– Ладно, подожду. На вторую пару я все равно не успею.

– Хорошо. Развлекайте себя сами. Компьютеры свободны. Кстати, в внизу в буфете очень вкусное мороженное с кедровыми орешками продают. Антон, будь джентльменом – сходи, купи себе и Юле.

– А вам?

– Спасибо, не надо. Горло, что-то побаливает, а мне еще сегодня новости вести. А ты Юль пока неси свой вчерашний текст. Я посмотрю, как у тебя получается.

Я кидаюсь к ближайшему компу. Дрожащими руками распечатываю, от волнения роняю листы на пол и на полусогнутых ногах иду к редакторскому столу.

– Волнуешься, что ли?

– Ну, да. Немного.

– Это хорошо. Значит старалась.

Оксана читает. Ее прекрасное лицо беспристрастно, но параллельно она делает пометки. Что-то обводит. Где-то делает сноски. На чем-то ставит жирный крест. «Лишь бы не на моей судьбе» – струсила я. Кажется, что эти пять минут длятся целую вечность.

– В целом неплохо. Местами робко, а где-то напротив много букв. Смотри. Вот это хорошо написано. Вот это хорошо, но по форме подачи больше подходит для журнала. У нас новости. Факты, факты и еще раз факты. Если ты даешь, какое-то определение, то оно должно работать на главную идею. Помнишь семь главных вопросов?

– Что? Где? Когда? Кем и как? Каким обра…

– Достаточно. Вижу, знаешь. Самое главное – ты всегда должна помнить, какую историю рассказываешь и зачем? Что тебе сложнее всего далось?

– Написание стенд апа.

– Да, он действительно каким-то вялым получился. Наверное, тебя скоро начнут одну на новости выпускать. Открою хитрость. Если сложно, можно обходиться и без него. Я всегда прошу всех моих журналистов «не растекаться мыслью по дереву». Завтра не опаздывай. И попробуй почаще с Карине работать. Она хорошо пишет. Тебе будет полезно.

– Хорошо. Спасибо.

Тут в редакцию залетает Эдичка.

– Оксана, губер согласился коменты по Тагилу дать. Мы должны раньше «четверки» там оказаться. Все бросай, взлетаем через двадцать минут.

– А может, ты один справишься? У меня в Кауровка.

– Какая на хрен Кауровка? Ты же знаешь, «дедуля» меня не любит. Только утрясли разногласия. Но он на меня так смотрит. Поехали, а то он меня этим заводит. Боюсь, сорваться могу. А ты девушка политкорректная. Да, и любит он тебя.

Заходит секретарь.

– Оксаночка, Кауровка на проводе. У тебя занято или можно уже перевести.

– Это с телефоном что-то. Лучше я подойду к вам.

Оксана возвращается.

– Юля, беги за Антоном, если не найдешь, поедешь одна. Там ничего сложного, я договорилась. Герой в теме. Нужно будет только один вопрос задать. Пусть он расскажет об этом затмении. Справишься?

– Постараюсь.

– Давай. И еще по пути выпроси оператора у развлекательных программ. Наши-то уехали.

О круто! Мой звездный час настал. Правда, Антошка все портит. Может и не искать его вовсе? Я, конечно, понимаю, что это подло и гадко, но не могу я полгода, как он ждать. С другой стороны он хороший парень… Ладно загляну в монтажную, если он там – его счастье, а нет, то – «звиняй», хлопчик. Мне просто не терпится самой все попробовать.

– Здравствуйте, Иван Платоныч, а Антон не у вас?

– Нет.

– А не знаете где он?

– Нет, Юль, не в курсе.

– Ну, слава Богу.

– Что?

– Да, нет ничего.

Было уже совсем тепло. В сладком воздухе звон воробьев, летят себе с ветки на ветку. Вот-вот взорвутся на деревьях цветы. Сев в машину, я зажмурилась, наслаждаясь этим первым с легкой грустинкой теплом. Зима для меня досадная пустота, что мешает жить-жить. А Антошка сейчас вернется в студию и узнает, что его поезд уже уехал. Но я же не нарочно, не со зла. Просто я хочу жить-жить. Беспечно порхая, как эти воробьи с ветки на ветку, с ветки на ветку и распевая: жить-жить.

