Единственное, что выдавало помраченное состояние разума дедушки, – это выбор обуви. Домашние тапочки. Он больше не носил ботинок. Всегда забывал их надеть. В любую погоду – в дождь, снег или ледяную морось – он прогуливался в коричневых клетчатых тапочках.
Конечно, взрослых эксцентричное поведение дедушки очень беспокоило. Иногда Джек притворялся, будто идет в кровать, а сам потихоньку выбирался из спальни и садился в пижаме на лестнице, на самой верхней ступеньке. Оттуда он слушал, как мама и папа внизу на кухне обсуждают дедушку. Для описания «болезни» дедушки они всегда использовали мудреные и длинные слова, которых Джек не понимал. А потом принимались спорить, не пора ли поместить дедушку в дом престарелых. Мальчик терпеть не мог, когда о дедушке так говорят, словно он проблема какая-то. Но ему самому было всего двенадцать, так что поделать тут он ничего не мог.
Однако все это совершенно не мешало Джеку по-прежнему обожать дедушкины рассказы о войне, даже если теперь эти истории стали для старика настолько реальными, что он не рассказывал, а вместе с внуком изображал их в лицах. У мальчика наконец появились свои собственные приключения, исполненные небывалого риска и небывалых подвигов.
У дедушки был старый проигрыватель – в деревянном корпусе и размером примерно с ванну. Он ставил на нем бравурную оркестровую музыку, причем на максимальной громкости. И, разумеется, больше всего любил военные оркестры. Вместе с ним Джек до глубокой ночи слушал классику жанра вроде «Правь, Британия» или «Край славы и надежды»[3]. Два стареньких кресла превращались в кабины самолетов. И когда музыка взмывала ввысь, в воображении дедушка с внуком взмывали вместе с ней на боевых истребителях. Дедушка на «Спитфайре», а Джек на «Харрикейне». Вверх, вверх и прочь. Они вместе реяли над облаками, побеждая вражеские самолеты. Каждое воскресенье двое отважных летчиков выигрывали Битву за Британию, даже не покидая при этом крохотную квартирку дедушки.
Они уносились в собственный мир, где проживали бесчисленное множество воображаемых приключений.
Однако в ту ночь, с которой начинается наша история, они стояли уже на пороге самых настоящих, реальных приключений.
Глава 3
Запашок сыра
В ту ночь Джек уже спал у себя в детской и, как всегда во сне, был летчиком времен Второй мировой. Сидя за штурвалом верного «Харрикейна», он вел сражение с целым звеном смертоносных «Мессершмиттов», как вдруг услышал телефонный звонок.
ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ.
«Вот странно-то», – подумал Джек. Ведь на борту истребителей сороковых годов телефонов не было. Но телефон все продолжал звонить.
ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ.
Мальчик проснулся и, рывком подскочив на кровати, ударился головой о свисавшую с потолка модель бомбардировщика «Ланкастер».
– Ой! – вскрикнул он и посмотрел на никелированные летчицкие часы, подарок от дедушки.
Половина третьего ночи.
Кто станет звонить в такое время?
Спрыгнув с двухъярусной кровати, мальчик распахнул дверь. Отсюда слышно было, как внизу, в холле, мама разговаривает по телефону.
– Нет-нет, сюда он не приходил, – сказала она.
По ее тону Джек понял, что говорит она с отцом. После короткой паузы она ответила снова:
– Что, ни следа? Барри, ну и что ты будешь делать? Я понимаю, он твой отец! Но не можешь же ты всю ночь бегать по городу и его искать!
Джек не мог сдерживаться ни секунды дольше.
– Что с дедушкой?! – завопил он с верхней ступеньки.
Мама посмотрела наверх.
– Ну замечательно, Барри, теперь и Джека разбудил! – Она зажала рукой трубку и прокричала сыну: – Немедленно отправляйся в постель! Тебе утром в школу!
– Мне все равно! – вызывающе ответил мальчик. – Что с дедушкой?!
Мама произнесла в телефон:
– Барри, перезвони через пару минут. У меня тут все вразнос пошло!
