Будь эти слова написаны на бумаге, Аэлирэнн бы кровью подписалась под каждым из них. Ей давно не давали покоя мысли, чем всё обернулось бы, задумывайся она и её товарищи чуть чаще, как заканчивается жизнь среди dhoine. Но она не хотела ни показывать свою слабость, ни говорить, как много сама думала о подобном, и потому просто пожала плечами, забрала фонарь и вышла на улицу, бросив напоследок:

— Чтобы с утра тебя тут не было.

***

Конь, привязанный у колодца, поднял голову и шумно втянул воздух, раздувая ноздри. Был он, видно, обучен не терпеть незнакомцев. Один из тех коней, привезённых с Юга, что в бою дерутся насмерть вместе со своими хозяевами, разок подстёгнутые плёткой скачут до тех пор, пока у них не разорвётся сердце, и стоят целое состояние.

Аэлирэнн пошарила в карманах своей мешковатой куртки, достала отколотый кусок сахара с кухни.

— Худо тебе, а, лошадка? — спросила она, протягивая коню угощение.

Тот снова втянул воздух, обнюхал её руку и прижал уши к голове, обнажив зубы. Аэлирэнн усмехнулась. Конь, похоже, обладал таким же упорством и такой же способностью гнуть свою линию, что и его хозяин. Хорошая животинка, ничего не скажешь.

Аэлирэнн помнила клячу Гершля-могильщика, такую же вороную, с белой проточиной. Была она похожа на скелет и еле ковыляла, когда Гершль-могильщик загружал трупы у морга и, сначала собрав все цепочки, серьги и колечки, вёз на кладбище. Только вот этот конь с Юга сломает ногу в непролазной грязи или помрёт от голода, стоя на поле боя над мёртвым хозяином, а кляча могильщика ковыляла от морга до кладбища и когда Аэлирэнн было двенадцать, и на телеге везли её маму, и когда ей было двадцать пять, и за телегой пришлось цеплять вторую, чтобы увезти на кладбище сразу всех.

Подбитый глаз защипало. Аэлирэнн подняла руку к лицу, и пальцы её были мокрыми — наверное, от так и не думавшего заканчиваться дождя.

***

Проснулась она перед рассветом — привычка спать некрепко, с готовностью всегда подскочить на ноги, редко её подводила. Милсдарь Вуйчик так и храпел в блаженном неведении, а во дворе эльф, снова натянувший не высохший за ночь плащ, уже седлал своего здоровенного коня. Вчерашний ливень превратился в морось, и теперь всё вокруг было мутным от водяной взвеси.

— Как ты и просила, Аэлирэнн, — сказал эльф, — ещё пять минут, и меня здесь не будет. Спасибо тебе.

— А тебя-то как звать? — спросила она.

— Доран аэп Фелеаорн.

Аэлирэнн присвистнула. Не король Дол Блатанна, конечно, но совсем рядышком.

— Ты мне, в общем-то, не нравишься, Доран аэп Фелеаорн, — начала она.

— Я знаю, — улыбнулся Доран. Весело и искренне, так, как будто она только что очень смешно пошутила. — Но не буду лгать, утверждая, что это взаимно.

Аэлирэнн было всё равно, что это вообще может значить.

— Но будешь получше вот этого, — она указала рукой на постоялый двор. — И ты говоришь ровно то, о чём я давно уже думаю.

Доран посмотрел на неё, наполовину удивлённо, наполовину выжидающе — что ещё она скажет.

— Эта штуковина тебе для дела? Или для виду? — спросила Аэлирэнн, указав на притороченный к седлу меч.

— Для дела, — ответил Доран. — По крайней мере, я на это надеюсь.

— Отлично. Надо же с чего-нибудь начинать. Буду звать — поможешь, — сказала она, вынимая один из ножей из голенища сапога. — Вместо платы за ночлег.

— Конечно, — ответил Доран. — Всё, что попросишь.

И, к своей чести, не сказал ни слова и даже не поморщился, когда наблюдал за всем, что последовало. Ни когда Аэлирэнн снова вышла во двор, вытирая нож от крови милсдаря Вуйчика, ни когда она принесла из сарая банку извёстки и нарисовала на воротах перечёркнутую окружность — символ, который в венгербергских трущобах означал, что в доме живёт тот, кому осталось на бренной земле очень мало.

Комментарий к Одна капля крови (Аэлирэнн, ОМП, джен, PG-13)

Cad esseath? Caemm as’seo! — Ты где? Иди сюда!

