Возможно, важным составляющим моего успеха было то, что я относил себя не к той группе ученых, которые традиционно занимаются мифами, – востоковеды, археологи, историки, искусствоведы. Я относил себя скорее к исследователю информации, что было ближе к таким наукам, как логика, кибернетика, психология и даже математика.

Изучая миф как некий аналог математической информационной матрицы, я создал и соответствующую терминологию. Термины вроде «погрешность мифа», «трансформация мифа» или «единица мифа» отчасти напоминают термины математики, но все же мы говорим о слове. Обо всех этих терминах и их применении мы поговорим позднее.

Положительным качеством меня, как исследователя информации, было отсутствие сложившихся стереотипов, которые зачастую неизбежно формируются в гуманитарных науках. Отрицательным – все же та огромная пропасть информации, которая мне требовалась для работы и которой я не знал. Мне пришлось ознакомиться со многими научными трудами, преимущественно связанных с историей Востока, древней Месопотамии, Ассирии, Египта. В некоторых случаях мне понадобилось вникать и в ряд мертвых языков – шумерского, египетского, латыни.

Возможно, моя книга местами покажется сухой и нудной, однако этого не избежать – мне хотелось, чтобы читатель терпеливо прошел со мной весь путь от начала до конца. Я не мог и исключать, что где-то существует альтернативный вариант моего исследования другого автора, поскольку как дилетант не обладал доступом ко всей литературе подобного рода на всех языках мира. Я даже боялся знакомиться с подобными книгами из опасения «заразиться» чужими работами и сбиться со своей логической цепочки. К моему счастью, если таковые книги и попадались в процессе работы, то влияли на нее лишь в лучшую сторону.

В самом начале исследования я создал таблицу с указанием схожих моментов тех или иных мифов. Анализируя эти параллели, я понял, что мир мифов намного сложнее, чем я представлял. Одно дело – увидеть пару-тройку совпадений в мифах. Другое дело – сформировать их в некую понятную систему и увидеть связь. А связи как раз не было видно.

Мифологию можно было назвать некой информационной матрицей, в которой царил настоящий хаос. Ее можно было назвать и непредсказуемым, как бурлящая река, потоком информации, в котором было слишком много составляющих и производных, чтобы найти параллели и понять уравнение, которому подчиняются спрятанные закономерности матрицы.

Мне стало очевидно, что параллели между мифами не случайны, а являются следствием какого-то закона. Пытаясь найти как можно больше параллелей и иных зацепок, я начал детально изучать крупные мировые эпосы – Библию, Шахнаме, Махабхарату, мифы Египта и Греции. Найденные связи я по привычке попытался подогнать под некую сформированную концепцию, опираясь на авторитетные для меня работы, но в итоге получалось что-то совершенно иное.

Из этого я сделал вывод, что авторитетность того или иного мифа можно ставить под сомнение. Невозможно было двигаться дальше, не подвергая критике какие-то основы. В большинстве случаев многие видные мифы представляли собой сложную трансформацию других, более простых мифов. Большой миф словно пожирал локальные мифы тех или иных народов и переваривал его в свой особый состав. И уже с учетом критического подхода я продолжил работу.

Тщательное изучение мировой мифологии оказалось достаточно кропотливой работой. Многое из исследуемого материала мне приходилось перечитывать неоднократно, и с каждым новым чтением открывалось все большее количество искомых деталей. Приходилось тщательно разбирать и сортировать мифы, делая сотни необходимых заметок.

От этого бесконечного чтения очень страдала память, которую я значительно перегрузил. Нередко мне приходилось брать большой перерыв в работе над книгой, чтобы разгрузиться, этот перерыв мог длиться днями, а иногда и месяцами. После некоторой утряски и работы над ошибками таблица постоянно преображалась и расширялась.

Несостыковки и различные ошибки, которые встречались мне регулярно, стали нормой – я постоянно отбраковывал ложные результаты. Практически на каждый верный результат существовало 10–20 ошибочных шагов, приводивших к тупику или неверной ветке исследований. Приходилось тщательно пересматривать, искать ошибки и удалять массы уже написанного текста. Здесь отдаю должное моему придирчивому внутреннему критику, который заставлял меня не останавливаться на достигнутом и копать дальше.

Сложности были и в том, что большинство мифов не имели «точки опоры» – хотя бы приблизительной датировки событий мифа, к которой можно привязаться. Это очень затрудняло работу, практически мне приходилось определять «возраст» того или иного мифа.

Хронологическая датировка сюжетов мифа вообще весьма туманна, и можно было рассчитывать лишь на генеалогию и косвенные методы определения такой датировки. А в тех эпосах, где такая датировка присутствовала, многие события в результате погрешностей оказывались значительно смещены во временной линии относительно их истинной позиции.

Практически никакому мифу нельзя было верить на 100%. Наоборот, самые авторитетные мировые эпосы позволяли себе наибольшее искажение событий, стоявших за мифами. Лишь определенные закономерности позволяли создать некий фундамент, на который я мог положиться в работе и определять, где мы имеем дело с оригиналом сюжета, а где с искажением.

Но эта работа того стоила – мне удалось нащупать некую тождественность и построить параллели. Проведя колоссальную работу, я убедился, что в большинстве случаев многие мифы являются вариацией одной истории, или точнее, последовательности событий, происходивших в определенном временном интервале.

В конечном итоге мне удалось сделать из своей таблицы что-то вроде мифологической карты. Эту карту можно было назвать «периодической системой» мифологии. И эта система позволяла не только рассчитать датировку рождения того или иного мифа, но и давала возможность связать этот миф с тем или иным историческим событием, оценить трансформации мифа и многое другое. Мифологическая карта позволяла и глянуть под новым углом на такие традиционные эпосы, как Библия или Махабхарата, увидеть в них то, чего не было видно раньше.

Когда приобретенный в работе опыт стал давать полноценные результаты, я, к своему ужасу, понял, что не могу полноценно сформулировать и объяснить читателю найденные закономерности. В эти моменты я напоминал себе обезьяну, изобретающую лампочку. Как будто эта обезьяна смогла понять принцип работы этой лампочки, но не обладала какими-то базовыми знаниями, чтобы объяснить это своим соплеменникам. Приходилось создать целую прикладную терминологию и даже науку, чтобы сделать работу понятной для широкого читателя.

Проложить лестницу между автором и читателем иногда намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Ведь я в процессе работы ушел в такие дали, что мне стало очень сложно понять мышление вероятного читателя, которому с этим предстояло разбираться. В какой-то степени приходилось «отматывать» свое мышление к более простому уровню. Очень помогли и устные беседы – обсуждая книгу с друзьями и близкими, я обращал внимание на понятные и непонятные им моменты и где в книге мне следует разжевать материал более тщательно.

Мое видение мира также неоднократно менялось во время писания книги. Постоянно от меня словно отшелушивались и отпадали какие-то ошибочные представления о вселенной, иллюзии, заблуждения. От человека, впадавшего в религиозные экстазы, я перешел к некому стабильному мировоззрению. Не могу описать это мировоззрение, скорее это что-то вроде атеистичного прагматизма, в котором все же была какая доля стремления к метафизике, по крайней мере интуитивного поиска.

При работе над мифами я также убедился, что большинство мифов прошли определенные культурные рамки и правки. Я пытался проникнуть сквозь эти рамки, узнать истинные события, которые были тщательно заретушированы миротворцами. По этой причине мы познакомимся с достаточно жестокими и даже страшными сюжетами, к которыми могут иметь отношение те или иные популярные герои мифов.