляли ближайшие телеги. После чего благополучно под утро смылись к себе. Днём отоспались, пока работали дневные команды — один фиг войско еле тащится, мы верхами их всяко обгоним.
…А потом они уничтожили эту деревню на своём пути. Не просто побили и поваляли крестьян, как обычно, ограничившись десятком (не более) трупов, а подчистую. Убили всех, кто там был. Женщин, детей, коров, коз, свиней и даже гусей. Просто убивали всех подряд, а мужикам срубали головы и вывешивали на заборе. И записку оставили: «Пуэбло, ты пожалеешь, что родился на свет».
После чего я отправил всех своих, кроме телохранов, с общениями, огибать вражье войско и ехать ко всем селениям на пути к Феррейросу, дабы организовать эвакуацию ВСЕХ населённых пунктов на пути следования, и немножко тех, кто просто рядом. Послать-послал, оперативно, справился, но рефлексия накрыла — сам принялся бродить по уничтоженной деревне и разглядывать трупы, всё более и более накачивая себя. А здесь, в этом дворе, сел возле поленницы, у начавшего покрываться синюшными пятнами тела красивой девочки, и… Заплакал. Не хотел плакать, но коварные слёзы текли и текли из глаз. Нет, не винил себя за то, как поступаю с наёмниками. Винил за то, что не предположил, что может быть ТАК и не эвакуировал все селения на пути заранее, рассчитывая, что да, я — крутой мэн из будущего, поведу «плохую» войну, но враг-то местный! И будет воевать «как принято». Вот уж дебил малолетний, честное слово!
— Ричи, мальчик, прекрати. — Это рядом подсел мощный и брутальный Рохас, и не такое видевший на своём веку. — Понимаю, молод, смерти и не видел ещё. Но люди… — Окинул взглядом вокруг, намекая на ждущее приказа войско.
— Плевать, Сигурд! — выдал я, шмыгая носом. — Я справлюсь. Я сильный. Просто… Это не люди, Сигурд. Орки и те так не поступают. Они убивают чтобы съесть, или тех, кто сопротивляется. Или превентивно, чтобы не сопротивлялись. А эти… Нелюди они, Сигурд! Нелюди! — повело, руки затряслись.
Барон качал головой и молчал. А что он мог сказать? Для местных данное преступление было коварным, подлым, но не катастрофичным. Убили крестьян? Женщин и деток поубивали? Бывает. Вообще-то крестьяне это говорящий скот. Скотину, конечно, жалко, а говорящую — тем более жалко, но, блин, рефлексировать ради этого? Смерть закаляет, смерть даёт иммунитет к восприятию таких преступлений. Ты отмечаешь их, принимаешь к сведению, и всё. Да, это неправильно, несправедливо, но плакать…
— Привыкнешь, Рикардо. Жизнь, она, брат… — Вздохнул. — Это война, граф. Вот это — война, — окинул он рукой вокруг.
— Часто ты видел, чтобы так… ЛЮДИ! — последнее слово я противно выплюнул. — Других людей.
— Бывает, — не стал юлить он. — Но очень редко бывает. Сильно мы их допекли.
— Поднимай сотню, двигаемся. — Я тоже вздохнул, поднялся, вытер глаза рукавом. — Планы те же. Спокойно следуем за ними и давим. Ни минуты pidoram спокойствия! Гоним к Феррейросу, как и хотели.
У барона с души слетел камень. Видимо считал, что я сейчас сорвусь и поскачу с мечом наголо мстить. От малолетних недоумков всего можно ждать. Он тут меня охаживал, наверное, чтобы если что — перехватить власть в войске, пока не успокоюсь. К счастью я справился, хотя не представляете, как, действительно, хотел всё бросить и ломиться в генералку, атакуя супостата на марше. И главная мысль, вдохнувшая льда в мою буйную разгорячённую голову была такая: «Месть подают холодной». Я отомщу. Накажу за эту девочку, обязательно. И за её маму. И за всю их деревню, за весь этот уничтоженный посёлок. Но сделаю это как предлагал старый бык в памятном анекдоте, который народ в войске и замке с удовольствием цитирует: «Мы спустимся медленно-медленно… И покроем ВСЕХ!»
* * *
Утро началось не как обычно. Ко мне приехал, проявив чудеса ориентирования на местности ночью, до предела напрягая интуицию «где мы в принципе можем находиться»… Тит Весёлый.
