– Ку-ка-ре-ку!!!! Девчонкииии!!! Я иду!!!! Или пришел)
Но вот все куры как куры, а одну тут новехонькую принес дед, откуда – никто не знал. Такая рыженькая, не как все, перышко к перышку. Уж очень Пете хотелось пощипать ее, да потоптать.
Он и так зайдет и этак. Не поддается.
– Петр Петрович, какой вы, однако настойчивый, ко-ко-ко-ко! – и Петя отходил, не трогал, прямо, как юнец себя чувствовал.
А дело то было в деревне близ речки. И играли там этим летом свадебку. Сами понимаете, что в доме есть, все на стол несли.
Ну и пришел как-то дед курей отбирать в суп, да на жаркое.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь! Так, – задумался дед, – и ты Петр пойдешь, хватит курей топтать, пора и честь знать.
– Ку-ка-ре-ку!!!! – взметнулся от деда Петя, очень уж ему не хотелось на стол. Жить нравилось. Насестом с курами заведовать.
– Ну, подожди, – сказал дед, – вернусь за тобой. И он вышел с тремя курами, закрыв за собой дверь.
И тут, на удивление Пети, рыженькая курочка, вышла из сбившейся в угол толпы кур. Подошла к Пете и говорит:
– Петь, тут лазейка в стене есть. Я на случай твоих активных приставаний долбила, да щипала и выщипала дырку. Пойдем!
– Да, ты что!!! А дед-то как?
– Да, ладно тебе. Он же варить тебя хотел. А я предлагаю убежать из курятника. На мир посмотреть, – кудахтала Рыжая.
– Откуда ты то знаешь, что там что-то интересное? – спросил Петя.
– А я бегала со двора, пока никто не видел, – заливисто закудахтала Рыжая, – решайся, Петь!!! Другой возможности уже не будет у тебя. Дедушка-то, вон, возвращается. Смотри!
И она, повернувшись, зашагала к дальней стене. Тем временем дед приближался:
– Ох, еще шесть курей надо отнесть, ладно Петра Петровича возьму, долго он мне служил, жалко, ну да делать нечего, Марьюшка же в замуж выходит – проговорил, вздыхая дед, и зашел в курятник.
Глядь, а Пети-то уже и нет, ушел он вместе с самой красивой курочкой. Метнулся дед на двор, а их и тут уже след простыл. К реке ушли. Туда дед уж не пошел сегодня.
Бывает и так
Соня и Николай сидели в ресторане. Он и она. Николай работал… Соня смотрела и помогала.
Пришли коллеги. Возникли острые дебаты. Николай и Соня переглядывались друг с другом, стараясь долго не смотреть.
– Что ты все смотришь на меня, – разорвал тишину внутри нее Николай, сказав вслух, при всех, те слова, которых она боялась больше всего на свете.
Ребята вышли на перекур. Николай полу прилёг на диванчике в зале ресторана. Как выяснилось потом, у него болела голова. Соня придвинулась к нему.
– Ну не начинай, а? Итак, голова болит… – протяжно простонал он, хватаясь за голову, – и не подходи ко мне ближе, а то я за себя не отвечаю.
– А мне так хочется дотронуться до тебя, – робко сказала она.
– Вот поэтому ты на расстоянии от меня сидишь, – резко отрезал он.
Ей стало грустно оттого, что она не могла никак открыться, как она относится к нему. Так, что никакая работа в голову не идет. А ему, видимо, все равно.
А о чем думал он? Он боялся ее? Она думала, что да. Интересно, а мужчины тоже могут бояться?
Вероятно, они кажутся нам сильными и смелыми? Хотя боятся и нервничают также, и особенно искусно, «дергают за косички» взрослых девочек, которые нравятся.
– Ну, хорошо, – в очередной раз подчинилась ему она, немного отодвинувшись.
Они сидели весь вечер на расстоянии. Николай, как всегда, оставил ее после общего собрания, поработать индивидуально. Они работали и говорили о работе, сидя на расстоянии друг от друга.
Николай показывал ей, как написал текст, просил прочитать и оценить. Она послушно читала и комментировала, наслаждаясь его присутствием.
– Вот, смотри, тут я бы изменила пару слов. А этот «кусок» текста, прямо отлично! – восклицала восторженно Соня.
