Но все равно отправился дьяк в путь. Пора было заставить Фортуну повернуться к нему лицом. Может она сама и дала ему возможность наверстать упущенное?

К самому царю Борису Федоровичу намеревался пробиться пронырливый дьяк и первым доложить про открытую им измену на великого государя.

Появился в пределах земель Речи Посполитой некий человек, назвавшийся именем царевича Димитрия Иоанновича. Дескать, не был он убит тогда злодеями в Угличе, но был спасен верными слугами и до сроку скрывал своё истинное прирождение (происхождение).

Был тот самозванец принят в замке князя Острожского. А затем и князя Вишневецкого. Слышно было, что заинтересовала особа сего человека и короля Сигизмунда Третьего…

***

Попал к дьяку опросный лист попа, которого повязали в государевом кабаке за поносные слова на царя Бориса Федоровича.

– Что сие за бумага? – спросил Шишкин у подьячего.

– Дак поп безместный Васька Шугаев набуянил во хмелю. Сие не в первый раз он за караул угодил.

– Но отчего к нам сия бумага пришла? Поношение государя не наше дело.

– Дак поп сей не прост. Он родня владыки новгородского. Вот его и спровадили к нам, – ответил подьячий.

– Но коли он родня владыке, то отчего поп сей без места обретается?

– Да владыко наказал его за пьянство. Больно поп Василий любит зелено вино. Но разбойного приказу дьяк опасается сего попа трогать и потому нам сие дело сплавил.

– Мало мне опалы царской. Еще и сие дело.

– Дак прикажи попишку отпустить, а бумаги в огонь. И всего делов!

– А чего же дьяк разбойный сего сам не сделал? – спросил Шишкин.

– Дак осторожен он. Мало ли как дело повернется. А так передал нам лист и умыл руки.

Стал Шишкин читать опросный лист со вниманием. Выходило, что не просто ругнул поп государя Бориса Федоровича, но сказал «слово и дело».

– Отпустить говоришь? – Шишкин посмотрел на подьячего. – Ты меня к нему сведи нынче. Я сам опросный лист составлю.

– Пытать станешь?

– Нет, – сказал Шишкин. – Покуда без пытки обойдемся.

И вскоре Шишкин имел в подземельях разговор с дородным попом. Никого при сем разговоре не было.

– Ты стало «слово и дело» знаешь? – спросил дьяк.

– Сболтнул спьяну, – угрюмо ответил поп.

– Дак и мне про сие расскажи. Что знаешь? Повинись.

– Ничего не знаю. Просто сболтнул. Мало ли? Чего спьяну не скажешь?

– Ты, мил друг, не понял куда попал? Не впервой тебя ловят. Про то мне известно. Но ныне ты сказал про изменное дело. И я про сие дело хочу все знать. Коли скажешь добром, прикажу отпустить. А коли нет, то все одно скажешь с пытки. Но тогда отпустить не смогу. Подьячие-то пыточные листы составят. И тогда шила в мешке не утаить.

– Да ничего я не знаю! Токмо слух один передал и все.

– И что за слух?

– Просто так скажу. Но записать ничего не дам! Одному тебе и скажу!

– Говори!

– Объявился в землях польских некий человек. И признали в нем сына государя Ивана Васильевича.

– Сына? Грозного царя? – не поверил Шишкин.

– Царевича Димитрия Ивановича.

– Дак помер он.

– И приняли того человека в замке князя Вишневецкого и слышно было, что признал его князь за истинного царевича. А Вишневецкий Рюрикова корня…

***

Шишкин понял, какая тайна попала к нему в руки, и потому быстро собрался и помчался один в санях со слугой-возницей, никого не уведомив об отлучке. Ежели доложить про то самому царю, то милости его будут к Шишкину великие. Ведь дьяку уже за сорок, а что у него есть? Домишко в Москве, да рухлядишки кое-какой на сотню рублев, да жалование государево. А ведь три дочери у дьяка скоро заневестятся. Как их замуж выдавать без приданого? Да и женка всю плешь проела дьяку, до каких пор в бедности жить будут? Не в пример иным дьякам Шишкин жену подарками радовал мало.

Жаловалась она, за что бог наказал её таким мужем? Ни кожи, ни рожи, ни серебра, ни рухлядишки стоящей.

