– Принято. Аллах велик!

– Аллах велик, ваше высочество!

– Мама, а ты знаешь, что кошки- это инопланетяне? И они прилетели на Землю, чтобы изучать нас?

– Так, Максим, прекращай говорить глупости и собирайся в школу. А это что? Опять? Сколько тебе говорить, не хватай ты этих бездомных кошек, одна зараза от них. Ну-ка, пошла, пошла отсюда! Зачем ты их тащишь?

– Я не тащу, они сами приходят. Не выгонять же их. Смотри, какой классный.

– Классный, конечно! Лишая нам только не хватает. А ну, брысь!

И очередная кошка с позором изгонялась из квартиры. И я ведь не обманывал! Никого я домой специально не приносил. Они сами приходили! (Не виноватая я! Он сам пришёл!)

В родительском доме кошек не было, зато их в обилии водилось в деревенском доме бабули с дедом. Поскольку там за поголовьем хвостатых следили слабо, по причине постоянной занятости хозяйством, периодически позволяя им плодиться и размножаться по собственному усмотрению, то кошки радостно и безудержно разводились сами собой. Конечно, периодически дед устраивал зачистки и экзекуции, избавляясь от лишнего поголовья с помощью ведра с водой, но скоро кошки раскрыли его злобные намерения и стали приносить приплод где-нибудь в недоступном месте. И к моменту, когда дед находил гнездовье, оттуда уже с отчаянным писком разбегались подросшие котята. А кто же будет топить ТАКОГО котёнка? Одно дело- слепые, мокрые существа, похожие на чёрт знает что, вроде мышей. А другое дело- подросшие очаровательные котята!

Поголовье регулировалось само собой, так сказать, естественным порядком. Кошки рассеивались по всей деревне, пополняя ряды убывших по разным причинам бойцов. Частично хвостатые оставались на участке у бабули с дедом, самые ловкие перебирались жить в дом. Там обычно водилось от двух до четырёх особей, считавших себя, очевидно, живущими у Христа за пазухой. Всегда имея возможность, во-первых, кормиться централизованно, из алюминиевой помятой кастрюли с варёной рыбой, вперемешку с хлебом и кашей. Во-вторых, подбирая всё то, что упало, но осталось незамеченным.

Упало или было спрятано.

Спрятано, конечно, мной. Это были корки чёрного хлеба, спрятанные в изгибах древнего круглого кухонного стола. Терпеть я не мог эти корки (думаю, нелюбовь была взаимной), и украдкой скрывал их. Кошки находили корки, вытаскивали, и то ли съедали, то ли прятали, я так и не понял. Дело в том, что дед, случайно или нарочно найдя спрятанные корки, устраивал мне выволочку. Как человек, прошедший войну, он так никогда и не смог избавиться от предрассудка, что у хлеба священным является всё, начиная от мякиша, заканчивая смолянисто- чёрной горькой коркой. А я хлеб вообще не особо любил. Зачем давиться хлебом, если есть много всего вкусного. Например, котлета. В ней и так есть хлеб.

Но нет! Отказ от хлеба считался проступком, равным отказу от святого причастия, совершённому прихожанином, да ещё и в престольный праздник! Разве можно было объяснить деду, что я считаю хлеб не чем-то непременно обязательным, без чего нет обеда (старая глупая поговорка), а балластом, позволяющим наесться, если еды маловато. Следовательно, когда еды достаточно, без хлеба можно вполне обойтись!

Как бы не так! Приходилось привыкать к употреблению хлеба, в-основном, чёрного, но к коркам я привыкнуть не смог.

А кошки как будто знали всю эту тему, и, похищая корки из излучин стола, тем самым, спасали меня от гнева деда! Он порой специально шарил внутри ветхой мебели, чтобы найти что-нибудь преступное для постановки мне на вид…

Я не скажу, что я испытывал к семейству кошачьих, а в особенности к его несимпатичным представителям, живущим в деревне, какие-то особые пристрастия. Да, кошки мне всегда нравились, но ведь вредные они, упрямые, а я сам всегда был упрям и упёрт, словно ослик Иа…

Да и кошки, надо сказать, до определённого момента, не питали ко мне особых чувств. История с корками и прочими загадочными событиями началась после совершенно, на первый взгляд, неприметного случая…

Деревню, в которую я ссылался на всё лето, огибалась по задам небольшой сонной речушкой, в самом широком месте имевшей метров пять водной глади.

