Дети подошли к коробушке в середине. За толстой дверью не было слышно ни шороха, ни лая. Они подтащили старую чурку, вдвоём залезли на неё, поставив каждый по одной ноге. Дотянувшись до смотрового окошка, увидели, что в дальнем отсеке, на соломе копошатся маленькие белые комочки.

– Я же говорил, что их ещё не забрали!

На негромкие восторженные слова тут же ответили из соседней коробушки. Какие-то псины истошно, до хрипа, разлаялись и ударились лобастыми бо́шками о хлипкие перегородки и били когтистыми лапами по замку на стальной решётке, словно вот-вот выбьют его и выскочат на улицу.

Парнишка вздрогнул и нелепо дёрнулся, то ли закрывая руками грудь, то ли пытаясь захватить ладонями воздух и взлететь. Он свалился с чурки и больно ударился коленом. Девчонка тоже не смогла удержать равновесие, но вовремя вцепилась в раму смотрового окошка и повисла, как котёнок.

Никто не выскочил. Псы успокоились и затихли, но им всё ещё отвечали с Пыльной улицы, передавая злобные собачьи слова на соседнюю. А оттуда все дальше.

– Сы́нка снова испугался собачек! – гнусно хихикнула девчонка, склонившись над Ба́рсифом.

Она была на год или полтора младше его и постоянно дразнилась. И мальчишка рад бы навешать ей, но только отец явно дал понять, что так просто он это ему не спустит. Эта грязнуля-оборванка была дочерью земельного господина и как бы в доме к ней не относились, а отвечать за её сохранность приходится всей семье.

То, что Радис – дочь Олхины, которая приходилась мачехе Барсифа родной сестрой, говорили всегда открыто. А вот отцовство старались хранить втайне. Но это тоже все знали. Так же, как и то, что девочка, скорее всего, не будет носить ни фамилии, ни титула – господин Сфета не соглашался принимать в дом её мать. Это обижало Олхину настолько, что та не позволяла ему забрать Радис. Все знали, что у женщины отвратительный характер. Господин Сфета из-за неё стал ещё злее.

Отец от дочери не отказывался, но Олхина, которой уже не позволяли входить в поместье, просто увела девочку с собой из-под носа у нянек. Потом оставила Радис в семье сестры, а сама стала жить в другом месте и почти не приходила в гости. Господин Сфета же проявлял в этом вопросе поразительное благоразумие – не стал отбирать её силой, а всё пытался договорить со склочной любовницей. Вот и жила девочка здесь, в Сен-Сфета, в доме людей не чужих, но и родными назвать их сложно. Барсиф мало что понимал, но вопросы об этой ситуации страшно злили домашних. Как и о том, почему за выходки Радис почти никогда не наказывали.

Девочка всем досаждала. Радис не сиделось на месте – озорница носилась буквально везде, а когда дома не ладилось, то уходила спать к Лохмачу в будку. Если бы так сделал Барсиф, то мачеха тут же нацепила бы ему ошейник и не выпустила от собаки. Он бы просидел там до вечера и насквозь пропах бы псиной. А отец этого сильно не любил и точно бы отлупил сына. Радис могла красть яблоки у соседей, портить корзины, но вместо хорошего прута глава семейства только зло вздыхал или коротко рявкал и уходил из дома к своему другу по соседству, к младшему писарю Солхе. И даже сейчас если бы девчонка упала и ушибла коленку, а не Барсиф, её бы не наказали.

Злорадный тон Радис ещё сильнее раздувал обиду и Барсиф решил ответить настолько бойко, насколько был способен:

– А это и не простые собаки! Это специальные. Их так дядька вос-пи-тал! Да ты сама испугалась, только виду не подала! – тихо возмущался Барсиф. – Ты ничего не понимаешь!

– Какой из тебя псиновод, если ты собак боишься?

– Зато я лучше всех про них знаю!

Радис вернула чурку на место и пошла к левому краю коробушек. Там она взобралась на низенькую покосившуюся будку, давно пустующую и заросшую. Девочка ловко подпрыгнула и вот уже была наверху. Барсиф залез за ней.

– Всё равно делать нечего. С ней пошатаюсь, – думал он.

Пока дети шли по краю крыши, скрип досок будил собак. Некоторые лаяли тихо, некоторые чуть громче. Но не было в этом для них особого интереса – они привыкли, что псари иногда ходят там.

