– А ножки у нее что надо! – раздался из среднего ряда мальчишеский голос.

– Вот не знала, что тебе нравятся… Кривые ноги. – это язвительно произнесла девица, сидевшая у окна.

Все засмеялись. Особенно мерзко заржал парень с первой парты среднего ряда.

Виктория резко развернулась к классу. Он выхватила дневник у этого парня, который пытался спрятать его в рюкзак. Наугад открыла. Прочла записи: «Воткнул указку в лампу дневного света, лампа взорвалась», «Взорвал петарду в женском туалете» и поняла, что родителей такого дитятки уже ничем не удивишь. Что она могла написать? «Смеётся на уроке»? «Не даёт работать?». Курам на смех, это вам не петарда в женской уборной. Скорее всего, аналогичные ситуации имели место на всех уроках без исключения.

«Интересно, что они будут после девятого класса делать? Грабить прохожих? Угонять машины?» – пронеслось в её голове.

Виктория Сергеевна был унижена, раздавлена, опустошена. Голова пульсировала от боли. Ноги подкашивались. К горлу подступал комок.

От непрекращающегося гогота веяло жутью. Вике казалось, что тела этих детей захватили какие-то злые духи, демоны, которые вертели и крутили ими, как хотели, заставляя скалиться по-звериному и издавать нечленораздельные звуки.

Вика вспомнила свою школу с углублённым изучением английского языка. Конечно, её класс тоже сложно было назвать идеальным. Разумеется, учителям пришлось немало с ними помучиться. Кто-то справлялся лучше, кто-то – хуже. Всякое бывало. Но такого кошмара Виктория не видела никогда. Смех, ругань – всё это бывало и в других классах. Такого откровенного беснования – нет.

– А чё это нам ничё не рассказываете? – обратился к учителю один из учеников 9Г, когда до конца урока осталась всего пара минут. – Мы тут типа на урок пришли. Образовательные услу-у-уги получать.

Виктория была так потрясена этой наглостью, что даже не нашлась, что ответить.

– А Женёк правильно говорит. Вы обязаны нас учить, – подала голос девчонка с зелёными волосами, пирсингом в носу и в ушах. – Вот и учите.

Романова ещё два урока назад дала себе слово сохранить самообладание. Терпеть. Во что бы то ни стало. Не срываться, не говорить грубых слов. Но реплики учеников 9Г стали последней каплей.

– Вам. Я. Не должна. Ни-че-го! – произнесла Виктория, чеканя каждое слово. Из всех возможных реплик эта была самой мягкой, вежливой и корректной. На языке вертелись выражения намного жёстче.

– Кому это «нам»? – снова подал голос тот, кого назвали Женьком.

– Да, кому это «нам»? – приподнялась со своего места девица с зелёными волосами.

– Ди-ка-рям! – выпалила Виктория, окончательно утратив над собой контроль. – Вы сами на себя посмотрите! Вы ведь теряете человеческий облик! Посмотрите друг на друга!

И вот тут в классе наступила полная тишина. 9Г молчал. Два десятка пар глаз были устремлены на учителя.

– Вы бы, это самое, поуважительнее с нами, – снова заговорила красотка с пирсингом. – Перед вами, блин, дети. Совесть надо иметь. Мы свои права знаем.

Виктория Сергеевна могла бы ответить в ответ на эту реплику много интересного. Она больше не желала ни сдерживать себя, ни отмалчиваться.

Но в это время зазвенел звонок с урока, и 9Г покинул класс.

Дверь с оглушительным грохотом захлопнулась. Кто-то послал учителю последнее «прости».

Следствием этого случая стал тяжёлый разговор с завучем, во время которого молодая учительница не услышала ничего, кроме «ищите подход» и «простых детей не бывает», «чему вас в институте учили?». Но гораздо более тяжёлым последствием для Виктории стала полная утрата веры в себя.

– Я ведь чуть не наговорила им чудовищных оскорблений! Если бы не звонок с урока, то… Жуть, как у меня расшатались нервы. Но как? Как можно хоть чему-то научить этих монстров?!

