Он не заметил, как расплакался, и слуги принялись суетиться ещё сильнее. До дома они добрались далеко за полночь. Тёмный каменный особняк, выполненный в готическом стиле, казался холодной, мрачной массой чёрного гранита. Марк на руках внёс Адама в дом, дворецкий – пожилой бета Томас Ромиан – всплеснул руками и побежал вперёд, распахивая перед ними двери.

– В кабинет, – потребовал Адам, зная, что больше нигде ему не будет спокойно.

Его усадили на кожаный диван. Томас принёс тёплый бульон и слоёное печенье, Марк оплёл покрывалом ноги и что-то недовольно и назидательно высказывал остальным слугам. Адам просто смотрел на огромный портрет четы Розенбергов, картину с изображением Виктора, висящую рядом, и красивый снимок, где они вчетвером позировали для какой-то газеты… Без родителей и брата Адам не знал, зачем существует.

– Охрана выставлена по периметру, а также во дворе, никто не приблизится к дому, – отчитался Марк Хорн. После похищения родителей Марк настоял нанять целый штат охраны. Её и раньше было немало, а теперь она занимала весь особняк. – Могу я вернуться домой? – закончил он доклад просьбой.

Адам хотел отказать, потому что с Марком всегда было спокойнее, тот находился рядом с ним в самые сложные и тяжёлые моменты жизни. Но домом Марк Хорн называл небольшую пристройку для слуг, где жил его муж Свен Хорн и двое детей. Адам понимал, что Марк должен вернуться к любимым.

– Хорошо, – кивнул он. Проводив охранника несчастным взглядом, Адам повернулся к Томасу и попросил: – Принеси мою виолончель и растопи камин. В доме очень холодно.

Когда огонь заплясал за железными створками, немного полегчало. Музыкальный инструмент грел пальцы и успокаивал душу. Адам любил музыку, она стирала лишние воспоминания и эмоции. В ней он тонул и забывал плохое. Прошлое, потери, боль – всё уходило с лёгким движением смычка.

Адам расправил плечи, прижимая гриф к щеке, провёл пальцами по туго натянутым струнам, извлекая долгий низкий звук. С тех пор как умер Виктор, он играл почти каждый день. После исчезновения родителей музыка стала единственным спасением. Адам взмахнул кистью, сжал смычок и, откинув голову, погрузился в звук.

Глава

4

. «Подозрительные лица»

Адам проснулся от ярких солнечных лучей, проникающих сквозь тяжёлые шторы в кабинете отца. Распогодилось. Томас не разбудил его утром, старые, потемневшие от времени ходики в углу показывали второй час дня. Адам не мог уснуть, играл, наслаждаясь гармонией и прогоняя неприятные мысли. Ночью он ожил, словно прячась в музыке от всех проблем. Но теперь наступил новый день, и Адам со стоном сел ровнее, выпрямляя затёкшую спину.

Камин погас и стало холодно. Сколько ни топи, дом не удавалось прогреть. Адам поднялся, кутаясь в халат, прошёл до окна и закрыл плотнее ставни. Он бы с радостью лёг сейчас в кровать и проспал до вечера, но в офисе ждали дела, а в его комнате наверняка стоял лютый холод и постель промёрзла.

Он попросил приготовить ванну, а потом с наслаждением погрузился в исходящую паром воду. Так наконец удалось согреться. В ванну слуги положили лепестки роз и добавили ароматные масла, поднимающийся пар пах лавандой. В тусклом свете жёлтой лампы кожа казалось золотисто-шоколадной, слишком тёмной для аристократического мальчика. Адам не любил свою кожу, хотя альфы смотрели на него с восхищением и при любом удобном случае целовали руки. Невысокий рост и узкие плечи делали его фигуру стройной и гибкой, длинные пальцы, тонкие кости – Адаму никак не удавалось набрать вес. У всей семьи Розенбергов светлые почти белые волосы и тёмно-серые глаза. Адам отличался карими, близко к чёрному, радужками, и это его смущало.

Рядом на стойку Адам поставил небольшой сундук с косметическими средствами, и когда кожа перестала покрываться мурашками, а воздух в ванной комнате согрелся, Адам открыл в ней потайное углубление и вытащил несколько пузырьков. Из длинного флакона плеснул настойку в воду, ею же натёр лицо и руки, осветляя кожу. Из небольшой баночки с белой массой пальцами зачерпнул крем и помассировал им отрастающие тёмные корни. Подождав немного, смазал волосы маслом, а потом промыл мыльной пеной. Тело почистил ароматной пастой и потёр скрабом. После процедур он чувствовал себя обновлённым, словно переродившимся. И похорошевшим.

