Я ответил просто:

– Ты. Когда приглашал тебя на эту прогулку, так не думал. А сейчас нужна ты.

– Я? Ты никогда не обращал на меня внимания. – В её голосе была досада, сомнение и что? Желание поверить?

– Я никогда не был к тебе так близко.

Теперь я повернул к ней голову, коснулся губами её щеки. Она не шевельнулась. Я вдруг понял, что мне самому нравится эта игра. Запахи, прикосновения, приглушённая музыка и гул голосов издалека, свежий ветер дует в лицо. Всё то, что было когда-то, в самом начале, а потом сменилось простыми и функциональными алгоритмами: кабак, рёв мотора по Садовому, “ко мне или к тебе?”. От намерения к исполнению, без всяких душевных шевелений. Не так давно у меня это было, лет 12 назад, а уже успел забыть. Странная ты, Инга, очень странная.

Пароход причалил, мы подошли к Равилю, Инга попросила. Я познакомил их, представил её своей коллегой, не стоит ей показывать, что я тороплюсь. Она высказала восхищение, присыпала музыкальными терминами, которые я слышал, но вряд ли смогу объяснить, и, по тому, как Равиль вздёрнул бровь, понял, что слова не пустые. Потом мы с ним пожали руки, стукнулись плечами. Я сказал:

– Равиль, я в джазе не рублю, как вы с Ингой, но ты сегодня жарил от души.

– Ну, хоть не врёшь, – улыбнулся он, и мы сошли на набережную.

Когда трезвый водитель подкинул нас к её дому, я открыл рот, но она сказала:

– Спасибо за вечер.

Поцеловала щёку и скрылась в подъезде.

– Куда теперь? – Спросил водила, ехидно ухмыляясь.

– На Кутузовский, – ответил я, сдержав желание вмазать ему в ухо.

Мой двор перекопали. Пришлось бросить машину чёрт-те где. Подъезд от меня отделили рамы с натянутой бело-красной сеткой. Я прикинул расстояние влево, вправо и тупо полез в приоткрытые ворота. Парковка, дорога, тротуар, всё было вскрыто и препарировано. Залитая светом прожекторов рана зияла вывернутым асфальтом и влажными комьями земли. Со дна торчали нервы кабелей и кишки труб, между ними копошились черви в оранжевых жилетах.

Кто-то из них кинулся ко мне размахивая руками, но я оттолкнул его и ступил на деревянный мостик, перекинутый на другой край. Внезапно меня шатнуло, повело в сторону…

На корабле я был трезв, будто не пил ничего, а сейчас вдруг забурлили в голове выпитые соединения и смеси. Короткий щит, переброшенный через траншею, стал узким и длинным. Подъезд уехал далеко вперёд, как зад удаляющегося такси. Я бросил взгляд под ноги, и голова закружилась, а к горлу подкатил комок. Под ногами была яма глубиной с песчаный карьер, и на дне тускло посверкивали заострённые копья.

Я задержал дыхание и пошёл вперёд. Сзади кричали что-то, может даже не по-русски, но голоса становились тише и тише. Я двигался по узкой деревянной дорожке над пропастью, походкой профессиональной манекенщицы, нога перед ногой, по одной прямой. Щит стал шириной в одну доску, по-другому никак. Меня шатало, но я держался.

Так ходила Машка-фотомодель, моя случайная подруга на одну ночь с рейса Милан-Москва. На цыпочках, от меня к окну, от окна к бару. На её правой лодыжке блестит золотая цепочка, и больше на ней ничего нет. Так тогда шёл я, балансируя в воздухе раскинутыми руками. И надо ж было так набраться?

Потом всю ночь долбили отбойные молотки, будто не было никаких норм и требований Роспотребнадзора. Я терпел долго, потом заорал с балкона:

– Сгорите в аду, твари!

Никто не обратил внимания, кроме мужчины в костюме и белой каске. Он задрал голову и крикнул в ответ:

– После вас!

Я сплюнул и ушёл внутрь. Завернулся в одеяло и провёл остаток ночи на дне сухой ванны. А утром позвонил Саттаров.

– Ты её трахнул? – Спросил он сразу, без приветов.

– Нет, – ответил я, – а должен был?

Я слышал его тяжёлое дыхание. Современные телефоны дают слишком много дополнительной информации собеседнику. Надо всегда об этом помнить.