— О, камаррадо! Какими судьбами? — расцвёл в улыбке я, обнимая его, как старого друга. Приятно видеть знакомые и доверенные лица.
— Так того, граф, — скривился он, — тебя искал. Для связи, координации и получения приказов.
Туплю. А что им ещё оставалось делать, зная, что я где-то здесь? Глава войска, всего-всего — я, вот и надо запросить у главкома инструкции, правильным ли путём идут товарищи и как быть дальше.
— Мы всё сделали, как в письме обсказано. Двинулись навстречу и тревожим гадов. Но не наглеем, стараемся выцеплять обозы, а не воинов. А тут увидели людей барона Алонсо, они обсказали, что вы туточки. Ну, мы примерно вычислили, где, и я поехал.
— Лично ты? — Я чувствовал какую-то нестыковку, но не мог понять, какую.
— А больше некому. Её милость не может, она ж глава этого войска. А другого кроме меня посылать — авторитета мало. Меня ты знаешь, а что тебе другие?
— Её милость? — выкатил я глаза, не понимая. Точнее, надеясь, что понял неправильно. А заодно и понял непонятку — мои люди должны были остаться под Феррейросом! Эта операция — баронская!
— Баронесса Аранда, — разочаровал Тит. — Она возглавила это войско. Один пень у неё из всех баронов самая маленькая сотня. Там и полусотни, наверное, не было перед выходом — Йорик всех увёл. И у меня полусотня. И я решил…
— ТЫ решил? — Я сжал кулаки. Но Тита было сложно смутить.
— Ты, твоё сиятельство, меня приставил за баронессой следить! — Он повысил голос, я бы даже сказал, наехал. — Я и следил. А чего она вперёд попёрлась — то решение их милостей и командующего войском барона Алькатраса. Ты сам обсказывал, дисциплина и единоначалие, неможно командиру полка самому легату перечить. И сам командиром полка меня оставил, как его — легатом.
Йолы-палы! Титу ж открытым текстом намекнули, дескать, остаётся за баронессой приглядеть! А никак не принимать самостоятельное решение. И насчёт Алькатраса — говорил. Всем. И ругал, дескать, да, так и есть, приказы командира надо исполнять, никакой махновщины. Вот так хочешь, как лучше, а получаешь как всегда. И не накажешь — сам дурак, сам так до людей информацию довёл. И Алькатраса понимаю — все бароны, ополчение, а Тит — наёмники, да ещё моя личная сотня. Из всех именно они — первые кандидаты на «взбрыкнуть». Лучше именно их отослать, и с командованием вопрос решится — все остальные бароны равноправные, и он на самом деле самый опытный и авторитетный. И Ингрид тоже лучшая кандидатура в летучие войска — как женщина, а женщины от природы осторожные, не станет на рожон лезть, в отличие от мужиков, кичащихся показной храбростью. Тот же Мерида в вопросах партизанских наскоков дров сто пудов наломает, он тот ещё дровосек. Да и Ворон хоть пять дочек имеет, а ума… К тому же в войске Аранды осталось слишком мало людей для геройствования — сами бойцы будут осторожны, зная, что их никто не прикроет — некому. Им тревожить врага налётами — в самый раз. А что бабу послали в рейд — на войне все воины, без скидок, женщина ты там или кто. Пришла во главе сотни? Вот и воюй, мать твою, как все! Всё логично.
— А чего не отговорил её идти? — Я, получив холодный душ, начал успокаиваться. Действительно, она — предводитель войска, равноправная баронесса, и доля в добыче у неё как у всех. Чья она там любовница — не Алькатраса проблемы.
— А зачем? — Тит пожал плечами. — Была у неё мысль переговорить с татями. Дескать, женщина, не тронут, а она попытается вразумить, или хотя бы выяснит, что хотят.
Я уже понял концовку рассказа.
— Вытащили? Успели?
Тит грустно усмехнулся.
— Вытащили. Отбились. Знали, куда едем. Но пятерых ребят там потеряли. И ещё восемь тяжёлых, в одной деревне оставили. Зато убедились — никаких переговоров с ними не будет. И Доминику отписались, чтобы знал, и тебе в замок сообщение передал. «Подстилкой графской» назвали, и захватить попытались. Насилу мы оттуда ушли.