С огромным трудом Виктории удалось заключить с этим классом своеобразный «пакт о ненападении». Она не ставила им двойки, они не орали и не кукарекали на её уроках. Пакт этот более-менее соблюдался обеими сторонами. На разговоры и хождения «в туалет» она не обращала внимания. Стояла у доски и проговаривала то, что полагалось по теме. Несколько учеников даже пытались ее услышать. В конце урока Виктория Романова собирала листочки (как правило, пустые или исписанные непонятными каракулями), и ставила в журнал тройки. Жить стало полегче. Вот только уроками это назвать было трудно…

– Слушай, Викуль, а чему вас в педвузе учили? – поинтересовался пожилой охранник Владимир Игнатьевич, сидевший на вахте.

Виктория сидела после уроков в коридоре школы, угрюмо ковыряла заусенец на пальце. Домой идти не хотелось. Её там ждало одиночество и почти пустой холодильник. Школа опустела. Тишина царила в классах и коридорах.

Охранник был единственным человеком, который проявлял по отношению к молодой учительницы хоть какую-то заботу.

– Чему-чему. Разным теориям, – отозвалась девушка. – Как сейчас помню. Преподаватель по педагогике произнёс фразу: «Конечно, у молодых педагогов без опыта бывают такие ситуации, когда они повышают голос. С этим, конечно, надо бороться». Повышают голос, блин! – она желчно рассмеялась. Да тут все на всех орут благим матом с утра до ночи!

– Но ведь у некоторых учителей они на уроках сидят тихо.

– Это не про меня, – усмехнулась Романова.

Охранник печально покачал головой.

– Но у тебя же была практика, Вик!

– Была. В элитной гимназии. Там всё отлично, дядь Володь. Только туда на работу не устроишься. Полный комплект и никакой текучки. Ладно, я пойду мне еще к шести урокам готовиться…

– Эх. С такой работой Вика ты замуж не выйдешь! – сокрушенно покачал головой оханник.

– Это да. И некогда и не за кого. Женский коллектив.

– Нужно было устраивать личную жизнь, пока в институте училась.

Виктория горько усмехнулась и пошла к выходу.

Устало шагая по лужам к остановке общественного транспорта, Виктория вспомнила своего несостоявшегося жениха из параллельной группы. Симпатичный такой интеллигентный, начитанный. Но, когда съехались… какой мелочный оказался! Покупал продукты на исходе срока годности: «Зато на 40% дешевле!» Летом они никуда не поехали, хотя она так мечтала о море: «Лучше новый диван купим». От этих воспоминаний у Вики аж скулы свело: тоска какая! И однажды она просто ушла от него. Ушла, как говорят в никуда. И ничего справилась. А сейчас? Что ей мешает уйти из этой школы?

Глава четвёртая.

Огромные часы на фасаде лицея показывали 14.45. Тимофей перевёл взгляд на главный корпус университета, стоявшего на этой же улице, через дорогу от лицея. Там тоже висели часы, но не круглые, со стрелками, а электронные. На глазах Тимофея красные полоски сложились в цифры 14.44.

Тимофей взглянул на свои наручные часы. Они показывали 14.46.

– Ха. Совсем как у Плевако! – произнёс парень с усмешкой, вспомнив историю из практики знаменитого адвоката Фёдора Никифоровича Плевако. Юрист добился оправдания для своего подзащитного, когда выяснилось, что все часы в зале суда показывают разное время.

Через забор было отлично видно здание лицея №1. Не типовое. По бокам два крыла, наподобие усадебных флигелей. В центре круглая башня с часами и главным входом. Таких школьных зданий Тимофей никогда не видел. Все школы их города были либо пятиэтажными со спортзалом в виде отдельной пристройки, либо «самолёты» (два корпуса, соединённые переходом).

«Да-а-а, если б не вывеска, ни за что бы не догадался, что это школа», – подумал про себя Тимофей.

В лицее как раз закончились уроки. Из дверей здания начали выбегать дети с рюкзаками и сумками в руках. По виду класс пятый. Выглядели они радостными. Дети не торопились покидать двор лицея. Пятиклассники бегали по довольно просторной территории. Сначала Тимофей не мог понять, что делают юные лицеисты. Потом он услышал: «Сорок пять, я иду искать!».

– Точно. Прятки! – выдохнул мальчик и радостно улыбнулся.