– Вот и ладненько, – сказала Хейзел. – Я лечу с вами.

Перед концертом мы воруем голову хозяина. Некрополь похож на темный лес бетонных грибов в синей антарктической ночи. Мы прячемся в пузыре служебного тумана, приделанного к крутой южной стене нунатака, ледяного пика.

Кошка умывается розовым языком. От нее пахнет бесконечной уверенностью.

– Готовься, – говорю я, – мы не будем тут всю ночь торчать.

Она бросает на меня обиженный взгляд и надевает броню. Квантовая ткань в горошек обволакивает полосатое тело, как живое масло. Кошка слабо мурлычет и пробует алмазные когти на ледяном выступе скалы. Звук отдается в зубах, и бабочки с острыми крыльями просыпаются в животе. Я смотрю на яркий, непроницаемый файерволл города мертвых. В дополненной реальности он мерцает, будто кому-то удалось заковать в цепи северное сияние.

Я решаю, что пора попросить Большого Пса залаять. Лазер, закрепленный на моем шлеме, отправляет наносекундную молитву света в небо цвета индиго. Как раз достаточно, чтобы передать один квантовый бит туда, в землю Диких. Теперь ждем. Хвост виляет сам собой, и низкое рычание зарождается где-то в животе.

Точно по расписанию начинает сыпаться красный фрактальный код. Зрение ухудшается, механизм дополненной реальности не в силах обработать плотный поток информации, который валится на некрополь, как тропический ливень. Северное сияние мерцает и исчезает.

– Вперед! – кричу я кошке, и во мне взрывается дикая радость, радость бега за Маленьким Зверьком из моих снов. – Давай!

Кошка прыгает в пустоту. Крылья брони раскрываются и цепляются за ледяной ветер, и кошка летит вниз, как ухмыляющийся китайский воздушный змей.

Теперь трудно вспомнить начало. Тогда не было слов, только звуки и запахи: металл и рассол, мерный стук волн о понтоны. И три идеальные вещи: моя миска, мячик и твердая рука хозяина на моей шее.

Теперь я знаю, что это была старая нефтяная платформа, которую купил хозяин. Когда мы приехали, там плохо пахло, жженой нефтью и химикатами. Но зато там были тайники, укромные уголки и закоулки. Была вертолетная площадка, где хозяин бросал мне мяч. Он часто падал в воду, но боты хозяина – маленькие металлические стрекозы – всегда приносили его, если у меня не получалось.

Хозяин был богом. Когда он злился, его голос становился невидимым хлыстом. Его божественный запах наполнял весь мир. Пока он работал, я лаял на чаек или подкрадывался к кошке. Мы несколько раз подрались, и у меня до сих пор остался бледный шрам на носу. Но потом мы заключили перемирие. Темные места принадлежали кошке, а я царствовал над палубой и небом: мы были Аидом и Аполлоном в царстве нашего хозяина.

Но по вечерам, когда хозяин смотрел старые фильмы или слушал пластинки на старом дребезжащем граммофоне, мы вместе лежали у его ног. Иногда от хозяина пахло одиночеством, и он позволял мне спать рядом с ним в маленькой каюте, свернувшись калачиком в божественном запахе и тепле.

Этот мир был невелик, но другого мы не знали.

Хозяин много времени проводил за работой, его пальцы танцевали по клавиатуре, которая проецировалась на стол из красного дерева. Каждую ночь он уходил в Комнату: единственное место, куда меня не пускали.

Именно тогда я начал мечтать о Маленьком Зверьке. Я помню его запах и сейчас, манящий, необъяснимый и неотразимый, запах закопанных костей и убегающих кроликов.

Во сне я гонял его по песчаному пляжу, шел по вкусной цепочке крошечных следов по извилистым дорожкам и уходил в высокую траву. Я никогда не терял его из виду дольше чем на секунду: где-то на краю поля зрения всегда маячила вспышка белого меха.

Однажды Зверек заговорил со мной:

– Пошли. Пора учиться.

Остров Маленького Зверька был полон укромных уголков. Лабиринты пещер, проведенные на песке линии, которые становились словами, когда я смотрел на них, запахи, которые звучали песнями с граммофона хозяина. Зверек учил меня, и я учился: с каждым днем мое сознание пробуждалось. Когда я увидел, как кошка внимательно смотрит на роботов-пауков, я понял, что она тоже бывает там по ночам.

