— Он сделал хорошее предложение? — спросил Чхо, нахмурившись и глядя на маленький кошелек.
Ким Чанджин не могла дать приличного приданого: хозяйка пансиона едва могла наскрести несколько медных монет, после того как она кормила голодных рыбаков и двух бедных сестер, которых она не должна была принимать. Его собственные дочери вышли замуж несколько лет назад. В прошлом году муж одной из них убежал в Маньчжурию, потому что полиция собиралась арестовать его за организацию демонстраций, так что теперь Чхо кормил детей этого великого патриота, продавая лучший товар богатым японским клиентам, изгнанием которых из страны был так озабочен зять. Если его японские клиенты откажутся покровительствовать ему, магазин Чхо закроется завтра и его семья будет голодать.
— Вам нужно много риса для свадьбы? — спросил он, не в силах понять, как эта женщина будет платить за дорогое зерно.
— Нет. Достаточно для них двоих.
Чхо кивнул маленькой усталой женщине, стоящей перед ним и глядевшей ему прямо в глаза.
— Мне нечего продавать, — повторил он.
— Я хочу только достаточно риса для обеда невесты и жениха — белый рис для них, прежде чем они уйдут из дома. — В глазах Чанджин появились слезы, и продавец отвернулся.
Чхо ненавидел, когда женщины плачут. Его бабушка, мать, жена и дочери — все они плакали бесконечно. Женщины слишком много плачут, подумал он. Его старшая дочь жила на другой стороне города с человеком, который работал печатником, а младшая и трое ее детей жили вместе с ним и его женой. Продавец риса жаловался, что приходится содержать дочь и внуков, он много работал и делал ставку на любого японского клиента, готового заплатить самую высокую цену, он не мог допустить, чтобы его дети голодали, чтобы они оказались нищими и бездомными.
Чанджин подсчитала иены и положила их на деревянный поднос на прилавке рядом со счетами.
— Маленький мешочек. Я хочу, чтобы они съели все. Чтобы ничего не осталось. Я сделаю им сладкий торт.
Чанджин подтолкнула к нему поднос с деньгами. Если он еще раз скажет «нет», она обойдет все магазины риса в Пусане, чтобы ее дочь получила белый рис на свадебный ужин.
— Торт? — Чхо скрестил руки на груди и громко рассмеялся, он давно не слышал, как женщины говорили о тортах из белого риса, такие дни давно минули. — Полагаю, вы принесете мне кусок.
Она вытерла глаза, когда продавец риса отправился в кладовку.
11
Наконец постояльцы смягчились и позволили постирать свою рабочую одежду. Они уже сами не выдерживали исходивший от нее запах. Захватив четыре огромных узла, Пукхи, Тукхи и Сонджа отправились в бухту. Они подобрали и подвязали длинные юбки, присели у воды, установили стиральные доски. От ледяной воды немели руки, кожа на них огрубела от многолетней работы. Пукхи изо всех сил терла влажные рубашки на деревянной доске, а ее младшая сестра Тукхи сортировала оставшуюся часть грязного белья. Сонджа отстирывала рыбью кровь и кишки с пары темных брюк, принадлежащих одному из братьев Чон.
— Чувствуешь ли ты, что замужем? — спросила Тукхи.
Девочки были первыми, кто узнал новость сразу после регистрации брака. Они изумились еще более, чем постояльцы.
Пукхи подняла глаза от работы, чтобы увидеть реакцию Сонджи. Она внутренне упрекала сестру за дерзость, но ей и самой было любопытно.
— Еще нет, — сказала Сонджа.
Брак состоялся три дня назад, но из-за недостатка места Сонджа по-прежнему спала в одной комнате с матерью и служанками.
— Я хочу замуж, — сказала Тукхи.
Пукхи рассмеялась.
— Кто женится на таких девушках, как мы?
— Я хотела бы выйти замуж за такого человека, как пастор Исэк, — сказала Тукхи. — Он такой красивый и приятный. Он смотрит на тебя, когда разговаривает с тобой. Даже постояльцы уважают его, хотя он ничего не знает о море. Вы заметили?
Это было правдой. Постояльцы регулярно высмеивали людей высшего класса, учившихся в школе, но им нравился Исэк. Но Сондже трудно было думать о нем, как о своем муже. Пукхи похлопала сестру по плечу.
— Ты глупая. Такой человек никогда не женится на тебе. Выкинь пустые мысли из головы.
— Но он женился на Сондже.
— Она другая. А мы слуги, — сказала Пукхи.
Тукхи закатила глаза.
— Как он тебя зовет?
— Он зовет меня Сонджа.