– Что там за эхо, будто ты в склепе?

Я перевернулся на спину:

– Я дома, в ванне, за стеной долбят отбойные молотки, а я очень хочу спать. Можно я сегодня возьму отгул?

– Нет, Юл, всё очень серьёзно, и времени у нас нет. Совсем нет. Я всю ночь… – он замялся, – тоже не спал, я работал. Смертельно устал, а уснуть не могу. Скажи, что всё идёт по плану.

– Всё идёт по плану, – эхом отозвался я.

– Скажи, что скоро будет результат.

– Скоро будет результат.

Саттаров замолчал. Губу, наверное, жуёт.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – буркнул он и отбился.

Я закинул запись разговора в отдельную папочку. Может, лагерь сменить? Слишком шеф не стрессоустойчивый оказался. Хотя это глупая мысль. Предатели никому не нужны. Придётся биться до последнего, и не думать о том, что ждёт, если мы проиграем.

…

В тот момент, когда я въезжал в подземную парковку, на верхнем этаже нашей башни Инга уже была на месте, просматривала входящие письма. В приёмную вошёл Звейниекс, остановился перед её столом.

– Доброе утро, Инга, – сказал он, ласково улыбаясь.

– Доброе утро, Андрас Адамович, – ответила она и отвела взгляд.

– У тебя всё в порядке?

Инга помолчала немного и неохотно сказала:

– Вы были правы.

Он покачал головой: “Рад был бы ошибиться, но увы…”

– И что ты?

Инга дёрнула плечом:

– Не знаю. Я не уверена.

Звейниекс протянул руку. Костлявая кисть в складчатом мешочке пигментированной кожи коснулась её щеки. Инга замерла, закрыв глаза.

– Ты большая девочка, разберёшься, – он коснулся пальцами её подбородка и скрылся в своём кабинете. Когда хлопнула дверь, Инга ещё сидела с закрытыми глазами. Через пару секунд она стряхнула оцепенение и вернулась к работе.

…

Утром Михаил Тушин, корреспондент одного из федеральных каналов, получил письмо с временного адреса. В нём – ссылка на сайт интерната для детей с девиантным поведением в Тверской области и ниже сообщение:

“Сегодня, около 14 часов CEO “АлияХим-Фарма” А. А. Звейниекс посетит интернат. Он привезёт крупную партию оборудования: компьютеры, телевизоры, кинопроекторы и т. п. Г-н Звейниекс – человек скромный, он не хочет афишировать свои благотворительные акции. Но нам кажется, несправедливым, когда такие великодушные поступки проходят мимо внимания общественности. Надеемся увидеть в эфире вашего телеканала репортаж об этом благородном поступке.”

К письму было прикреплено фото благообразного худого старика с пышной седой шевелюрой в деловом костюме и скриншот лимузина с хорошо видимыми номерами, снятый с записи камеры наблюдения.

Тушин скривился.

“Тухляк” – Отбил он в ответ.

Через минуту чирикнул телефон. Он открыл пуш из банка и удивился.

“В чём подвох?” – сбросил он на мыло, но получил в ответ только:

“Это письмо создано автоматически сервером, отвечать на него не нужно. К сожалению, Ваше письмо не может быть доставлено одному или нескольким получателям”

Он озадаченно почесал затылок. Покрутил ситуацию и так, и эдак. Деньги получены, надо отрабатывать.

– Веник, – говорил он в трубку, сбегая по лестнице, – быстро собирайся, едем в Тверскую область… В дороге объясню.

За тухлый нонивент про бизнесмена-благотворителя, который и смотреть никто не будет, прилетел гонорар, который закроет самые проблемные долги. Бабки ни за что. А ни за что бабок не бывает. Чутьё подсказывало, что за этой безобидной заказухой стоит достаточно агрессивный бэкграунд.

Левой рукой он крутил руль, правой сёрфил на смарте публикации про Звейниекса и “АлияХим-Фарм”

– Посмотрим, посмотрим, – бормотал он себе под нос. – Что вообще за тупое название для крутой корпорации? Баба у него, что ли, Алия?

Тушин подкатил к подъезду старой хрущёвки и снова набрал своего оператора:

– Вень, ты где? – Услышал сонное бормотание и заорал: – Ты охренел? Бегом камеру в руки и в машину!.. Мне по хрен, хоть голый!