– Как верного хромоногого коня, – буркнул Хитромор себе под нос. К счастью, Угрим был слишком увлечен речью, чтобы это услышать.
– … как самого ответственного и мудрого сына. Но вдруг он вспомнил об отпрыске, среди людей живущем, и подумал: сей шанс не будет ни за что упущен! Удачно все сложилось, тогда и стороны договорились.
– Это он о недоросле Несторе в памяти наковырял? – понадеялся на чудо опальный лесной принц.
– Речь о тебе, недогадливый младший брат, который всегда и во всем виноват. Ты сейчас выглядишь, как человек, ты уже живешь средь них без малого век…
– Тридцать лет всего!
– … ты способен их понять лучше, чем любой из нас. Мои крылья не спрятать – беда! У Воука-оборотня иная судьба: людем ему быть нелюбо́, чувствует он себя худо. Беляна, наша слишком легкая сестра! Нет – отца ответ! Другие молоды, остальные стары́, либо нет подходящей делу в них глубины…
– Потому что половина из них уже пеньки!
– … это слова нашего великого отца, и говорит он не для красного словца. Никогда. Никогда! – Угрим вздернул руку к небесам, точнее, к потолку, чтобы слушателей уж точно проняло. Кстати, сработало – интернет завис, вампир с подружкой застыли на экране в потешных позах. – К тому же, в гибели Мальфриды многое неясно. Люди ей займутся, а ты проследишь, словно папин зоркий ястреб.
– Да я уже в изгнании! – немало возмутился Хитромор. – Отец решил наказать меня еще больше?
Угрим помялся и неохотно выдавил:
– Отец обещал скостить оставшийся срок наполовину. Чирк-чирк, и полного века нет в помине.
Вот теперь Хитромор в разговоре заинтересовался по-настоящему, хотя до этого с трудом продирался через дебри унылого братского многословия. Половина срока? О, это было бы замечательно! Еще каких-то тридцать с небольшим лет просмотра сериалов, и он уже дома, танцует под луной, до безобразия пьяный, беззаботный и, может быть, хоть немного счастливый. Как когда-то. Если такое вообще возможно в его новой реальности. В любом случае, дома должно быть лучше, чем здесь. Дома и деревья лечат, и птицы поют слаще.
– Ты не помнишь, я любил танцевать? – спросил Хитромор, замечтавшись.
– Ты любил трепать всем нервы, любопытный младший брат, с тех пор ничего не изменилось, и в этом лишь один ты виноват. Кого-то не способны переменить даже годы и отсутствие настоящей, лесной свободы!
– Твое занудство тоже никуда не делось.
– Как любит повторять великий наш отец: каждый на своем месте, младший брат – похититель чужих невест! Каждый несет важность и смысл великий. Все мы дети леса! И дети отца коронованного, многоликого! Я помогаю ему в делах, приглядываю за нашим народом без конца, не покладая сил, разума не щадя, пока ты в благородной семье мутишь воду шутя, организуешь глупые восстанья, причиняешь многим страданья! А после отбываешь справедливо назначенный срок. В полупьяном виде, и даже не думаешь извлечь из произошедшего урок. Все знают, что наивная Беляна таскает для тебя настойку из грибов с волшебной поляны. Только ты мог просить о таком нашу мягкосердечную сестру, потому что…
– С твоим появлением тут стало очень душно, чувствуешь?
– Нет, брат. Но ты не дослушал… – и Угрим как начал опасно набирать воздух в могучую грудь, аж крылья затрепетали, как бы говоря, к чему готовиться. О, нет! Только не это! Сейчас заведет еще одну речь, Хитромор тогда не выдержит, вот честное слово, не выдержит.
В таких делах медлить никак нельзя.
– Ладно, говори уже, что ждет от меня отец?
Обескураженный быстротой вопроса Угрим медленно выдохнул. По лицу его было видно: не знает бедолага, как быть. То ли толкнуть заготовленную речь, то ли на деле сосредоточиться. Но приказ отца (великого-многоликого, разумеется) превыше любых речей, оттого Угрим шустро определился:
– Вставай с дивана, лучше увидеть все своими глазами.
