А Ольга Андреевна направилась по дорожке к летней кухне, желая поскорее узнать, что там готовится на обед. Когда она уже возвращалась оттуда, её вдруг окликнула Ариша, выглянувшая из-за кустов сирени с заговорщическим лукавым видом.

– Ой, Ольга Андреевна, голубушка. Можете подойти? Дело есть, очень важное, – быстрой взволнованной скороговоркой затараторила она. Мягкий южный акцент сразу выдавал её малороссийское происхождение. Вишнёвые выразительные глаза Ариши блестели от возбуждения, вызванного значимостью и таинственностью происходящего.

– Что случилось, Аришенька? – Ольга Андреевна остановилась.

– Петр Кузьмич – здесь! – выпалила та припасённую для хозяйки страшную новость и замерла на полуслове.

– Хозяин видел? – моментально сориентировалась та.

Ариша помотала головой:

– Пока нет.

– А где же он?

– В сарае сидит. Он к нам сегодня вместо Архипа за молоком приходил. А как узнал, что вы сегодня приезжаете с дачи, решил дожидаться. Мы его пытались выпроводить, да разве же его выставишь. Сказал, что ему нужно срочно вас повидать по какому-то важному делу, – Ариша замолчала, перевела дыхание и вновь зачастила: – Ой, Ольга Андреевна! Вы бы его видели, такой худющий, страшный, не приведи Господь! Да вы и сами увидите, поймёте.

– Трезвый хоть? – сухо прервала Аришину речь хозяйка.

– Да.

– Это хорошо. А теперь ступай к нему и скажи, что я приду, как только смогу. Пускай подождет и никуда не выходит. Только бы сам не увидел, – озабоченно прибавила она и удивленно приподняла бровь. – Ну, и чего стоишь?

– Уже бегу, Ольга Андреевна! – радостно кивнула Ариша и сорвалась с места. Мелькнула цветной косынкой и скрылась за кустами сирени.

6

Петр Кузьмич дожидался Аришу, пребывая в страшном нетерпенье. Это был ещё довольно молодой человек, но выглядевший старше своих тридцати лет. Ночные кутежи и запои свое сделали черное дело, оставив на его одуловатом от пьянства лице характерные следы. Ростом он был очень высок, но тощ, как жердь. В плечах Петр Кузьмич был узок, в спине – сутул. Весь его суетливый дергающийся облик с беспокойным блуждающим перед выпивкой взором, заостренным носом, сухими губами, которые он постоянно облизывал, прилипшие к костлявому лбу волосы и жиденькая неопрятная поросль на маленьком подбородке при первом же взгляде выдавал в нём сильно пьющего человека.

Они уже неделю брали в долг в доме у брата Ивана молоко. Свою корову Белобочку доить было нельзя – через два месяца та должна отелиться.

Забирая молоко и узнав из разговора с работниками, что хозяин с семьей уже сегодня возвращается с дачи, он неожиданно для себя почему-то обрадовался этой новости и почувствовал облегчение. Хотя и был сильно обижен на брата

Была ли тому причина, что он уже давно не видел родни, невестку, к которой относился тепло и по-дружески, впрочем, как и она к нему, или же эта радость возникла в нём из-за того, что после сердечного приступа, едва не отнявшего жизнь, и приступа белой горячки он как-то по-особенному ценил теперь жизнь, а особенно тех людей, что всегда принимали искреннее участие в его судьбе. Или же он вдруг почувствовал себя совершенно другим человеком: обновленным, свободным от алкоголя, – об этом он в этот момент не рассуждал, не искал причин и объяснений. Но собравшись порвать с прошлым и висящими на нем долгами, он намеревался, не откладывая в долгий ящик, просить Ольгу Андреевну в последний раз дать ему денег взаймы, чтобы успеть до приезда матери с ними рассчитаться с кредиторами. И поэтому, пока он возвращался домой с молоком, все больше хотел повидать свою невестку, услышать её ободряющие слова, произнесенные тихим грудным и ласковым голосом, которым могла говорить только она. Как будто бы в этом голосе Ольги Андреевны скрывалась для него обетованная земля, его палестины, до которых ему обязательно нужно было добраться и прикоснуться, ощутив под ногами твердую почву, и вдохнуть их силу, крепость и волю. Но главное, к чему он неосознанно стремился и что могла подарить ему Ольга Андреевна, – это безоговорочное и щедрое утешение.