Заходим в обсерваторию. Берем интервью. Снимаем все, что нравится. Собираемся прощаться, и тут к нашему профессору подваливают два примодненных студента.

– Простите… м-м-м… а, правда, что на Земле лунный камень будет парить в воздухе? – Спрашивает парнишка в клетчатой рубахе с лихим ирокезом и сережкой-тонелем в ухе.

– Нет, с чего бы это? – удивляется ученый.

– Дурак. – Одергивает его друг с перегидрольным коком. – На него же земное притяжение будет действовать. Мигом упадет!

– Так значит в «Лунтике» не правду показывали?.. – Студент номер один отходит с серьезным и очень опечаленным лицом. А мы, завалившись со смеху в машину, даем по газам.

По возвращении со съемок я испытывала двойственные чувства. С одной стороны меня переполняет чувство радости и выполненного долга, а с другой – стыдно Антону в глаза смотреть.

«Я считаю, что я подонок, отброс общества, нет во мне стыда и совести, потому она меня и не мучит,… И зовут меня Эдичка». Жирным мохнатым шмелем, совесть нарезала круги в моей прелестной головке, но я прогнала навязчивые думы прочь-прочь. Чтобы жить-жить.

Ведь день-то сегодня хороший.

И такая долгая и интересная жизнь ждет меня впереди.

Вспомнила свой первый день на журфаке. Последнее лето детства не спешило покидать вчерашнюю абитуру. Ласкало прощальными лучами с легкой ноткой грусти. Пьянило безграничными возможностями и сулило неокрепшим умам новые перспективы.

Это ожидание чего-то грандиозного и выдернуло меня из кровати раньше, чем надо. С сегодняшнего дня я студентка факультета журналистики! Прежде чем явить себя новому профессиональному сообществу, я долго и придирчиво наряжалась. Тщательно красилась и укладывала волосы в идеальные локоны. Перемерила пять пар обуви. Саму дорогу до университета я уже забыла. Зато отчетливо помню, как вошла в аудиторию одной из первых. Облюбовала вторую парту в ряду у окна. Села. Смотрю, что за черти со мной учиться будут.

Зашел длинный невзрачный хлыщ в джинсах и вытянутом сером свитере крупной вязки, на башке хвостик из белых засаленных волос. Гик оглядел публику и направился в мою сторону. «Нет-нет-нет, уж лучше все пять лет просидеть одной, чем с тобой», – подумала я. И когда он поравнялся с моей партой, демонстративно брякнула свою сумку на свободный стул. Ботан вскинулся и, передернув плечами, прошел мимо.

Но тут в аудиторию влетело нечто – веселый петрушка в черной косухе, рваных джинсах с перегидрольним коком и витой сережкой в ухе. Он заценил обстановку и тоже направился в мою сторону. «А вот этот поинтереснее будет» – пронеслась в голове шальная мысль. Пока я прикидывала, можно ли доверить этому типчику девичью честь и дружбу и стоит ли сокращать дистанцию, он бесцеремонно убрал мою сумку, водрузил свою жопку на ее место, обнял меня, чмокнул, протянул руку и сказал:

– СтанИслав! Я тащусь с тебя, бэйба.

– Я тоже.

– Давай, что ли тащиться вместе.

– А что? Давай!

Так и началась наша дружба. Потом в компашку влилась умничка Таня, наша честь и совесть. И мальчик с глазами эльфа, Дюшка Померанцев, моя любовь на третьем курсе. Но главной звездой нашей банды всегда был Стас. За пять лет учебы никто так и не смог ни затмить, ни перещеголять его.

– Ничто так не красит мужчину, как перекись водорода! – любил говаривать Стас.

Он, вообще, любил эпатировать.

Профессиональную этику журналиста нам преподавали в лекционном зале напротив деканата. Когда наш бессменный декан факультета Боб, совсем не консервативный человек, увидел его в первый раз, Стасик был в рваной алкоголичке, с болтающейся на шее веревочкой, на которой висела заткнутая пробкой пробирка с неизвестной науке травой на дне и парящей над ней живой мошкой. Видевший многое профессор, не смог скрыть восхищения:

– И это студент университета?

– Я хиппую, – небрежно ответил Стасян. Показывая маечные дыры на животе и груди. – Это Солнце, а это Луна, – он повернулся татуированной спиной, чтобы добить преподавателя – а это крылышки бабочки.