Через полчаса, когда тело немного остыло, Томас принёс завтрак и выписку звонков из компании. Адам из вежливости сделал вид, что читает, но дела его не заботили. Огромный монстр Розенбергов прекрасно проживёт без него пару дней. А вот без Роберта и Патриция – сомнительно. Когда-то дед Роберта – Дональд Розенберг вместе с напарником Шоном Тхэ-Вон основал компанию, небольшую парфюмерную фабрику и магазинчик при ней, но упорный труд, а также война за рынок и жесточайшее соперничество привели их на вершину успеха. Восемь лет назад Розенберги избавились от всех конкурентов и от партнёрства Тхэ-Вон, и сейчас правили миром – индустрия продажи и производства духов была у них под контролем.

Адам собрался и вышел из дома только после шести. Снова моросил дождь и небо затянуло густыми тучами. Марк Хорн проводил Адама до машины, прикрывая зонтом от непогоды. Вместо коричневого Амилькара Пегаса с выбитыми окнами и покорёженным боком во дворе стоял новенький тёмно-синий Крайслер Саратога. Скорее всего Томас позаботился о замене, зная о любви Адама к красивым и удобным машинам.

Адам юркнул на заднее сиденье и уставился в запотевшее окно. За высокой оградой особняка поднимались густые деревья. Дом Розенбергов расположился на краю города рядом с парком. Зелёную рощу стали называть парком после запрета на охоту в городской черте, но никто так и не привёл землю в порядок. Ему даже названия не дали – просто парк в конце Солнечной улицы. Роберт мечтал выкупить его, засадить цветами и вырубить подлесок, чтобы потом подарить Патрицию или оставить внукам. Но руки так и не дошли, Роберт всегда был слишком занят.

– Выезжаем? – уточнил Стив Глейман.

– Да, и по окружной, – кивнул Адам и отвернулся от окна. Ему не хотелось лишний раз видеть грязные, пыльные улицы Милфорда. Город его не привлекал.

На закрытой парковке рядом с центральным офисом почти не было машин. Адама до личного лифта провела охрана, консьерж вежливо пожелал хорошего дня, секретарь Уолтер Фишер у кабинета выдал список звонков и доложил об ожидающих полицейских.

– Если это по поводу вчерашней аварии, с ними поговорит Марк, – тут же отмахнулся Адам. – Меня не беспокоить, пропустить только Питера Норберга.

Снова закрывшись ото всех, Адам разложил бумаги на столе отца. Отчёты бухгалтерии, сводки из лаборатории и от менеджеров. В конце осени планировался выпуск новой линии с запахом Рождества: мандарины и корица. Адаму нравилось такое сочетание, и пока Роберт занимался с ней, он активно помогал. Сейчас же при виде записей его начинало мутить. Он сгрёб всё в кучу и скинул в ящик. Сил работать не было, хотелось опять разреветься, никого не видеть, ни с кем не общаться.

– Я просто хотел, чтобы меня любили, чтобы была семья… – Адам положил голову на стол, стараясь успокоиться и унять эмоции. Не думать, не вспоминать, не чувствовать. Если не замечать плохого, оно исчезнет. И Адам надеялся, что всё страшное, случившееся с ним и его семьёй, в конце концов закончится и жизнь станет лучше. Хотя с тех пор, как умер Виктор, думать о чем-то положительном получалось с трудом.

Адам не знал, сколько так просидел, но когда оторвал голову от стола, за окном было уже темно, Уолтер доложил, что Питер ожидает в приёмной. Немного приведя себя в порядок, Адам вышел из кабинета. Питер сидел в гостевом кресле и держал букет пионов. Нелюбимые цветы, но пришлось выдавить улыбку, принять их и даже поблагодарить.

Чуть в стороне стоял высокий, плотный мужчина и общался с Марком, Адам не сразу обратил на него внимание, но заметив, вздрогнул всем телом. Одна его фигура внушала неприятное чувство дискомфорта, когда же тот повернулся, Адам отвёл взгляд. Во рту пересохло и стало сложно дышать. Адам предпочёл бы больше не оборачиваться и снова спрятаться у себя в кабинете.