«Опять… – Он с ненавистью стиснул зубы, стараясь не закричать от боли, которая закручивалась все сильней. – Что же это… Неужели теперь всегда… так будет?»

Шуту хотелось выть от отчаяния. Не потому, что угольный рисунок жег горячей огня, а от осознания собственного бессилия и невозможности защитить самое дорогое. Он понимал: эти люди доберутся до него. Рано или поздно доберутся. И не пожалеют тех, кто окажется рядом.

До портнихи Шут так и не дошел. Кое-как приполз к себе и, опустившись на колени, до самой подмышки сунул руку в ведро с холодной водой для умывания. Боль стала не такой острой, теперь она тупо билась под кожей, но все равно была так сильна, что Шут подумал, как бы его не стошнило в это же ведро.

Обошлось. Спустя еще несколько бесконечно длинных минут огонь, терзавший плоть, потух так же неожиданно, как и разгорелся. Шут устало свалился прямо возле ведра и уснул почти в тот же миг.

2

Он долго думал, как начать этот разговор. Сгрыз два ногтя под корень, выпил до дна здоровенную бутыль с вином, встретил закат, а потом и рассвет, сидя на подоконнике в своей дворцовой комнате. Одну за другой перебирал Шут в голове умные и не очень мысли, пытаясь понять, как же лучше втолковать любимой женщине, что ее место не в чужом доме, а за надежными стенами Брингалина. И на каждый умный довод словно бы слышал голос своей королевы – сердитый, звенящий от обиды и слез.

Нет уж! Довольно Хиргиной смерти.

Довольно…

Шут с отвращением посмотрел на почти пустую глиняную бутыль в своей руке и отбросил ее в сторону. Ему хотелось, чтобы она разбилась, но та оказалась слишком прочной. Лишь с грохотом прокатилась по каменному полу и остановилась, покачиваясь, в углу.

– А что б тебя… – неожиданно для себя он вдруг схватил бутыль и со всей силы грохнул об стену, испытав болезненное облегчение. Он хотел, не теряя больше времени, запрыгнуть в седло и ворваться в сад, где ждала его Элея, прямо сказать ей о своем решении и не думать об извинениях и способах смягчить жестокие слова.

Время не стоит на месте, тем более во дворце: Шут многого не узнал, многие не узнавали его. Никто из господ не спешил проявлять любезность к нему, дамы тоже смотрели с сомнением, не зная, чего ожидать от бывшего дурака. Только слуги тепло и радостно приняли Шута. Весть о том, что господин Патрик жив, облетела дворец быстрей, чем ветер несется по гулким каменным коридорам. Но в дни перед походом к Таронским горам Шут был сам не свой, ничего не замечал. Зато когда он вернулся с Руальдом от разрушенного замка, то обнаружил, что о судьбе его искренне переживала не только мадам Сирень. И больше всего обрадовался, когда в первый же день встретил на кухне Мирту. Служаночка как была, так и осталась вечно занятой маленькой скромницей. Сама она Шута и не заметила бы – слишком сосредоточенно смотрела перед собой, неся на вытянутых руках поднос с пустыми чашками из-под чьего-то завтрака. И очень удивилась, когда едва не налетела на господина Патрика.

Они долго потом сидели у Шута, вспоминали прошлое, рассказывали друг другу о главных и не очень событиях своей жизни. Шут узнал, что после его побега из дворца Мирта твердо решила для себя никогда больше не оказываться в роли беспомощной затюканной простушки. Упросила старшую горничную взять к себе в помощницы и очень скоро научилась многому, что прежде считала невозможным. А еще у нее появился жених из кузни, и теперь уж точно никто не смел обижать эту девочку. «Вы принесли мне удачу, господин», – тихо сказала она Шуту, и тот понял, что для нее это чистая правда.

Разве он имел право спорить?

Вместо этого Шут с надеждой спросил, не хочет ли Мирта вновь, как и прежде, наводить порядок в его комнате. Ведь ей удавалось это лучше всех… Но девушка лишь печально покачала головой и призналась, что уже несколько месяцев прислуживает лично господину главному ловчему. Увидев искреннее расстройство на лице Шута, она и сама загрустила. «Я не могу сейчас уйти от него к вам, господин Патрик… – прошептала Мирта, опустив глаза. – Простите… Если я уйду просто так, и если вы вдруг снова… уедете… мне никогда больше не видать хорошей работы». Вот и все. Что тут скажешь? Шуту осталось только вздохнуть и пожелать девушке счастья. В те дни он и сам от радости почти летал.