И она бросила трубку.
– Что случилось? – требовательно спросил мальчик, сбегая по лестнице.
Мама театрально вздохнула, словно на плечи ей легли все горести и заботы мира. Она так часто вздыхала. Ровно в этот момент Джек учуял запах сыра. Не просто сыра. Пахучего сыра, зеленого сыра, сыра со слезой, сыра с плесенью, сырного-пресырного сыра. Мама работала в сырном отделе местного супермаркета, и, куда бы она ни шла, вместе с ней текла волна сырного запаха.
Они стояли напротив друг друга – Джек в полосатой синей пижаме, а мама в розовой воздушной ночной рубашке. Из волос у нее торчали бигуди, на щеках, носу и лбу виднелись толстые подтеки крема. Она часто наносила его на ночь, хотя Джек и не понимал зачем. Мама считала себя настоящей красавицей и нередко называла себя «гламурным лицом сыра» – как будто у сыра может быть гламурное лицо.
Мама щелкнула выключателем, и они оба зажмурились на миг от яркого света.
– Твой дедушка снова куда-то пропал!
– О нет!
– О да! – Мама опять тяжко вздохнула. Было совершенно очевидно, до чего же старик ее утомил. Иногда она даже закатывала глаза на военные рассказы дедушки, как будто ей было скучно. Джека это ужасно раздражало. Слушать дедушкины военные истории куда интереснее, чем рассказы о том, какой сыр на этой неделе продавался лучше всего. – Нас с твоим папой разбудили телефонным звонком около полуночи.
– Кто?
– Его сосед снизу, помнишь, хозяин газетного магазинчика…
В прошлом году, когда справляться с большим домом дедушке стало не по силам, он перебрался в маленькую квартирку над одним магазинчиком. И не просто магазинчиком, а магазином газет и журналов. И принадлежал он не кому-нибудь, а Раджу.
– Радж? – уточнил Джек.
– Да, его вроде так зовут. Радж сказал, около полуночи ему послышался стук дедушкиной двери. Он постучал к нему, но ответа не было. Бедолага начал паниковать, так что позвонил сюда.
– А папа где?
– Прыгнул в машину и вот уже битых два часа колесит по городу в поисках дедушки.
– Два часа?! – Мальчик ушам не верил. – Почему же вы меня не разбудили?
Мама СНОВА вздохнула. Сегодня, кажется, была ночь вздохов.
– Мы с папой знаем, как ты к нему привязан, вот и не хотели тебя волновать, понимаешь?
– Так теперь-то я все равно волнуюсь! – возразил мальчик. Честно сказать, замечательный дедушка был ему куда ближе кого-либо еще в семье, включая маму и папу. И он больше всего ценил время, проведенное именно с дедушкой.
– Мы все волнуемся, – ответила мама.
– А я очень волнуюсь.
– Мы все очень волнуемся.
– А я очень-очень волнуюсь.
– Мы все очень-очень волнуемся. И пожалуйста, давай не устраивать соревнования, кто из нас волнуется сильнее! – сердито закричала мама.
Джек видел, что она все больше выходит из себя, так что счел за лучшее не отвечать на последнюю реплику, хотя на самом деле очень-очень- очень волновался.
– Сто раз твоему папе говорила, что дедушке лучше жить в доме престарелых.
– Ни за что! – вскинулся Джек. Он знал старика лучше, чем кто-либо. – Дедушке там совершенно не понравится!
Дедушка – или командир эскадрильи Бантинг, как его называли во время войны, – был слишком горд, чтобы провести остаток дней среди старичков и старушек, увлекающихся кроссвордами и вязанием.
Мама покачала головой и вздохнула.
– Джек, ты еще слишком мал, чтобы понять.
Как и все дети, Джек терпеть не мог, когда ему так говорят. Но сейчас было не время спорить.
– Мам, ну пожалуйста! Пойдем поищем его.
– Спятил? Там же холодрыга!
– Но надо же что-то делать! Дедушка где-то на улице, один, заблудившийся!
ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ.