Хитромор, уже тридцатилетие отбыв в человеческом обличье, ни в один из дней не забывал об ограничениях, которые накладывал сей неприятный облик. Былую красоту как рукой сняло (впрочем, как раз это и произошло – его красоту сняла рука грязного лесного оборотня Воука при содействии мерзкой лесной ведьмы Загнилы), он стал выглядеть не лучше того сериального вампира-страдальца. Кроме того, Хитромор лишился чувствительного хвоста и замечательных рогов, которые не вились узором кверху, как у многих других, а изгибались в боевом положении. За это, а еще за склонность к извечным проказам, Хитромора часто называли лесным чертенком в детстве. Когда он вырос, а вместе с ним и его пакости, сравнения подбирались уже более жёсткие. А после того, как он учудил восстание против отца… к счастью, он уже не мог слышать всего, что о нем теперь говорили. Порой Беляна передавала некоторые слухи, но Хитромор не сомневался – сестра его щадила.
Самым унизительным образом подхватив младшего брата на руки, Угрим взмахнул потрясающими крыльями, оставив за собой легкий ветерок. Вскоре они переместились в темную лесную чащу и оказались на влажной скале. Хитромор с наслаждением вдохнул знакомый хвойный запах, но неожиданно вместо любимого аромата почувствовал что-то еще. Кровь. Смерть. Страдания.
Вместе с Угримом они спустились вниз. С каждым новым шагом Хитромор чувствовал нарастающую слабость во всем теле, голова шла кругом. Это от запаха? Не может такого быть, раньше кровь не вызывала у него подобной реакции. Хитромору нестерпимо хотелось остановиться и повернуть назад, но он не собирался позориться, потому упрямо двигался вперед.
В темноте ярко выделялась жуткая картина, она и стала пунктом назначения. Человек напротив прекрасной Мальфриды. Головокружение резко усилилось. О, да! Хитромор знал эту лесную деву, и знал куда ближе, чем унылый мозг его неудачника-братца мог вообразить. И такая недогадливость Угрима сейчас как никогда кстати, не хватало еще затевать очередную семейную ссору рядом с мертвой Мальфридой.
– Помнишь ее? – сипло спросил Угрим.
– Ее лицо мне знакомо.
Как и предполагалось, старший братец подвоха не почувствовал. Во-первых, он выглядел зеленым от впечатлений, словно собирался грохнуться в обморок, как вампирская подружка в каждой второй серии. А во-вторых, с чего бы Угриму подозревать ложь, если Хитромор все тридцать лет провел среди людей и далеко от дома? С такого расстояния ни новостей не узнать, ни неприятностей учинить.
К примеру, не соблазнить ненароком невесту Воука, еще одного старшего братца. Невесту, которая прямо сейчас смотрела на мир мертвыми глазами и уже никогда не навестит Хитромора, не прильнет к нему ночью и не будет шептать о любви, пока он молча засыпает. Нет, конечно, нет. У Угрима такое попросту в голове не уложится, его сознание слишком ограничено правильностью и скукой. Он и случай с Остролиной до сих пор не переварил, а тут опять двадцать пять!
И хорошо. Иначе настучал бы отцу, а тому только дай повод выдумать очередное наказание для непослушного сына. Ведь предполагалось, что за время изгнания Хитромор должен обрести неведомую мудрость и измениться. И вряд ли под изменениями подразумевался секретный роман с очередной невестой Воука. Хоть и романом происходящее считала одна Мальфрида, у Хитромора все эмоции такого рода давно уже выветрились. Быть может, всему виной его человеческий вид, хотя правдивый ответ немного другой. И имя ему Остролина. Всегда только она.
– Хозяин леса почувствовал ее смерть, – пояснил Угрим, разглядывая неприятную для глаз картину. – И началась круговерть. Отец полагает, все не закончится миром. Люди ополчатся, звери станут им пиром.
– Как думаешь, что произошло? Человек приковал себя напротив Мальфриды, чтобы задохнуться вместе с ней? – Хитромор с ненавистью покосился на мертвого мужчину отвратительно грубой наружности. Неужели последнее, что видела перед смертью волшебная лесная дева, вот это уродливое морщинистое лицо? Никто не заслуживает подобной смерти.
– Ты лучше разбираешься в людях.
Без сомнений, так оно и было. Правда, за все тридцать лет Хитромор по-настоящему разговаривал только со старухой Марьей, она приходила в его дом, убиралась и иногда готовила еду. В последнее время Марья стала плохо видеть, а глухой она была с самого рождения. Идеальная человеческая собеседница. Кроме Марьи, он ни с кем не общался. А его чары, чуть ли не последнее, что осталось от его настоящей сути лесного принца, позволяли обходиться без слов.
