– А сколько дашь? – противно прошепелявил Васька через выбитый зуб.

Пришлось в уме судорожно подсчитывать имевшиеся в наличии капиталы. Выходило рублей двенадцать.

Я предложил пять рублей. Да ещё одной бумажкой.

Сошлись на семи рублях. Я побежал домой за деньгами, взяв с них обещание пока ничего дурного не делать с кошкой. На обратном пути я должен был захватить дохлую кошку из кустов.

Сердце моё отчаянно билось, когда я снова приближался к ним, прыгая через кочки на лугу. Дохлую кошку я держал за хвост, обернув его старой тряпкой. Деньги, бумажка и горсть монет звенели в кармане шорт. Я опасался, что они просто из вредности и присущей всем деревенским подлости сделают своё чёрное дело, несмотря на вожделенные деньги.

Уфф…. К счастью, бабло, как всегда, победило зло. Пацаны сидели на берегу бочага, кто-то развалился в траве, грызя травинку, другой трогал ногой воду. Мешок извивался и дёргался неподалёку.

Обмен произошёл. Дохлая кошка отправилась в мешок, а выпущенный кот- подросток, дико озираясь, огромными прыжками, словно кенгуру, ринулся сквозь траву к зарослям кустарника. Пацаны, получив от меня деньги, в очередной раз усмехнулись глупости городского простофили, и пошли окунать мешок с кошачьим трупом в воду, чтобы представить бабке веские доказательства совершённой казни.

Я отправился домой, всё ещё находясь в недоумении от своего поступка и спрашивая себя, правильно ли я сделал.

Проживал я летом в пристройке к дому- дощатом чулане. Сие помещение находилось с домом под общей крышей, но было отделено капитальной деревянной стеной. Сооружение весьма хлипкое, но вполне уютное. В чулане стояли две панцирные кровати с порыжевшими шарами, когда-то хромированными настоящим советским хромом, между ними – древняя тумбочка, где у меня хранился разный мелких хлам, а также пара самодельных полок, на которых соблазнительной горой были свалены подшивки журналов «Крокодил», «Здоровье» и «За рулём», годов, наверное, с шестидесятых! Эти завалы мудрости я пролистывал, уединяясь в чулане в то время, когда не требовался деду. Обычно по вечерам. Да, ещё в чулане висела вешалка с пыльной верхней одеждой, помнившей, наверное, ещё французов под Москвой. Ну, уж немцев точно! Более в чулане ничего не было, оставались только проходы между кроватями.

Я пришёл к себе в логово, первым делом пересчитал значительно сократившиеся капиталы, но расстраиваться по этому поводу особенно не стал, ибо в деревне тратить их особенно не на что, а при отъезде бабуля обычно втихаря вручала освобождённому с каторги узнику пятёрку, а то и красную, очаровательную десятку!

Этот день тянулся как всегда, была прополка, ношение воды, вечерний выход «за забор», куда под закатные лучи выдвигались бабули и прабабули, наблюдая за вознёй и беготнёй внуков и правнуков. Да, тогда в деревне бурлила, бегала и вопила жизнь!

Наступил вечер, когда, после ужина и просмотра программы «Время» на стареньком, но вполне бодром чёрно- белом телевизоре, я отправился к себе, в чулан. По телику шёл какой-то производственный советский фильм о злоключениях и достижениях борцов с квартальным планом, дед устроился возле него, перебирая извечные луковицы, бабуля хлопотала на кухне, и делать мне в доме было совершенно нечего.

Я развалился на скрипучей кровати, полуутонув в перине, служившей мне ложем. Этой перине, наверное, как и самой кровати, было лет пятьдесят. Набита она, судя по периодически вылезающим даже через простыню, перьям, всяким разным пером и пухом, что нашлось на тот момент, и интереснейшие порой вылезали экземпляры! Я даже начал собирать коллекцию, а иногда и сам исследовал поверхность перины и выдёргивал оттуда перья, но это быстро надоело. В наше время аллергологи схватились бы за голову от того количества всякой дряни, что могла селиться внутри уютного пухового гнезда, а нынешние дети при приближении к ней начинали бы кашлять, хлюпать носом и рыдать, но моему организму было всё нипочём.