Я начал понимать, что говорит хозяин. Звуки, которые раньше означали только гнев или радость, стали словами бога.

Он заметил это, улыбнулся и взъерошил мне мех. После этого он начал больше говорить со мной и кошкой долгими вечерами, когда море за окном становилось черным, как нефть, и волны колотились о платформу, как колокол. Его голос был темным, как колодец, глубоким и нежным. Он говорил об острове, где был его дом, острове посреди великого моря. Я ощутил горечь и впервые понял, что за словами всегда есть другие слова, непроизнесенные.

Кошка отлично ловит восходящий поток: она застывает неподвижно на долю секунды, а затем цепляется за башню. Ее когти погружают умный бетон в сон: это код, который заставляет здание думать, что кошка – не кошка, а птица или брошенный ветром осколок льда.

Кошка шипит и плюется. Наниты блока разборки вылетают из ее желудка, цепляются к стене и начинают прогрызать в ней круглую дырку. Ожидание мучительно.

Кошка блокирует экзомышцы своей брони и терпеливо висит. Наконец в стене появляется дыра с зазубренными краями, и кошка проскальзывает внутрь.

Сердце у меня колотится, и я переключаюсь с режима дополненной реальности на камеры, закрепленные на сетчатке глаз кошки. Она несется по вентиляционной шахте, как молния, как акробат, рывками, двигаясь с невероятным ускорением, и обмен веществ у нее тоже стремительный. Хвост у меня непроизвольно дергается. Мы идем, хозяин. Мы идем.

Я потерял мяч в тот день, когда пришел другой хозяин.

Я смотрел везде. Я целый день обнюхивал каждый уголок и даже залез в темные коридоры кошачьего царства под палубой, но я ничего не нашел. В конце концов я проголодался и вернулся в каюту. И там были два хозяина. Четыре руки гладили мою шкуру. Два бога, истинный и ложный.

Я лаял. Я не знал, что делать. Кошка посмотрела на меня со смесью жалости и презрения и потерлась о две ноги разом.

– Успокойся, – сказал один из хозяев, – успокойся. Теперь нас четверо.

В конце концов я научился различать их: к тому времени Маленький Зверек уже научил меня смотреть глубже запахов и внешности. Хозяин, которого я помнил, был коренастым мужчиной средних лет с седыми волосами. Новый хозяин был совсем мальчик, очень худой и с ангельским лицом цвета красного дерева. Хозяин пытался убедить меня поиграть с новым хозяином, но я не хотел. Его запах был слишком знакомым, а все остальное слишком чужим. Про себя я звал его неправильным хозяином.

Два хозяина вместе работали, вместе гуляли и много разговаривали, используя слова, которые я не понимал. Я ревновал. Один раз я даже укусил неправильного хозяина. В наказание меня оставили на палубе на ночь, хотя была гроза, а я боялся грома. Зато вот кошка прекрасно поладила с неправильным хозяином, и я ненавидел ее за это.

Я помню первый раз, когда хозяева поссорились.

– Почему ты это сделал? – спросил неправильный хозяин.

– Сам знаешь. Ты же помнишь, – мрачно ответил хозяин, – кто-то должен показать им, что мы принадлежим сами себе.

– Значит, я принадлежу тебе? – уточнил неправильный хозяин. – Так ты считаешь?

– Конечно, нет. С чего ты взял?

– Многие так решили бы. Ты взял генетический алгоритм и клонировал себя десять тысяч раз со случайными вариациями. Выбрал те, которые были бы похожи на твоего идеального сына, которого ты мог бы любить. Повторял, пока машины не сломались. Затем распечатал. Это незаконно, знаешь ли. И не просто так.

– Это не то, что думают… множественные. Кроме того, это моя территория. Здесь действуют только мои законы.

– Ты слишком много говоришь с множественными. Они больше не люди.

– А ты говоришь как пиар-боты «ВекТех».

– Я говорю как ты. Озвучиваю твои сомнения. Ты уверен, что поступил правильно? Я не Пиноккио. Ты не Джеппетто.