А теперь… теперь и радость, и счастье походили на глиняные осколки, которыми был усеян весь пол.

За спиной послышалось осторожное покашливание.

Шут стремительно обернулся. На пороге стоял какой-то малознакомый лакей. Видать, из новых.

– Чего тебе?! – голос оказался хриплым и звенящим одновременно. Шут бросил на слугу такой взгляд, что тот лишь чудом не обуглился кучкой пепла. – Чего надо?! – Обычно он был вежлив с прислугой, но этот малый зашел слишком невовремя.

Лакей отвесил поклон и, сохраняя ничего не выражающий взгляд, доложил, что король желает видеть господина Патрика немедленно. При этом он смотрел исключительно господину в подбородок, как и положено хорошему слуге, а не пялился по сторонам. Да только Шут все равно был убежден, что уже сегодня весь Чертог будет обсуждать странное поведение Руальдова любимчика.

Ох, как его утомили эти придворные игры, эта бесконечная необходимость скрывать свои истинные мысли за маской веселья и благополучия. Он знал, слишком хорошо знал, сколь радостно будет подхалимам короля, узнай весь этот паучатник про чужую беду. Меньше всего Шуту хотелось таких развлечений за свой счет.

Мысленно он представил себя непроницаемым, как камень, и спокойно кивнул:

– Хорошо… Передайте королю, что я скоро буду.

Когда лакей вышел, Шут устало ополоснул лицо в умывальной чаше и, тяжело оперевшись о деревянный комод, посмотрел на себя в зеркало.

Мрак. Такой мрак в глазах, что самому боязно.

«Нет, – решил он, – никуда это не годится. Не хватало еще, чтобы Руальд начал меня расспрашивать, что случилось да в чем дело!»

Разумеется, Шут не собирался скрывать от короля произошедшее, но и слабость свою показывать не хотел. Небось, не девица, чтобы все чувства – на роже… Он упрямо стиснул губы, а потом попытался растянуть их в улыбке. Вышло криво. Но Шут очень старался, и вскоре небрежная ухмылка выглядела уже вполне натурально. Главное, ни на кого особо не смотреть, а то вот мадам Сирень, к примеру, сразу же поймет, что это лишь притворство.

Опасался он, как выяснилось, напрасно: в этот ранний час дворцовые коридоры были пусты, словно утроба нищего. Да и Руальд находился не в том настроении, чтобы разглядывать печальные глаза своего друга.

Едва только Шут ступил в королевский кабинет, как Его Величество захлопнул какую-то толстую папку с бумагами и сердито воскликнул:

– Пат! Ну где ты пропадал?! Я же сказал: прийти немедленно! – Он подхватил со стола свернутый трубочкой свиток и, не вставая, бросил его Шуту. – Прочти это.

Шут легко поймал бумагу.

– Да ладно тебе сердиться, – ответил, усевшись в кресло у камина, и развернул документ. По краю свиток был украшен затейливой вязью, но содержание текста трудно было соотнести с красотой бумаги.

– Откуда это, Руальд? – Шут с отвращением вернул свиток королю.

– Откуда… Оттуда.

Шут покусал губы и, нахмурившись, спросил:

– А… почему ты это мне показываешь? – Он и в самом деле был удивлен. У Руальда для решения государственных проблем имелись главный советник и палата лордов.

Король вздохнул. Потер левое ухо, над которым смешно оттопырились белые пряди волос, поглядел на Шута задумчиво и промолвил:

– Патрик, ты иногда задаешь глупые вопросы. Впрочем, может, это и в самом деле кажется тебе странным… – Он покрутил свиток и, нахмурясь, бросил его на стол. – Пойми ты, чудак: одно дело – решать проблемы с советниками и совсем иное – поговорить с другом, у которого ума не меньше, если только он дурачком не прикидывается.

Шут смутился. Даже глаза отвел. А Руальд помолчал немного и вдруг решительно встал из-за стола: