От казармы старый десятник повёл шавок не к стене, а к центральным улицам. Там здания жались друг к другу каменными боками, чуть нависая над мощёной дорогой плотным рядом, а между ними иногда встречались тёмные переулки, где хозяева ставили пристройки и оставляли то, что было не так ценно, чтобы тащить в дом. Сынка, слишком поражённый происходящим, на бегу спросил у одного из тех, с кем ему довелось познакомиться несколько дней назад:

– Почему не к стенам?

– Ворота, – ответил ему Кривой и сплюнул. – Пробили.

Барсиф едва не свалился на месте. Он всегда считал: если Сен-Сфета попадет в осаду, то всё произойдёт иначе. Будут стены и защита, толпа лучников, а враг окажется неспособен заполучить победу. Но сейчас наёмники уже были в городе. И нет ничего между Барсифом и ими кроме домов с безоружными горожанами и его собственной сабли.

Сынка не боялся. Но нечто жуткое нависало над ним, когда он на мгновение закрывал глаза. Это чувство настигало шавку и топило в себе. Парень понял, что приближается к банальной истерике, за которую презирал мачеху. На счастье, рядом был Кривой, подающий пример хладнокровия.

Десяток встал в одном из переулков. Они зашли за угол дома и старались спрятаться за выступами, в нишах, за ящиками, за топняками и хлипкими пристройками. Командир чего-то ждал, напряженно вглядываясь в пустоту улицы.

Бои проводили просто. Сидели в темноте и атаковали со всех сторон маленькие отряды. Оказалось, в десятке только половина знала, что делать, когда сабля оказывалась у шеи врага. Барсиф оказался в числе тех, кто смог выйти из нескольких схваток победителем, но впервые видел кровь на своём оружии. Он старался об этом не думать и полностью поддаться чувству, что вкладывало силу в его руку и злобу в сердце. Разум Барсифа словно в разы уменьшился и в него не попадали никакие иные мысли кроме как о настоящем.

Сынка стал терять счёт времени в сумерках. Казалось, солнце никогда не встанет и так и останется за Южными холмами. И шавки навечно замрут в этих переулках ожидая возможность пустить кровь: в какой-то безболезненной агонии, бессмысленной и неотвратимой. Барсиф боялся, что раз бои всё ещё идут, то защитники города проигрывают. Он готов был скулить от отчаянья, лишь бы только тишина переулка, где его десяток устроил очередную засаду, перестала его давить.

И он услышал это. Невероятный, несуществующий прежде звук. От него кровь стыла в жилах. По едва заметному перекату Барсиф понял, что там были собаки. Они не жалели глоток. Одни хрипели, а другие – рычали. Некоторые звонко выли, но вой больше походил на человеческий крик. И всё перекликалось, вместе гулко отражалось внутри псарни и вырывалось наружу в холодящей душу какофонии, которая напоминала вопль ужаса и безысходности.

– Что же это? – прошептал кто-то, вжавшись в нишу.

На улице показалась девушка. Она бесшумно шла вперёд и держала руки чуть шире, чем при обычном шаге. Казалось, что идёт по жёрдочке маленькими аккуратными шагами.

Сынка выглянул чуть дальше, чтобы получше разглядеть её, но десятник легонько шлёпнул ему по уху и злобно тыкнул в место, где Сынка должен был оставаться. Девушка тем временем подошла совсем близко. Густые тени переулка не помешали ей разглядеть притаившихся в нишах и за ящиками шавок.

Незнакомка была тощая и жилистая, как тетива, и одета в какую-то тряпку, больше всего похожую на пережившую пожар ночную рубаху. Край подола покрылся чёрной каймой. Босые ступни без проблем стояли и на холодном камне, и на битом стекле, словно на луговой травке. Девичья коса растрепалась: мелкие волосинки и отдельные локоны торчали в разные стороны. Её скуластое лицо выглядело бледным и по-особенному злобным, а чёрные глаза смотрели беспрестанно и цепко. Губы поджаты, а крылья носа двигались вверх-вниз, с шумом прогоняя воздух.

Она поднесла палец к губам, и десятник кивнул. Он подал знак своим ребятам подготовиться. Девушка отошла назад. Через неполную минуту на улицу влетело две дюжины наёмников. Они с грозным криком кинулись вперёд и пробежали мимо переулка, в котором засели шавки. Барсиф, совсем переставший понимать происходящее, посмотрел на десятника. Тот поднял руку, готовый махнуть. Но чего-то ждал, напряжённо вглядываясь в глубину улицы.

