– Я похож на принца… – тихо промолвил он, оправляя богатый пояс с серебряной пряжкой.

– Да, – спокойно согласилась мадам Сирень. – Именно то, что тебе сейчас нужно.

– Но… – Шут не знал, как объяснить. – Но я чувствую себя так странно. Будто играю чужую роль.

– Значит, тебе придется к ней привыкнуть, – услышал он в ответ.

Портниха была права. Тысячу раз права. Ему просто не оставили другого выбора.

– Спасибо… – это единственное, что Шут мог сказать. Впрочем, благодарность его была очень искренней.

– Да на здоровье, – улыбнулась мадам Сирень. – Через пару дней девочки тебе еще рубашек дошьют и костюмов пару. А то не дело высокородному господину в одном платье ходить.

Она весело подмигнула Шуту, словно опасалась, что он не поймет дружеской подначки.

7

Снаряжение корабля шло полным ходом, до его отплытия оставались считаные дни. Однако и Элея, и ее отъезд уже далеко не так сильно заботили придворных брехунов – у них появились гораздо более серьезные поводы для сплетен.

Руальд основательно решил навести порядок.

Король с головой ушел в изучение финансовых и еще каких-то очень мудреных документов государственной важности. В ходе этой проверки капитан Дени постоянно получал от него задания, назначение которых было понятно только им двоим. До предела оказался загружен и советник. Вот только данные ему поручения, скорее всего, не имели большого смысла… Зато начисто лишали возможности заниматься иными делами.

В это время по всему дворцу начались обновительные работы и генеральные уборки, почти половина слуг была разом уволена, вместо них появлялись новые люди. Солнечный Чертог напоминал военный гарнизон, куда неожиданно нагрянул главнокомандующий. Или просто большую берлогу, чей хозяин наконец очнулся от долгой зимней спячки и с громким рыком заявил о своих правах.

Недовольных было много. Пересудов со сплетнями тоже хватило бы на целый год спокойной жизни. И, уж конечно, больше всего говорили о последнем совете…

Мало того, что король обнародовал несколько совсем невеселых для дворянства постановлений о налогах, так еще и обрадовал появлением нового лица в рядах знати.

Их Величество объявили-таки о присвоении господину Патрику благородного титула.

Нельзя сказать, будто Шуту эта церемония доставило много радости – он представлял ее иначе… Наивно полагал, дурень, что будет такой ясный солнечный день, много громких слов, нарядные девицы с радостными лицами и сам он – торжественный, в богатом костюме… Но с утра небо затянули тучи, а тронный зал никто и не подумал украсить цветами и лентами. Куда там… совет обещал быть скандальным и тягостным. Шут вообще не понимал, зачем Руальду понадобилось совмещать наградную церемонию и разбирательства с недовольными. Он сразу сказал королю, что это дурная затея и ничего хорошего из нее не выйдет. Но тот лишь покачал головой: мол, мне виднее.

Как знать, может быть, он и впрямь лучше понимал, когда награждать, а когда обождать.

В итоге все вышло как-то очень уж незаметно.

Руальд даже не поменял интонации, оглашая приказ о присвоении господину Патрику титула графа, хотя минуту назад столь же спокойным бесцветным тоном подводил итоги большой казначейской ревизии. Когда Его Величество дал знак, лакей в парадной ливрее возложил на голову Шута тонкий серебряный обруч королевского вассала и вручил плотный свиток с печатью Крылатого трона. Шут даже не развернул бумагу. Так же буднично он принес клятву верности, пообещав «хранить и защищать короля и его интересы, покуда жив и способен к действию». Руальд благосклонно кивнул, и на этом церемония была окончена. Шут вернулся на свое место среди других господ полноценным дворянином, но совершенно не почувствовал, будто что-либо в его жизни изменилось.

Впрочем, он очень быстро понял: Руальд был прав. Так оно лучше. И демоны с ней, с этой торжественностью. Сдалась она Шуту, как червивые грибы! Зато косых взглядов – вполовину меньше обычного. От пересудов, конечно, никуда не деться, но Шут сразу почувствовал, что на фоне всех дворцовых изменений его неожиданное возвышение оказалось почти незаметным. Ну болтали об этом придворные дамы да прачки, а спустя пару минут уже и забывали, имея куда более существенные заботы: первые думали, как бы не схлопотать от своих якобы обиженных королем мужей, а вторым важнее было не лишиться хлебного места.