И он на месте, при ней писал, писал за 20 минут. Четко, понятно, правильно. Она восхищалась им и его профессионализмом. Видимо, чересчур. Наверное, это было очень видно.
«Что же я делаю?» – проносилось у нее в голове, – «надо уже уйти», – но у нее не хватало смелости.
– Ну, все, на сегодня все, давай, пока! – как ни в чем не бывало, он поднялся с дивана и стал собираться, – ты еще посидишь?
– Да, я пойду позднее, мне надо еще подумать, – ответила она ему грустно. Но он словно не заметил.
Николай ушел. Соня наблюдала за ним, как он исчез в дверях ресторана. Затем взяла телефон в руки и погрузилась в чтение, хотя читала, автоматически перебирая глазами буквы на мониторе. Через минут десять бесполезного чтения, она встала, собрала сумку и пошла домой. На улице играли «Прощание Славянки», готовились к 9 мая.
Живая кукла
Сегодня утром на станции, ожидая электричку, Марина увидела девочку, лет девяти. Она держала в руке куклу. Знаете, такую, советского образца. Волосы ровными рядами загнаны в пластмассовую черепушку. Огромные подвижные, но неживые глаза на лице. И чем-то эта девочка захватила ее?
На Марину смотрели два больших, явно не выспавшихся и уставших глаза.
Вокруг её глаз были розовые затертые круги на коже, она недавно плакала.
– Интересно почему? – подумала Марина.
Хотя ей все стало ясно, как только она услышала, как с ней говорит её мать.
Она просто кричала, все громче и громче, повышая голос все выше и выше и на высоких нотах.
– Ты видишь, у тебя руки все в краске, где ты умудрилась испачкаться? – вопросительно и громко сказала мать.
– Мама, я… – начала было дочь. – Не хватайся руками за футболку! Видишь, видишь, ты посадила уже пятно!!!! – визгливо и явно для всех, сказала она, – я не могу тебе покупать опять новую, будешь сама стирать! – резюмировала она.
Девочка, наклонив голову, стояла около матери. Такая красивая в своём невинном возрасте. Белые кудряшки попадали на лицо из туго затянутых в пучок волос. Нежная прозрачная кожа лица. На нем два больших серых глаза, в которых взгляд безропотного подчинения и неприкословия матери. И крупные пухлые губы, этакой «уточкой», как говорят. Одета в спортивную, возможно, теннисную форму: белая футболка туго обтягивала торс, коротенькая юбочка, подчеркивала красоту девичьих ног в носочках. Вся такая ладненькая и хорошенькая, что на контрасте с матерью смотрелось ещё беззащитнее.
А мать? Взрослая, опрятно одетая, женщина лет 45–50. Может это не мать, подумалось Марине. Как-то уж чересчур строга она с ней. В электричке они ехали напротив.
Марина невольно задумалась, а что у девочки творится дома? И она почему-то представила себе большую залу и высокие потолки, огненный камин и двух доберманов черного цвета. Это была библиотека, в ней стояли книги с пола до потолка. Был приглушен свет. Знаете, как в самых лучших традициях старых особняков. Плотные бархатные бардовые шторы, сквозь которые не проникал дневной, да и более яркий солнечный свет. И казалось, что комната находится в вечном полумраке. С пыльными антресолями, на которых водятся пауки. Посреди комнаты стоял большой диван и стол красного дерева. На столе стояла лампа, а рядом на стуле сидела девочка и читала. Такая маленькая, и листала книгу почти, что с нее ростом. Рядом спала мать на диване, она интересно завернулась калачиком в шаль, на ней надеты были шерстяные носки и, освободившиеся из-под платка светлые волосы, спадали до ковра на полу…
И все бы ничего, но одна увиденная деталь не давала Марине покоя. Она заметила на руках девочки волдыри, некоторые, видно было, что нарывали. Девочка стояла с поднятыми вверх ладошками и не могла сомкнуть пальцев. Что только не приходило Марине в голову, что это может быть. Хотя одна версия, что такая, как эта крикливая мамаша могла бы и наказывать ее так, приближая руки к огню. Жуть.
– Бэлла, Бэлла, куда ты смотришь? Мы выходим, пошли! Не смотри по сторонам, я тебе говорю! – прозвучавшие слова вырвали Марину из забытья. А мать, взяв выше локтя ее за руку, вывела из электрички. Видно было, как девочка нервничает. Почему интересно?
