Он наконец перестал стоять безвольным столбом, обхватил большими горячими ладонями мои щеки и впился в меня губами. Мы опять целовались, как безумные — да и как могло быть иначе, если прежде он дарил мне по сто поцелуев в день, а за последнюю неделю — всего один? В процессе я, правда, вспомнила, что Денис, должно быть, все еще стоит рядом и смотрит… и осторожно отстранилась. Украдкой бросила взгляд на виновника всех наших с Глебом бед и их же разрешителя. Он сидел на скамейке, уперевшись локтями в колени и ероша волосы на голове.

— Я, вообще-то, собирался сказать, — прошептал Глеб, привлекая мое внимание. — Собственно, затем и пришел…

— А почему раньше не сказал?

— Я думал, ты скажешь, что это просто отмазка. Я держался изо всех сил… но позавчера… на дне рождения… в общем, нет больше моих сил. Маш… ты… правда меня любишь?

— Ну конечно, глупый! А ты разве до сих пор не понял?

Я снова повернулась к Денису — мне было неловко обниматься и перешептываться с Глебом при нем. Мой парень опять попытался меня поцеловать, но я прошептала:

— Подожди немножко…

Высвободилась и вернулась к Денису. Он поднял голову, а потом встал:

— Ну… что… поздравляю…

Парень вздохнул и посмотрел на Глеба. Тот сделал неуверенный шаг, а потом протянул Денису руку. Он решительно пожал ее и пробормотал:

— Желаю счастья… в личной жизни, — усмехнулся и резво пошел прочь, к калитке.

— Денис! — окликнула я его. Он оглянулся. — Спасибо!

Молодой человек кивнул, криво улыбнулся и ушел.

Мы с Глебом долго смотрели ему вслед, будто растерявшись, не зная, что дальше делать.

— Ты уже освободился? — спросила я своего парня.

— Да… то есть, нет. Я сказал отцу, что мне нужно… отлучиться, и он отпустил: сказал, что от меня все равно толку нет.

Глеб взял меня за руку, привел к скамейке и усадил к себе на колени. Уткнулся лицом в волосы и протяжно вздохнул:

— Ма…ша…

— М?

— Ну и измучила же ты меня…

— Прости…

— Ну ладно… если любишь…

— Люблю.

— Скажи еще раз.

— Я люблю тебя, Глебушка.

Он застонал и поерошил носом мои волосы. Я тихо спросила:

— А ты? Не останешься служить по контракту?

— Ну… если ты будешь меня ждать…

— Ну конечно, я буду тебя ждать!

— Тогда нет. Я приеду к тебе и… вместе решим, что дальше.

— Я буду учиться. И тебе надо.

— А работать кто будет?

— Поступи на заочное.

— Ладно. Там видно будет. Главное, что ты моя…

Мы целовались и обнимались, наверное, целый час. Глеб совсем истер мне лицо своей щетиной, а потом я спросила:

— Папа не ждет тебя обратно?

Он пожал плечами:

— Не хочу уходить…

— Как же все-таки странно, что ты сразу мне все не объяснил… Вообще, мог рассказать это давным-давно — стольких страданий бы избежал!

— Если бы да кабы… Знаешь, как страшно было тебя потерять! Опять… Я ни есть, ни спать не могу. И вот тут, — он показал на центр мускулистой груди, — болит все время. Кажется, я совсем помешался на тебе и не могу ничего с этим поделать.

— Ну вот! А еще говорят, что мужчины не сентиментальны!

— В целом, нет. Только в том, что касается любимой женщины. Я не знаю, у всех так или только у меня, но я реально места себе не находил эти десять дней.

— Так почему ж ты молчал?! — я мягко похлопала ладошкой по русой макушке.

— Ты у меня такая… непримиримая в вопросах порядочности. А теперь выясняется, что вообще-то преступления совершать нельзя, но ради больного брата — можно.

Я отрицательно покачала головой:

— Нет, совсем нельзя. Просто это я могу понять и простить. Что ты был в безвыходном положении и не имел времени раздумывать. Но в целом…

— То есть, это ты в последний раз меня прощаешь? И теперь я всю оставшуюся жизнь должен ходить по лезвию ножа? Не сочтет ли моя Машенька этот поступок непорядочным..?

Я смутилась:

— Прям-таки всю жизнь..?

Глеб состроил скорбную гримасу:

— Ну, если встанет такой выбор, то я, конечно, предпочту лезвие ножа твоему отсутствию в моей жизни.

Мое сердце пылало, а в животе нестройной толпой порхали бабочки. Вот это было счастье…

Глеб все-таки ушел помогать отцу, оставив меня одну, но вечером явился снова. Мы подробно обсудили странный поступок Дениса, который удосужился приехать из города, специально чтобы склеить наше разбитое счастье. Несмотря на всю альтруистичность этого поступка, Глеб все равно испытывал тревогу насчет Дениса и не советовал слишком сильно ему доверять:

— Кто знает, что на уме у этого ухарца! А вдруг он пытается таким образом вернуться в твою жизнь и просто ждет, когда я уйду в армию…

Я осуждающе покачала головой:

— Нельзя относиться к миру с таким недоверием, Глебушка! Так можно и до паранойи дойти.

Он беспечно махнул рукой:

— У меня и так насчет тебя паранойя. Потому что ты самая красивая, самая добрая, самая лучшая девушка на свете. Ты нравишься абсолютно всем парням вокруг.

— За мной, кроме тебя и Дениса, больше никто не ухаживает!

— Это потому что все остальные парни на селе проявляют пиетет ко мне, а вот Уварову законы порядочности не писаны.

— Давай не будем больше говорить о нем дурно. Он не всегда поступал правильно, но в итоге все разрешилось, благодаря ему. На том и закончим.

В ту ночь Глеб опять пробрался ко мне в спальню и уговорил меня пустить его в кровать.

— Не могу уснуть! — пожаловался он. — Мне нужно успокоительное подтверждение, что ты опять моя, окончательно и бесповоротно.

Правда, еще некоторое время он сам не давал мне спать: пылко обнимал и целовал, крепко прижимая к себе, с наслаждением обнюхивая и оглаживая волосы, плечи, спину, живот… Все это ужасно возбуждало меня и заставляло прижиматься к огненно горячей и твердой середине его тела, но запретной черты мы так и не переступили: Глеб честно и бескомпромиссно берег мою честь.

Однако обнаружившей нас утром маме так совсем не показалось. Конечно, прообнимавшись полночи (или даже две трети ее?), мы проспали все мыслимые сроки, и теперь краснели под родительским взглядом, как маков цвет. Поколебавшись, не придать ли дело огласке, Глеба опять вытолкали в окно с позором, а меня, кажется, раз десять мысленно проткнули шпагой.

— Что, — язвительно проговорила мама, — в этот раз тоже станешь утверждать, что ничего не было?

— Не было, мам, честное слово! — я чуть не плакала.

— Маш, ну он же в твоей кровати спал! Прости господи, в трусах!

— Да. Просто… сказал, что не может без меня уснуть.

— А ты на него как успокоительное действуешь, так я и поверила!

У меня перехватило горло от обиды:

— Мам, я… девочка. Тебе справку от гинеколога принести?

— Не надо мне никакую справку. Просто… не дело это, понимаешь? Неприлично. То дуетесь друг на друга неделями, то спите вместе… Когда вы уже успокоитесь?

— Не знаю. Может, когда поженимся…

Мама ахнула отнюдь не довольно:

— Уже жениться собрались! Не рановато?

— Наверное, рано, да. Я не знаю. Просто Глеб намекал, что… ну… хочет на мне жениться.

Мама села на кровать.

— Это хорошо, что у него серьезные намерения, но… я не думаю, что стоит так торопиться. Посмотри, вы никак стабильное общение не можете наладить — какая вам семейная жизнь?

— Это были недоразумения.

— Ты уверена, что их больше не будет?

— Да, — и сама засомневалась. И приступила к Глебу вечером с допросом, нет ли у него больше от меня секретов.

Он пожал плечами:

— Вроде, нет. Я, конечно, точно утверждать не могу. Кто его знает, на что еще моя Машенька может рассердиться… но нарочно ничего не скрываю.

Я быстро нашла тему для допроса:

— Ты же с девушками встречался… пока меня не было.

— Да, — ответил он неохотно.

— А ты… — я не смогла договорить от смущения, но Глеб и сам все понял и сказал довольно резко:

— Девственник? Нет, Марусь. Я занимался сексом с девушками. Это проблема? Вряд ли ты найдешь мужчину своего возраста или старше — девственника.