Шута эта незаметность только радовала.

Земля ему тоже досталась: небольшой удел на юге. С весьма неплохим годовым доходом.

Да еще – новое имя. Родовое имя, без которого, уж ясное дело, ни один дворянин пока не обошелся. Руальд не стал долго ломать голову над выдумкой поэтичных благозвучий. У него только один был вариант…

Граф Ветер.

А вот Элея оказалась совсем не равнодушна к тому, что говорят и думают другие люди о новом положении ее избранника. Она с интересом расспрашивала Шута обо всем, слушала внимательно, ловя глазами каждое движение его бровей, усмешку или вздох. Ее волновала любая мелочь, все дела, которыми он занимался в течение долгого дня без нее…

Элея скучала в этом большом загородном доме (который, к слову, также перешел во владение графа Ветра). Кроме пары новых слуг, с ней осталась только Молчунья. Немая девушка была искренне рада во всем помогать принцессе, которую считала своей спасительницей, но много ли с ней, безъязыкой, наговоришь?

Служанка из Дор-Виара не колебалась даже мгновения, когда ей предложили остаться при дочери короля и следовать за ней в Золотую Гавань. На пути к столице Молчунья не отходила от Элеи, но забота ее была искренней. Девушка очень быстро научилась предугадывать желания принцессы прежде, чем та сама о них задумывалась.

Разумеется, на вопрос, поплывет ли она в Брингалин, Молчунья закивала так отчаянно, что Шут всерьез испугался за цельность ее шеи.

А вот матушка Лута уже наверняка была в своих родных краях. Кормилица сопровождала наследника до самого Чертога и пробыла с ним еще несколько дней, но потом все же упросила отпустить ее домой, туда, где простую крестьянскую женщину ждала своя семья и родные дети. Шут со смехом рассказывал Элее, как дивилась всему кормилица, оказавшись во дворце. Как охала на каждую расписную колонну, пышные наряды фрейлин, вездесущую позолоту и прочие неизменные атрибуты королевского двора. Рассказывал, а сам вспоминал себя, точно такого же наивного, не искушенного роскошью дурачка с широко распахнутыми глазами.

Но отъезд матушки Луты имел значение, наверное, только для Фарра. Шут же по-настоящему расстроился, когда узнал, что Золотую покинул Кайза…

Шаман исчез, по обыкновению ничего не сказав и не считая нужным объясниться. В одно прекрасное утро Шут просто обнаружил, что степной жеребчик его друга больше не стоит в конюшне загородного дома, а из комнаты, где Кайза обитал, пропали все вещи шамана, включая бубен.

Сначала Шут растерялся. На мгновение даже почувствовал себя брошенным и беззащитным, как в детстве. Но потом, конечно, успокоился, решил – значит, так надо. Что уж тут поделать? Кайза с первого дня тяготился большим городом, хоть и жили они в стороне от шумных улиц. И с самого начала говорил, что скоро оставит друзей.

Только не уточнял – когда…

Элея на это лишь плечами пожала. «Он же шаман, – сказала принцесса Шуту. – Он человек степи. Что ему наши правила?» В голосе ее не было обиды или огорчения, только легкая грусть.

Несколько дней Шут ждал, надеясь на возвращение друга, но вскоре увидел сон, который не мог истолковать иначе, как послание.

Привиделась ему широкая, бескрайняя степь, сизые сумерки, ковыль по пояс. И высокий резной столб с диковинными лицами. Под столбом сидел задумчивый Кайза. Вместо бубна он держал в руке черного ворона. Шут хотел спросить, куда же ты, мол, пропал? Но обнаружил вдруг, что нем, как служанка Элеи. Он только-то и сумел – жалобно протянуть руки к шаману, точно малое дитя, потерявшее мать. Но Кайза улыбнулся и покачал головой – не время. Ворон, сидевший у него на запястье, смотрел цепким взглядом, так напоминающим глаза самого шамана. И когда в шелест трав и посвист ветра вплелись негромкие слова, Шут даже не удивился, что заговорила именно птица, а не Кайза.