Шишкин был худ, высок ростом, и бороденку имел редкую козлиную. Оттого и женка его не захотела с мужем ехать в Новгород. На Москве осталась. Чего говорит мне с тобою таскаться? Авось к весне и возвернешься.

Уж он возвернется! Тогда всем покажет кто таков Васька Шишкин! И женка его будет в ногах валяться и слезами умоется! Дай срок!

Царь Борис его отметит и приблизит. А с самозванцем он царю пособит. То хорошо, что объявился человечишко, коий дерзнул себя именем царевича наречь! Сие как раз дело для него – для Шишкина. Главное, дабы не обошел его никто! Первым надобно сие государю сообщить.

Но вот как попасть к царю? То дело многотрудное. Коли в приказ пойти Посольский, то его и слушать не станут. Скажут, для чего службу покинул без дозволения? И поди докажи им, чурбанам, что де по государевой надобности. А коли рассказать все, то они славу всю себе припишут, а ему Шишкину сунут рублев сто и со двора вон!

Э, нет! Так он делать не станет!

Надобно человека сыскать, что к царю его проводит. Человека не великого, но и не малого. И такой есть при особе царской. Оружничий5 Клешнин!

Где-то недалеко послышался удалой свист. Дьяк вздрогнул и прочитал молитву, прося бога сохранить его от разбойников. Много удалых шаек рыскало нынче по большим дорогам. Налоги и войны высасывали все из мужика, и потому пустели деревни, и все больше народу уходили в бега. Кто подавался на Дон, кто бежал за Великий Камень, а кто просто разбойничал и резал проезжих, зарабатывая себе тем на хлеб и вино…

***

Но судьба хранила Шишкина, и он благополучно до Москвы добрался. И сразу направился к дому царского приближенного Семена Клешнина.

Хоромы царского оружничего в Белом городе сразу за Неглинкой у самого Кремля. Дом большой, добротный. Подклети и клети, предназначенные для хозяйственных нужд, сложены из камня, а верхние этажи, где комнаты и горницы, были деревянными. Оно и понятно – жизнь в деревянных комнатах считалась здоровее.

Шишкин с завистью смотрел на хоромы Клешнина.

«Вон как живет царский оружничий! Не мне чета! И слуг у него много и всякой рухляди несчитано. И дочек как у меня трое. Небось, от женихов отбоя нет. Не то, что мои бесприданницы».

Дом Клешнина был огорожен высоким забором. Шишкин подошел к воротам и постучал рукоятью сабли. Залаяли псы, и отворилось воротное окошко.

– Кого бог принес? – послышался голос привратника.

– Дьяк Посольского Приказа Василий Шишкин к боярину!

– Чего? – переспросил привратник.

– Али не расслышал, старый пень? Дьяк Посольского Приказа к боярину по государеву делу!

Старик отворил калитку и впустил Шишкина.

– Коли по делу государеву, то доложу про тебя господину. Но боярин наш гневен нынче. Смотри, как бы тебе батогов не отведать, дьяк.

– Ты только доложи про меня, мил человек. А дальше моя забота.

Старик ушел и передал слова дьяка слугам.

Скоро к Шишкину вышли. Это был ключник оружничего именем Неждан.

– Заходи! Иди за мной! Боярин ждет тебя немедля!

Шишкин вошел в дом…

***

Царский оружничий, высокий средних лет мужчина, плотного сложения, с красивым лицом, обрамленным русой бородой, был верным человеком Годунова. Потому хитрый дьяк знал, как начать разговор.

– Ты назвался дьяком Посольского Приказа? – спросил он, внимательно изучая Шишкина.

Дьяк низко поклонился.

– Ты сказал государево дело? – снова спросил Клешнин дьяка.

– Знаю дело государево! – сказал дьяк и перекрестился на образа.

– Государево?

– Да, господине.

– Имя?

– Василий Шишкин!

– Отчего ко мне пожаловал? Отчего не в Приказ? – спросил оружничий.

– Я покинул свой пост тайно, господине! В Приказе меня беглым объявят и к батогам приговорят.

– И верно сделают!

– Дак коли за службу такое положено, то готов я отвечать перед государем! – сказал дьяк.

Клешнин смягчился.

– Ишь ты, каков гусь. Ладно! Говори дело!