На одном из изгибов была заводь, так называемый бочаг. Тут речка образовала расширение диаметром метров в пятнадцать, и глубиной метра два-три. Для местного населения это было единственным местом для принятия водных процедур, поэтому периодически кто-то из соседей чистил бочаг от водорослей, тины и кувшинок, норовящих затянуть и без того скромное пространство открытой воды. Дед подобным занимался редко, он ходил на бочаг мыться по вечерам. Не скажу, что вода в речке была очень уж чистая. Иногда, впрочем, в бочаге виднелось дно.

Местные пацаны, которых насчитывалось с десяток, включая примкнувших к ним городских, привезённых на каникулы, в хорошую погоду грелись на солнце и плескались в бочаге. В деревне времени для подобного безделья было мало, поэтому и встречи на бочаге случались нечасто. Не совпадали мы по времени. Например, мне сегодня поручено носить вонючую воду из специальной ямы в бочки для полива. И я не имею права отвлечься до окончания этого увлекательного процесса. Я закончил, иду за соседским парнем, а он уже занят прополкой огорода. Третий сосед послан собирать траву для кур. Вот так вот и получалось.

Мне в том году исполнялось, кажется, тринадцать лет.

На деревенских просторах, зажатых между старым Ярославским шоссе и упомянутой речкой, резвился беззаботный июль конца восьмидесятых годов двадцатого века.

Был, вроде, субботний или воскресный день, и я, выполняя какие-то поручения деда на задах огорода, увидел группу знакомых пацанов, оживлённо что-то обсуждавших и двигавшихся к бочагу.

Я заинтересовался, оставив свои занятия, хотя меня никто специально не звал, и примкнул к группе.

Они тащили мешок из под картошки, в котором что-то извивалось.

К моему ужасу, оказалось, что в мешке была кошка. Даже, пожалуй, котёнок- подросток, только что переставший быть пушистым котёнком, но ещё не ставший тощим облезлым котом.

Выяснилось, что предполагался акт публичной казни.

Кошку поймали на месте преступления, когда в курятнике бабки Васьки Семёнова преступница задушила курицу и намеревалась сделать то же самой со второй пернатой, от ужаса орущей во всю глотку.

Подоспевшая на крики бабка оглушила кошку метлой, засунула в мешок и, кликнув Ваську, приказала кошку немедленно порешить. Рассудив из деревенской своей смётки, что кошка, повадившаяся душить кур, как какая-то лисица, уже не откажется от этого занятия.

Васька был известный в деревне отморозок, как сказали бы сейчас, и, созвав своих близких приятелей, Мишку и Сеньку, радостно и с огоньком ринулся выполнять приказание бабки.

Решено было утопить кошку в бочаге, предварительно привязав к мешку что-то тяжёлое. Это тяжёлое они тоже несли с собой, в виде здоровенной ржавой шестерни от загадочного древнего механизма.

Уже гораздо позже я стал задумываться о том, как порой замысловаты хитросплетения судьбы, как совершенно рядовое событие может привести к цепочке последующих событий, которые, как костяшки домино, падая одна за другой, запускают механизмы уже абсолютно непредсказуемые и фантастические… Впрочем, Булгаков задумывался об этом гораздо раньше. Но в те годы я его ещё не прочёл…

А тогда я понял, что никоим образом не могу допустить такого злодейства. Но как быть? Драться я, говоря по чести, не умел. Слушать меня они вообще не станут. Я, как приезжий городской, авторитетом не обладал, поскольку, повторюсь, драться с ними не мог.

– Парни, а продайте мне эту кошку,– идея пришла в голову внезапно, как молния. – А бабке скажете, что утопили. Давайте в мешок положим дохлую кошку, я видел там, в кустах.

Неожиданное предложение заинтересовало всех, и пацаны обступили меня. Городской Макс оказывался ещё более сумасшедшим, чем все думали раньше.