Пролетел грохот, словно над городом разыгралась гроза. Сынка от неожиданности едва на месте не подскочил и рефлекторно попытался прикрыть голову руками и пригнуться.

– Пошли!

Они вылетели на улицу. Мёртвые лежали под ногами в десятке метров. Их куртки, доспехи и то, что осталось от волос, дымилось. Незащищённая кожа покрылась чёрной бугристой коркой, прикипевшей к ткани и металлу. От наёмников осталось не больше пяти человек. Один из них налетел на Барсифа, но парень чудом отбил удар. Тут подоспел десятник и вогнал топор в плечо головореза. Остальных тоже нашлось кому познакомить с саблей. Сынка едва понимал происходящее – он не мог собраться из-за вида крови.

Неожиданная союзница была всё ещё здесь, в десяти метрах дальше по улице. Напротив неё стоял огромный мужчина с полуторным мечом. Он лихо играл с ним, прокручивал, перекидывал из одной руки в другую, и медленно приближался к ней. На лице девушки застыла остервенелая ненависть и растерянность: так выглядели попавшие в силки лесные звери.

Она хлопнула и выставила одну руку вперёд. С ладони во врага полетела нечёткая яркая масса. По улице пронеслась волна горячего, словно от раскалённого песка, воздуха. Барсиф защитил лицо рукой. Когда он открыл глаза, то вокруг девушки и её соперника плясал разогретый воздух, а с меча громилы сыпались светлые искры.

Наёмник замахнулся. Его противница наклонилась. Лезвие со свистом рассекло воздух над головой и теперь летело сверху. Незнакомка отскочила назад, на долю секунды опередив остриё меча. Оно рассекло бы ей ключицу. Девушка тут же постаралась увеличить дистанцию, но запнулась и упала. Попробовала откатиться. Было видно, как побледнело лицо магички. Она прерывисто дышала и Барсиф понял, что следующий удар точно достигнет цели.

Словно из воздуха между ней и наёмником появился Кривой. Жуткий меч полетел прямо в плечо парня. Ширк! Он заблокировал удар, держа оружие второй рукой за лезвие, и резко махнул саблей в ответ. На груди громилы расцвела алая полоса, но тот не обратил на рану внимания. Здоровяк ударил шавку ногой в брюхо с такой силой, что тот отлетел на несколько метров, согнулся и замер.

Барсиф пропустил момент, когда девушка снова оказалась на ногах. Она, словно кошка, налетела на громилу и вцепилась ему в шею. Казалось, сейчас он стряхнёт её с себя, как муху, но вместо этого захрипел и схватился за руки. Лицо наёмника покраснело и начало дрожать, словно вся его шея напряглась, а голова началась дергаться как в конвульсии. Рот приоткрылся и с нижней губы от тряски полетели жирные капли крови и ошмётки кровавой пены.

Девушка ощерилась, зашипела, сжала челюсти так, что заиграли желваки. Наёмник упал на одно колено, и магичка нависла над ним, заставляя отклониться назад. И, наконец, победила: челюсть громилы упала и изо рта потекла тёмная, почти чёрная кровь. Его голова повернулась в сторону, откинулась назад и застыла в одном положении, как у шарнирной куклы. Девушка тут же убрала руки и сделала несколько робких шагов назад, не отводя взгляда от соперника. Только когда тело противника упало, она судорожно вздохнула и кинулась к Кривому.

Шавка уже приходил в себя и медленно поднимался. Она склонилась над ним, что-то сказала и ушла в сторону стены. Через несколько минут собаки в псарнях затихли.

***

– Эй, Сынка?! Сынка! Ты что, уснул?

Кто-то тормошил Барсифа за плечи. Он с трудом вернулся из сна и устало посмотрел на пришедшего.

– Как брат?

Щуплый парень с конопатым лицом по кличке Слизень пожал плечами.

– Да нормально, говорит. Но мать сказала, что у него рёбра сломаны. Хорошо всё будет. Может, даже наградят.

– За что? – удивился Барсиф, поднимаясь на ноги.

– Ну, это, он же грудью защитил госпожу. Что-нибудь за такое и причитается.