Ничего подобного с ним в жизни еще не происходило. До его сознания, замутненного случившимся, постепенно дошло, что ему «небеса», наконец-то, послали ту настоящую Любовь с первого взгляда, о которой он так много читал, о которой так давно мечтал и за которую можно было умереть на самом деле!
Только через много лет, когда на экраны вышел американский фильм с много говорящим названием «Основной инстинкт», он понял, что тогда из окна родительского дома его поразил в самое сердце мираж юной Шэрон Стоун.
ОНА приехала к родителям своей мамы в гости из западной Украины, где ее отец работал главным инженеров крупного химического комбината. Тогда, уже студенткой 2-го курса Ленинградского финансово-экономического института, она оказалась на его жизненном пути вместе со своими родителями и младшим братом. Ее мама училась в школе вместе с его родителями, к которым они и пришли в гости.
Потом были его признания в Любви и ее убивающие ответы о том, что ей больше нравится одноклассник, тоже Сережа, но Лапко. Уехав домой, она оставила его с разбитым сердцем, но упрямым желанием, на этот раз, добиться своего. Потом жизнь много раз демонстрировала ему тот непонятный факт, что именно тогда, когда он чего-то так сильно пытался добиться собственными силами – ничего у него не получалось. И только шансы, дозированно подбрасываемые ему колодой, как правило, приводили его к желаемому успеху.
Вернувшись в Москву на учебу, он, недолго думая, сел в поезд на Ленинградском вокзале и приехал к ней на канал Грибоедова, где у знаменитого Львиного моста располагались ее институт и общежитие. Результат был тот же. Человек не глупый, он, после довольно продолжительных размышлений, понял, что лобовой атакой победы не добиться. Её надо было чем-то удивить или восхитить, а для этого никакой его «золотой» школьной медали или внешних половых признаков было явно недостаточно! Она, как и многие ее сверстницы, принадлежала к тому типу девушек, которые чаще влюбляются в учителей или университетских преподавателей, чем в своих ровесников.
И тут подвернулась очередная причуда колоды в виде первой студенческой поездки за границу в еще не полностью успокоившуюся от событий 1968 года Чехословакию, что тогда уже являлось явным признаком его растущего социального статуса. Из этой поездки он привез для нее скромный, но доступный по располагаемому бюджету подарок – серебряный медальон с её знаком Зодиака. Кроме того, вдохновленный незабываемым образом и подаренной ею на память фотографией, он нарисовал карандашом на листе ватмана ее портрет. С этим «багажом» и букетом цветов он в День ее Рождения, неожиданно для нее, снова нагрянул в Ленинград после годового молчания, которое она, по-видимому, уже расценила как признак его охлаждения или новых увлечений. Эффект неожиданности в данном случае, по-видимому, сыграл свою решающую роль.
Провожая его обратно, она уже только на перроне Московского вокзала, не проронив ни слова о любви, сказала: – «Я знаю, что лучшего мужа у меня никогда не будет. Я согласна стать твоей женой!».
Их скромная студенческая свадьба началась хотя и не с «Грибоедовского», но тоже достаточно популярного в то время Дворца Бракосочетания «АИСТ», располагавшегося на его «родном» Ленинградском проспекте напротив метро «Динамо». Детей им АИСТ не принес из-за возникших опасений! У нее оказался отрицательный резус-фактор, а у него положительный, о чем они не подозревали и не интересовались раньше. Тогда вообще в семейную жизнь, чаще всего, молодые люди вступали абсолютно неопытными и непросвещенными в тонкостях меж половых отношений по причине существовавшего стереотипа: – «Сначала свадьба, а уже потом интимные подробности». Да и торопиться им с детьми было некуда!
Их достаточно редкие встречи тоже не приносили ожидаемого счастья. Она продолжала учебу в Ленинграде – он в Москве, а менять эту ситуацию не имело ни смыла, ни желания. Он прекрасно понимал, что его победа оказалась «пирровой». Если и случались какие-то мимолетные радости, то они все происходили только в Москве, а обожаемый ею Ленинград доставлял ему лишь сердечные муки и разочарования.
Она прекрасно к нему относилась, но, просто, так и не смогла полюбить! А ему другого было не надо. Был лишь один, останавливающий их от окончательного разрыва, фактор – она особенно была привязана к Соне, а он обожал ее отца. Удивительно, что она и Соня родились в городах, названия которых отличались всего лишь одной буквой: – Соня в польском Калише, а она в западноукраинском Калуше.