На мать в поисках утешения и денег рассчитывать он не мог, та на него слишком была обижена. На брата Ивана по тем же причинам – тоже, и из-за ссоры. Брата он также обманул, одолжив две тысячи якобы под покупку у купца Фирсова выездных лошадей в подарок для матери, а сам их бессовестно пропил.

Вернувшись в дом брата, в ожидании приезда хозяев, он стал помогать Тимофею Сергеевичу. Наколол дрова, помог растопить баню. Потом стоял на огороде и сжигал собранные в кучу сорняки и пожухлую свекольную и морковную ботву, вспоминая, из-за чего поссорился с братом.

– На лошадей для матери я тебе деньги дам. Хотя, Петька, ты и вышел у меня из доверия. Деньги когда вернешь? – спросил Иван Кузьмич.

– В полгода рассчитаюсь, – заверил тот.

Спустя месяц брат заехал к матушке. Петра не было дома. И за самоваром узнал от матери, что Петр не купил лошадей, а вместо этого безбожно пил целый месяц.

– И откуда он только деньги нашел, просто ума не приложу! Уж я от него и сейф запираю, а все равно находит. Боюсь, как бы его кто-нибудь из той компании в какое худое дело не втянул. Такие вещи, сам знаешь, происходят быстро. Да и охочие до чужого добра люди всегда найдутся, – огорченно вздохнула Александра Васильевна.

– Это я, дурак, ему одолжил. Не ожидал, что он меня снова обманет. Хотел, как лучше, да видно не с Петькой… И ведь сказки-то какие складные рассказывал, что хочет тебе лошадей на выезд новых купить! – возмущался Иван.

– Может и хотел… Он меня про этих лошадей спрашивал, да я ему запретила. Не хотела тратиться. Вот он и решил, коли не нужно, то почему бы на эти деньги ему не погулять, То-то он от тебя в прошлый раз воротился довольный. За ужином про этих лошадей спросил и все про тебя да про внучек сказки мне баял. Пил-то он на них… Эх, Петр, Петр! Что же мне с тобой делать? – негодуя, покачала головой Александра Васильевна.

– Чего-то я его не вижу. Дома или ушел? – спросил Иван.

– Ушел. С утра как ушел, так и нет. Да ты его не жди. Не нужно. Тебе, поди, и домой уже пора. Ты, голубчик, езжай домой. А мы тут сами как-нибудь разберемся. А те деньги, которые он у тебя взял, я тебе, сыночек, сейчас все отдам. Посиди немножко, схожу принесу, – мать встала, но Иван удержал ее за руку.

– Не беспокойтесь о деньгах. От вас я их все равно не приму. Петька взял, пускай и отдаст. Ничего! Он мне сполна их выплатит, да ещё и с процентами, – холодно усмехнулся он. – Когда домой-то вернется, не говорил?

Александра Васильевна отрицательно покачала головой.

–Так он, может, и завтра утром только придет, – ей хотелось, чтобы Иван уехал от греха подальше.

– Я вечером заеду, – согласился Иван.

Вечером снова заехал и ждал брата. Петр пришел поздно, сильно навеселе. И между ними случилась та самая ссора, закончившаяся дракой и разбитым лицом Петра.

Петр собрал лопатой золу в отдельное ведро. Она потом пойдет на удобрение. Пока работал, вспоминал боль, которую причинил ему Иван, и болезненно кривился.

После случившегося Иван Кузьмич прекратил с ним общение и запретил своим домочадцам и работникам принимать его в своем доме без его ведома. Матушку он тоже из-за этого долго не навещал. И той приходилось самой ездить к нему. На Рождество Иван Кузьмич с женой и детьми приехал к ней в гости. И хотя они все сидели за общим столом, с ним ни брат, ни родня не разговаривали. Брат демонстративно отворачивался, делая вид, что не замечает. Это больно задело Ухтомцева. Он встал из-за стола и ушел. После этого Петр во время его визитов старался не попадаться ему на глаза. За общий обеденный стол они также вместе с тех пор не садились.

6

Коляски с дачниками одна за другой закатились во двор, и люди, работавшие по хозяйству, побросав дела, побежали к воротам и входу, встречать хозяев.