До встречи с Хансо Сонджа часто беседовала с сестрами и сейчас была рада разговору.
— Ты очень ждешь отъезда в Японию? — спросила Пукхи.
Она была больше заинтересована в том, чтобы жить в городе, чем в замужестве, которое казалось ей ужасным. Ее бабушка и мать работали до самой смерти. Она никогда не слышала, чтобы мать смеялась.
— Мужчины сказали, что Осака многолюднее, чем Пусан или Сеул. Где ты будешь жить? — спросила Пукхи.
— Я не знаю. Полагаю, в доме брата пастора Исэка.
Она думала о Хансо и о том, что он может быть рядом. Больше всего она боялась столкнуться с ним. Но было бы хуже, подумала она, никогда больше не увидеть его.
Пукхи заглянула в лицо Сонджи.
— Ты боишься ехать? Я думаю, что у вас будет там чудесная жизнь. Мужчины говорили, что в Осаке везде электрические огни — на поездах, автомобилях, улицах и во всех домах. Они сказали, что в Осаке есть много вещей в магазинах. Может быть, вы станете богатыми и сможете что-то прислать нам. И мы сможем открыть там пансион! — Пукхи была поражена той перспективой, которую сама только что придумала. — Твоя мать будет готовить, а мы будем стирать и мыть…
— И ты еще говоришь, что у меня в голове сумасшедшие мысли? — Тукхи хлопнула сестру по плечу, оставив влажный отпечаток ладони на ее рукаве.
Сонджа с трудом вытащила мокрые брюки, они были очень тяжелыми.
— Может ли жена пастора быть богатой? — спросила Сонджа.
— Может быть, он заработает много денег! — отозвалась Тукхи. — И его родители богаты, верно?
— Откуда ты это знаешь? — спросила Сонджа.
Ее мать сказала, что родители Исэка владели где-то землей, но многие из землевладельцев продавали свои земельные участки японцам для оплаты новых налогов.
— Я не знаю, будет ли у нас много денег. Это не имеет значения.
— Его одежда такая хорошая, и он образованный, — сказала Тукхи.
Сонджа взялась стирать другую пару брюк.
Тукхи взглянула на сестру.
— Можем ли мы отдать ей сейчас?
Пукхи кивнула. Сонджа выглядела встревоженной и грустной, ничего похожего на счастливую невесту.
— Ты для нас как родная сестра, но ты всегда чувствовала себя старше, потому что умна и терпелива, — улыбаясь, сказала Пукхи.
— Когда ты уйдешь, кто защитит меня, когда твоя мама будет ругаться? — добавила Тукхи.
Сонджа отложила штаны, которые она выбивала камнями. Сестры жили рядом с ней с тех пор, как умер ее отец; она не могла себе представить жизнь без них.
— Мы хотели дать тебе кое-что. — Тукхи протянула пару уток, вырезанных из древесины акации и висящих на красном шелковом шнурке. Они были размером с ладонь ребенка.
— Продавец на рынке сказал, что утки — символ жизни, — сказала Пукхи.
— Может быть, ты вернешься домой через несколько лет и привезешь сюда своих детей, чтобы показать нам. Я хорошо забочусь о детях. Я растила Тукхи сама. Хотя она может быть озорной.
— В последнее время ты выглядела такой несчастной. Мы знаем, почему, — сказала Тукхи.
Сонджа держала уток в руке, и она подняла глаза.
— Ты скучаешь по отцу, — сказала Пукхи, сестры потеряли своих родителей совсем маленькими.
На широком лице Пукхи вспыхнула печальная улыбка. Ее крошечные ласковые глаза опустились. У сестер были почти одинаковые лица; младшая пониже ростом и пухловатая. Сонджа заплакала, и Тукхи взяла ее за руки.
— Все в порядке, все в порядке, — пробормотала Пукхи, похлопывая Сонджу по спине. — У тебя теперь есть добрый муж.
Чанджин сама собрала вещи дочери. Каждый предмет одежды был сложен с осторожностью, затем завернут в широкий квадрат ткани, чтобы сформировать правильные складки. Углы ткани были аккуратно соединены с петлей-рукояткой. За несколько дней до того, как пара уехала, Чанджин пыталась понять, не забыла ли что-то важное, она распаковывала то один, то другой из четырех узлов и укладывала его заново. Она хотела отправить с дочерью как можно больше припасов из кладовой: острые перцы, большие связки сушеных анчоусов и ферментированную соевую пасту для сестры Исэка, но Исэк сказал ей, что они не смогут взять на паром слишком тяжелый груз. «Мы сможем купить там все необходимое», — заверял он.