Вытерпев два года, он сказал: – «Давай разводиться». Ее ответ: – «А, что скажет Соня!?» не удивил, но разочаровал. Еще, где-то внутри теплилась искорка надежды, а вдруг… Но потом был простой ленинградский ЗАГС и «Звезда пленительного счастья». С тех пор он ни Ленинград, ни Питер не любил и не стремился там бывать без особых причин.
Прощаясь, опять же, на перроне Московского вокзала она попросила его не сообщать о случившемся ее папе, пока сама она не будет готова это сделать. Пообещав, он, тем не менее и вполне сознательно, это обещание тут же нарушил. Отец был расстроен! Поступая так, он хотел остаться в ее памяти хуже, чем был на самом деле, чтобы никакое иное чувство к нему, кроме истинной Любви, не заставило ее снова допустить ошибку и вернуть их отношения.
Через несколько лет, когда она, уже защитив кандидатскую диссертацию, вернулась к себе на малую Родину в Ивано-Франковскую область, вышла замуж за все того же Сережу Лапко с тоже отрицательным резус-фактором, родила ему двух сыновей и снова развелась – случилось горе! Он получил от нее письмо, в котором она сообщала о чудовищной смерти своего отца, пришедшего домой после очередного «раскрепощения» с друзьями и решившего, чтобы не так расстраивать жену, немного проспаться в прилегающем к их дому сквере. А утром соседи нашли его стоящее тело у ограды с непонятно, как и почему, пережатой сонной артерией. Вскрывавший его патологоанатом сказал, что в его организме не было ни единого изъяна, он мог бы еще прожить, как минимум, до ста лет. Но колода этого очаровательного 50-летнего богатыря, жонглировавшего 2-х пудовыми гирями и «окавшего», как все уроженцы Архангельского края, распорядилась иначе!
При этом она ему написала, что папа его очень любил и если бы он тогда исполнил ее просьбу, возможно, все бы смогло снова стать иначе и в их личной судьбе. Этому он не поверил, отправил ей свои соболезнования и приписал: – «Неужели, ты так ничего и не поняла? У меня разрывалось сердце, но, именно так, я тебя отпускал на свободу». В ответ от нее пришло уже последнее письмо, где говорилось, что, получив его признание, она прорыдала всю ночь.
Он еще не мог поверить в то, что вдруг произошло. Где-то по соседству зазвучали слова знакомой песни его юности: -
«Прошла любовь, прошла любовь,
По ней звонят колокола!
Прошла любовь, прошла любовь,
Как хорошо, что ты была!»
Его душевная боль, мучившая последние годы, ушла неизвестно куда, он успокоился и крепко, как в детстве, уснул. Ему снилось, что он и его дружбаны возвращаются из бани вместе с наследным принцем из Бангладеш, а тот смеется и говорит, перемежая русский с английским, о том, что ему никогда не было так хорошо, даже тогда, когда его отмачивали в коровьем молоке после суток, проведенных в дерьме отхожего места во время войны за независимость. А внезапно появившийся из-за спины Воланд, ухмыляется и тихо шепчет ему на ухо: – «Ну, что теперь ты понял, кто управляет жизнью человеческой?».
Он проснулся, улыбнулся и снова подумал, что нет ничего лучше русской бани. Жизнь продолжалась!
Закончился последний школьный учебный год, прошли выпускные экзамены и, как было принято в их краях, все школьники вместе со своими родителями выехали в лес на, так называемую, «КАШУ» – пшенный густой кулеш, варившийся в больших ведрах на кострах и вкусно пропахший дымом, с зажаркой на свином сале, с картошкой и взболтанным яйцом.
Он и его одноклассники сидели на «Перекопе» – высоком берегу Оскола, за общим столом, накрытым на земле, и произносили тосты с пожеланиями каждому чего-то личного. Когда дошла до него очередь получать эту «путевку в жизнь» от своих товарищей, Сашка Сычев сделал ему незамысловатое, но ехидное пожелание с подтекстом: – «Пусть тебя в жизни всегда будут любить женщины!», а сидевшая рядом Люда Лушпаева, переглядываясь с ним, согласно кивала головой. Дело в том, что эта волоокая голубоглазая блондинка сводила его с ума весь последний год, не обращала внимания на его страдания и признания в нежных чувствах, а отдавала не скрываемое предпочтение ничем, по его мнению, не примечательному Сашке.
