― То есть, ты ничего не поняла! Тебе вчера понравилось, что ли? — заорал явно вышедший из себя Волков и грозно жахнул ладонью по крышке рояля. — Как тебя вчера пытались оттрахать в ночном клубе как последнюю шлюху?!
― Я прошу вас не повышать на меня голос, — стиснув зубы от страха, отчеканила мгновенно покрасневшая от обиды Анна. — А так же, выбирать выражения. У вас нет никакого права устраивать мне эту унизительную выволочку. Вы мне не настоящий муж! Так же вы не имеете никакого права указывать мне, с кем общаться!
― Да твою ж мать, — зарычал Волков. — Ты меня достала! Сейчас я тебе покажу, на что именно я имею полное право!
Он молниеносно поднял ее со стула, развернул и жадно привлек к себе. Она чувствовала, как горячие пальцы властно сжали ее талию. В ее горле пересохло и сердце гулко загрохотало. Он наклонился и впился в ее рот. Этот упоительный поцелуй совершенно отнял у Анны возможность дышать. По телу моментально прошлись волны невероятной дрожи. В секунду мысли уплыли далеко-далеко. Он ласкал ее губами, языком так неподобающе порочно! Она же ведь никогда ни с кем не целовалась! А он… Его горячие мужские ладони забрались под ее платье и стали напористо пробираться вверх. Нехотя оторвавшись от ее губ, он нетерпеливо зарычал. Анна чувствовала, как его тоже трясет от страстного возбуждения. На его лбу образовались множество бисеринок пота, взгляд стал пьяным, а дыхание тяжелым. Резким движением он дернул молнию, чуть ли не срывая одежду с девушки. Платье полетело вниз, куда девалось ее нижнее белье, она так и не поняла. Первый раз в жизни Анна предстала абсолютно голой перед мужчиной. Она бы точно засмущалась, мечтая провалиться сквозь землю от стыда. Но Волков, не давая ей опомниться, резко усадил ее прямо на рояль и властно наклонил. Анна тут же ощутила спиной холодную поверхности рояля, а жар его ладоней и тепло, раздающиеся по ее телу, создавали яркий контраст, сводящий с ума. Его губы скользили по шее вниз, а пальцы дотронулись до чувствительной груди. Анна выгнулась в спине и застонала в голос. Он ласкал и покусывал ее кожу, медленно, даже мучительно проводил дорожку вниз к плоскому животу. Развел стройные ноги и провел пальцем по блестящим складкам плоти, раскрывая ее, ввел один палец.
― Нежная, — его голос стал волнующе хриплым. — Слишком нежная.
Анна не успела ничего ответить или запротестовать, потому что мужчина коснулся ее… там! О Боже, никто никогда ее так не целовал, не ласкал, не прикасался! Его язык заметался на нежных складках, дотрагиваясь до затвердевшего клитора. От остро сладкого удовольствия Анна не переставала выгибаться под ним, стонать и впиваться в его волосы. Он терзал ее и мучил, резко прекращая свои ласки внизу и поднимаясь дорожкой из пылких поцелуев вверх, ртом втягивая напряженные соски, лаская шею и впиваясь в губы, отдавая ей ее же вкус. Эта мучительная сладострастная пытка продолжалась до тех пор, пока Анна жалко не захныкала, прося сама не понимая чего именно:
― Пожалуйста…
Волков хищнически улыбнулся и издал победоносный рык, а затем, снова зарылся между ее ног и усилил напор своих порочных ласк. Стоны Анны превратились в надрывные крики. Ее возбуждение нарастало, становясь невыносимой агонией, резкие волны одна за другой поднимались по телу, и в какой-то момент она, вскрикнув в последний раз, затряслась от потрясающего, восхитительного, ранее не испытанного сладкого освобождения. Глупая улыбка не сходила с лица, а внутри возникло ощущение невероятного счастья. Ее тяжелое дыхание медленно стало приходить в норму. Анна лежала, не шелохнувшись, потому что не могла сдвинуться с места. Пока не услышала отчего-то недовольный голос Волкова.
― Анна Александровна, — прошептал он, резко отстранившись от нее. — Я… да твою ж мать, — он запустил пальцы в волосы, обхватил руками голову и чертыхнулся: — Я прошу прощения. Я… я не должен был… мне не следовало… блядь… это было ошибкой. Я обещаю вам, что впредь буду держать себя в руках, и такого никогда больше не повторится!