– А вот знаешь? Знаешь, как сделать, чтобы щенки тех, которые с коричневой мордой, куцые такие, были длиннолапыми?

– Не знаю, – равнодушно ответила она.

– Так вот. Надо скрестить с нашими ящерками!

Радис уставилась на него и едва слышно спросила:

– Как так? У одних короткие, у других – длинные. Должны выйти средние. Ты врёшь.

Барсиф улыбнулся – он смог удивить неугомонную девчонку, не уделяющую его знаниям должного внимания.

– А вот так! Ноги у них короткие, но это потому что специально так сделали, чтобы… длинноногость убрать. А когда они получили короткие ноги, то всех размножили. И вот куцые – это наоборот. Из-за этого короткие ноги. Вот! Половина половины щенков будут длиннолапыми, а вот остальные…

Барсиф без остановки объяснял, как получить нужную длину ног. То, что девчонка снова потеряла интерес, заставляло мальчика только громче говорить и делать более занимательные, на его взгляд, предположения. Но и это никак не помогало ему привлечь внимание Радис ещё раз.

– А, понятно. А откуда тут такие красивые собаки? Ну те, белые.

– Батя сказал, что это Ухач договорился с каким-то господином. И тот дал заказ не в Белые псарни, а ему. Вот он и пытается. Надеется, что выгодно продаст.

– А, ага, понятно.

Они продолжили лазить по крышам псарен. Барсиф не понимал, что в этом весёлого и интересного, но Радис нравилось проводить здесь время. А больше ему ни с кем гулять не хотелось. С другими детьми у него не ладилось ещё сильнее, чем с ней. Мальчишке во многих играх было скучно, а ровесники не упускали случая подшутить над ним. Чудачка Радис никогда в дразнилках не перегибала палку и не делала подлянок, хотя он и знал, что её «дружба» тоже от безысходности.

Тем временем девочка пошла дальше по крыше псарни. Что-то под её ногой звонко хрустнуло, и она провалилась. Послышался грохот досок и прутьев клеток. Радис не кричала и даже не плакала. Барсифа испугало ее молчание. Он подбежал к краю дыры и увидел, что Радис сидит на сене в обломках ящиков и досок. Она цела, голову держит ровно и даже крови не видно. Напротив оскалившись стоит маститая сука, шерсть дыбом. Они не отрываясь смотрят друг на друга, пока собаке наконец не надоедает и та ложится на пол.

Барсиф засунул голову в дыру и осмотрелся. Возле стен лежали псы. Им почти не было дела до нарушителей спокойствия. И мальчик знал почему – они не бросаются на тех, кто ведёт себя тихо.

Это специальные собаки. Их полгода назад заказывали для королевской пыточной. Они должны по команде кидаться и грызть всё, что может издавать звук, как дурные. У животных был мутный глуповатый взгляд, словно в башке остались сплошное раздражение и бестолковая покорность. Нижняя челюсть уродливая, из пасти вечно текли мерзко пахнущие слюни. Шкура зверей только выглядела благородной. На самом деле с неё постоянно валилась шерсть. А ещё псари что-то делают с ними, из-за чего те кидаются молча. И целятся всегда в лицо, а не в горло.

Одна из собак заметила кудрявую голову и заинтересованно уставилась на него. Барсиф высунулся из дыры, думая, что делать. Никакой верёвки рядом не было, лестницы тоже, а значит самому ему точно не выйдет вытащить девочку. Барсиф начал паниковать. Он слез с крыши и побежал вверх по улице.

– Кого попросить помочь и кто не пожалуется отцу?!

– Кого попросить?

– Если отец узнает, что я там был, он меня убьёт!

– Кого попросить?

Одни мысли гремели в голове Барсифа ярким набатом, а другие злобно шептали. Казалось, что он слышит их наяву.

– Кого попросить?

Усна Дырявая Щека. Женщина, которая приходит к мачехе в конце недели. Тётка Хихта с яблоневым садом. Старый задира Гхи. Все они знают отца. Все до одного. Маленькая Лях, Солха, Карась Хинка. Все знают.

Он шёл по улице и осторожно заглядывал в лица, словно это могло подсказать, кто промолчит, когда воевода хакана У́снат спросит. И все они до одного не станут держать рот закрытым. Кто в воспитательных целях, кто не понимая, чем это грозит Барсифу, кто просто чтобы сказать гадость. А кто-то, наверное, ещё и приукрасит.