Ладонь — 4 дюйма, европейская единица измерения для роста лошадей. 18 ладоней — это чуть больше 180 см в холке.

Esseath aen Seidhe. — Ты эльфка.

Meas. — Спасибо.

========== И шли по песку верблюды (Аэлирэнн / Гезрас из Лейды, гет, R) ==========

Комментарий к И шли по песку верблюды (Аэлирэнн / Гезрас из Лейды, гет, R)

ОТП челлендж, день 8 — Sleeping in

Солнечный луч, проникший сквозь прореху в ткани палатки, бил прямо в лицо. Гезрас прикрыл глаза и слегка поежился — ночь выдалась для начала лета прохладная. Впрочем, дело, быть может, было ещё и в лёгком похмелье — хотя он-то уж точно отделался меньшей кровью, чем все остальные — и едва начавшей заживать ране от когтей у него на спине. А ещё, разумеется, в том, что Аэлирэнн среди ночи утащила его одеяло и теперь спала рядом, свернувшись клубочком и укрывшись с головой.

Гезрас успел понять, что его эльфка — так он, по крайней мере, любил про себя думать — мгновенно просыпается от малейшего шороха, хотя и может уснуть в любом месте, в любой позе и под какие угодно звуки. Потому вот уже пару часов он лежал, стараясь не шевелиться, и думал о доброй сотне разных вещей одновременно. Одна мысль сменялась другой, так и не задержавшись в голове, другая бегала по кругу, третья тянула за собой первую. Гезрас этому потоку не сопротивлялся — просто лежал, слушая шелест листьев и чириканье птиц снаружи.

Рана заживала скверно, но обработать и зашить самому себе плечо — дело слишком уж сложное. Может, стоит и попросить кого о помощи. С Дораном нельзя играть в «я никогда не» — почти все они вчера выдали какие-нибудь свои секреты и напились вхлам — как будто до этого не были — а он остался трезвее всех и так и не рассказал о себе ничего хоть сколько-нибудь интересного. Фисштех вставляет похуже Чёрной чайки, а ещё после него хочется чихать. Завтра, самое позднее — послезавтра надо будет обязательно проверить, все ли бандиты в окрестностях отправились кормить рыб в реку. Накеров тоже надо проверить, вдруг с той стороны пещер остались ещё гнёзда. Может, слишком рано они празднуют, что появился у них хоть какой-то дом. Спать в пещере мерзко, потому что она слишком сильно напоминает подвал. В конце лета надо съездить в Аэдирн — хочется надеяться, что кто-нибудь из товарищей ещё жив и помнит об их уговоре. Нужно рассказать Аэлирэнн. Может быть, она что-нибудь им предложит. Когда она спит, свернувшись у его бока, ему так хорошо, что можно хоть вечно терпеть и холод, и затёкшие мышцы. Хочется обнять её и зарыться лицом в её волосы — только она ведь сразу проснётся.

***

Над лагерем раздался резкий звон металла о металл. Мэв, должно быть, давно встала и теперь стучала котелками друг о друга, чтобы разбудить всех «бездельников». Была она женщиной суровой, браконьерствовала в каэдвенских лесах ещё тогда, когда никого из них не было на свете, руки её были сплошь покрыты татуировками, и беспорядка она не терпела.

Аэлирэнн вздрогнула, высунула голову из-под одеяла и протёрла глаза.

— Ух, холера, — пробурчала она.

— Доброе утро, — улыбнулся Гезрас.

— Да какое там… Сколько сейчас времени?

Гезрас сел, подтянув колени к груди, чуть отодвинул ткань палатки у входа и выглянул наружу.

— Скоро полдень.

— Кошмар, — ответила Аэлирэнн. — Как думаешь, котик, сколько мы вообще вчера выпили?

Гезрасу нравилось, когда она так его называла. Как будто он был её, так же, как она — его.

— До махакамского спирта? Или после? Я и сам уже не вспомню.

Было у них, совершенно точно, какое-то чудовищное вино, купленное за несколько медяков за бочонок и оставлявшее на кружках, пальцах и губах чернильные пятна, самогонка, которую взломщик Луи украл у неизвестного dhoine-торговца, немного чистого спирта — тот, вообще-то, должен был пойти на эликсиры — а ещё фисштех и какая-то мерзко-сладко пахнущая трава, которую следовало курить. Удивительно, как им вообще удалось всё это выдержать.

— А ты почему такой весёлый? — спросила Аэлирэнн.

— Я ведьмак, — пожал плечами Гезрас. — Давно пью всякую дрянь.