Сперва Анне показалось, что она неверно его поняла. Но когда увидела настороженные глаза Волкова, в которых сквозило явное сожаление о содеянном, она дернулась, словно ее только что с силой ударили под дых. В комнате мгновенно стало нечем дышать. Она потерянно опустила голову, спрыгнула с рояля и быстро стала натягивать на себя платье. Девушка стыдливо потянулась за лифом и трусиками, валяющимися на полу, развернулась и ничего не ответив, вышла из комнаты.
Уже ступив на первую ступеньку огромной лестницы, Анна услышала звон разбившегося стекла, наверное, вазы, а так же гулкий грохот, словно в стену полетело что-то еще. А затем донесся громкий самоуничижительный шепот Волкова:
― Какой же я кретин!
Анна горько хмыкнула. Ну, хоть в чем-то сегодня они были согласны. Боже, как это было унизительно! После всех тех сладких ласк, что он ей подарил, после того, что она ему позволила сотворить со своим телом, после их опьяняющих поцелуев, в лицо ей выплюнуть, как он сожалеет! Это было невыносимо! Где же проходила грань жестокости этого властного мужчины по отношению к Анне?!
Так и не уснув, она проплакала в подушку до самого утра. Грудь разрывало на мелкие осколки от боли, от ощущения униженности, даже истасканности. Ее только что обидно отвергли, как женщину. На короткий миг он заставил ее почувствовать себя особенной, желанной им, а потом хладнокровно втоптал в грязь. Когда-то в детстве, она слышала мягкий шуточный укор матери к отцу, что он помешан на своей фамилии. Наверное, только теперь Анна действительно ощутила всю мощь своего громкого имени. Ведь кроме него у нее больше ничего не осталось! Она — Монастырская, черт ее дери! Анна больше никому не позволит себя обижать, унижать и относиться как к безродной собачонке! Ни секунды больше она не проведет в доме этого холодного, бесчувственного, жестокого олигарха!
Запершись в своем кабинете, Волков тоже не сомкнул глаз этой ночью. Он искренне сожалел, что не мог позволить себе ни грамма алкоголя. С детства на дух не переносил резкий запах выпивки. Единственное хорошее, что досталось ему от отца в наследство. Тот, находясь в пьяном угаре, позволял себе страшные, жуткие вещи. От него всегда разило мерзким перегаром, въедавшимся до тошноты в ноздри. И у Стаса выработалось стойкое отвращение к спиртному. А вот сейчас он бы с удовольствием нажрался вусмерть!
Наверное, это было неизбежно. Как последний больной извращенец Волков сорвался. Как законченный наркоман потянулся за дозой, как только почувствовал опьяняющий фиалковый запах девочки-наваждения. Глупая, наивная дурочка! С кем она решила тягаться?! Да он же может одним движением руки обхватить ее тонкую шею и в мгновенье ее свернуть! Стас способен навредить ей так сильно, как никто из врагов ее отца даже и не думал! Только вот его руки потянулись совсем не к шее девушки… Он как похотливый слюнявый юнец, не смог сдержать своего безудержного голода и навалился на неопытную девчонку, словно маньяк. А когда же он осознал, что она еще девственница, у него напрочь слетела крыша. Никто до нее еще не дотрагивался! И никто, сука, не посмеет. Всех убьет, но эту нежную, сладкую девочку никто пальцем не тронет. И он в том числе. Кажется, ему снова пора собираться в Швейцарию. Да, в самое ближайшее время заказывать билет на самолет и гнать на всех порах подальше от Анны! Потому что в какой-то момент, она доведет его своим чертовым дерзким характером, и Волков точно возьмет то, чем не вправе владеть. Ему действительно нельзя. Он не может себе позволить себе такую роскошь, как поддаться магнетическому притяжению и болезненной аддикции. В третий раз, когда все полетит к чертям собачьим, он точно свихнется, и никакая реабилитация ему уже не поможет. Нет, он должен, нет, обязан! немедленно съехать из собственного дома, улететь на несколько месяцев за границу и привести себя в адекватную форму.
Только вот зверь внутри уже прочувствовал ее сладкий опьяняющий вкус. Ее дурманящий фиалковый запах впитался в кожу. Ее блаженные стоны не замолкали в ушах ни на секунду. Он был не в силах избавиться и стереть из памяти это мучительное хмельное наваждение. К утру в кабинете громить уже стало нечего. Оставалось только связать себя чем-нибудь, чтобы не вломиться к девушке и не продолжить то, что они начали в небольшой комнате с роялем.