С полки была взята подшивка, кажется, «За рулём», за 1965 год, и я меланхолично начал читать и рассматривать иллюстрации, ещё черно- белые, но занятные.

Сквозь щели между досками чулана в чулан просачивалась тьма. Иногда в моём воображении она затекала через щели, лилась на соседнюю кровать, и постепенно начинала заполнять пространство чулана. Потом подобное начали показывать в ужасниках. В фильмах тех невинных времён подобное не допускалось. Ничто не должно было отвлекать трудящихся от плана пятилетки.

Времени было около полуночи, и глаза начали слипаться. Я сам обычно регулировал свой отход ко сну. Как заснулось- так и заснулось. Главное- свет выключить. Внезапно, среди ночной тишины, тикания будильника и поскрипываний старого дома, снаружи послышались звуки. Сначала шуршание. Множественное, синхронное, словно несколько неизвестных пробирались через кусты малины и смородины, окружавшие дом.

Одно из окон чулана, выходившее на соседский дом, закрывалось деревянной ставней, типа калитки, которая у меня всегда была закрыта. Зато второе окно, на стене, выходившей на рассвет, украшала только самодельная занавеска. А снаружи- древняя ржавая решётка. Решётки мне видно не было, ибо оконная рама была разделена на восемь, кажется, маленьких окошек, как издревле делали окна на деревенских террасах и разных иных подсобных помещениях. Мне почудилось, что в окне показался свет. Нет, только почудилось. Я выглянул в ночную тьму, предварительно погасив ночник, но ничего определённого там не увидел, хотя несколько небольших силуэтов под бледным светом умирающей луны мелькнуло. Кошки, что ли? Или собаки? Раздавшееся мяуканье ответило мне на этот вопрос. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я стал различать множество кошачьих силуэтов, шныряющих в траве и между кустами малины.

Это было весьма и весьма странно. Хоть и говорят, что кошки ведут ночную жизнь, однако, бубулины кошки ночью валялись в самых тёплых местах, и активизировались только рано утром. Уличные кошки тоже обычно не проявляли активности по ночам. А тут среди ночи- партийное собрание на улице!

Я пристально вглядывался в полумрак, ставший уже менее плотным. Вполне различался соседский штакетник, яблоня слева, стена дома прямо, в продолжение чулана, кусты малины, кошки. Да, кошки усаживались в траве. Садились они полукругом. Перед окном кусты малины образовали небольшую полянку, может, метров пять в диаметре, и сейчас на полянке амфитеатром сидели кошки. Я стал считать их. Получалось то ли девятнадцать, то ли двадцать штук. Края амфитеатра скрывались в темноте.

Раздалось особенно громкое шуршание, и вдруг, пройдя через ряд кошек, перед окном появился Кот. Именно так, с большой буквы. Размером он был с хорошую собаку, длинношерстный. По поводу цвета- в лунном мраке трудно различить цвета, ведь мы их можем определять только на свету. Вроде, полосатый.

Кот медленно и важно прошёл сквозь ряд, словно монарх выходит к подданным, при этом подданные расступались перед ним, и сел. Расстояние от него до меня было метра три- четыре, вряд ли больше.

Кот шёл с низко опущенной головой, сел, и медленно начал поднимать голову.

Потом я много раз спрашивал себя, не привиделось ли мне то, что я увидел.

В те времена я не пил, не курил, не говоря уже о других способах изменения сознания, так что, вполне мог поручиться сам себе за виденное. А увидел я то, что повергло меня, как модно сейчас говорить, в шок. Нет, не в ужас, особенно бояться тут было нечего, но в состояние оцепенения. Это сейчас, при развитии компьютерной графики, увидеть подобное – дело техники. И нынешние дети, даже увидев голову человека на теле собаки, вряд ли удивятся. Даже если такой собакокентавр будет оснащён крыльями.

А тогда, среди деревенского июля, в самую тёмную минуту летней ночи, с кошачьей морды на меня смотрели человеческие глаза. Тот, кто хотя бы раз видел кошку перед собой, знает, насколько её глаз отличается от человеческого по форме зрачка. Даже мейн-куны, которых считают очень похожими на людей, не обладают ТАКИМИ глазами…