– Вот так встреча! – говорю я.

– Да уж, – нерадостно отвечает он.

Мы садимся по разные стороны его стола и начинается допрос.

– Надеюсь, ты понимаешь, во что ты вляпался?

– Если честно, еще не совсем, но понимаю, что ничего хорошего.

– Это уж точно. Дело очень серьезное. Кофе будешь?

– Давай, было бы неплохо. Когда я смогу освободиться?

– На, почитай пока.

Сует мне бумагу, где описаны обстоятельства моего дела, в чем меня обвиняют и почему задержали.

– Это же полнейшая чушь!

– Вот и будем разбираться.

– Что мне надо сделать? Я должен, наверное, вызвать адвоката?

– Да, думаю, он будет тебе необходим. У тебя есть кто-нибудь знакомый?

– Да, ты знаешь, никогда не сталкивался, не приходилось как-то. Нет. Знакомых адвокатов точно нет. А можно позвонить родственникам, чтобы они вызвали?

– Нет. Либо сам, либо мы тебе обязаны предоставить.

– Может, ты мне по знакомству, не как следователь, а как знакомый порекомендуешь кого-нибудь?

– Хорошо, сейчас подумаю… Есть один неплохой адвокат, бывший прокурор, так что свое дело знает.

Я наклоняюсь к нему и полушепотом говорю:

– Саша, только мне нужен хороший адвокат, а не ваш… Ну, ты меня понимаешь?

– Конечно, я же как знакомый тебе рекомендую, а не как следователь.

– Спасибо. Звони ему.

После этого был длинный бессмысленный разговор с «дружеским» объяснением, что от меня надо и на что я должен согласиться для облегчения своего положения. Конечно же, я не стал давать никаких «нужных» показаний и тем самым определил свою будущую судьбу.

Я не зря привел начало нашего разговора. В дальнейшем я еще не раз его буду вспоминать и удивляться, как же я мог ему поверить? Это же система, и он ее часть. И не пришла мне тогда мысль, что не зря на это дело поставили моего знакомого, хорошо известного в узких кругах великого махинатора и подтасовщика, а только за тем, чтоб расположить меня, склонить к нужным действиям и «упаковать» по полной.

Это была моя первая и самая большая ошибка. Зато это послужило самым поучительным уроком мне на будущее. Никогда не верь стороне обвинения, независимо от того, кто ее представляет, как не верь и тем, кого она подсылает (я имею в виду адвоката, который еще сыграет свою роль в этом деле). И еще, в результате этой малоприятной беседы я понял одну очень важною и страшную мысль. Меня уже не отпустят. То есть совсем не отпустят, не дадут даже заехать переодеться, увидится с родными, не дадут сообщить родителям, а главное – Ольге. Значит, я не смогу даже на несколько минут увидится с ней, чтобы успокоить ее и подбодрить. Как же она переживет такую новость и как отнесется к этому? Эта мысль угнетала и пугала меня больше всего. Всего остального я еще не осознавал, а это уже осознал, и тогда эта мысль приводила меня в ужас. Это было первое ясное и отчетливое чувство, которое я испытал в тот момент.

Скоро на меня наденут наручники, и я поеду в этот далекий путь, где мне придется столкнуться с чем-то чужим и незнакомым, с тем, с чем я никогда не мог, как я думал, столкнуться в своей жизни. Это было настолько нереально, как полететь на луну, или даже еще нереальней, но это случилось, и теперь мне нужно с этим свыкнуться и жить дальше. В следующий раз я увижу свою девушку только через полгода во время часового свидания в следственном изоляторе, через стекло. А до этого нам запретят даже созвониться. Однако тогда в голове, где-то билась мысль, что все-таки сейчас что-то произойдет и все наладится, встанет на свои места. Ведь все должно образоваться.

В дальнейшем мы еще не раз будем встречаться со следователем прокуратуры Кулимановым в стенах следственного изолятора. Он будет приходить с целью добиться необходимого результата следствия. Но никаких приятельских разговоров больше не будет, поскольку каждый будет понимать свою роль и свое место в этом деле. Пораженный и шокированный методами и способами его работы, я буду неоднократно обращаться с жалобами и ходатайствами в вышестоящие инстанции, но все будет тщетно. Правда, в середине следствия его снимут с моего дела и заменят еще более высокопоставленным следователем Шабариным. Именно он впоследствии будет вести дело мэра Донского. Но никаких ощутимых изменений в моем деле в связи со сменой следователя не последует.

После того, как следователь позвонил своему подставному адвокату, он разрешил мне позвонить родственникам и рассказать о случившемся. На мой вопрос о том, смогу ли я после допроса быть свободен, он сказал, что навряд ли, и скорее всего, теперь я долго не смогу увидеться с родными, поскольку буду арестован и помещен в изолятор временного содержания. В дальнейшем суд определит целесообразность моего содержания под стражей. Он сразу пояснил, что сам никаких решений по этому делу принимать не может и вынужден выполнять распоряжения сверху, поскольку дело лично контролирует прокурор области и только он лично может принимать какие-либо решения.

Я решил позвонить своему двоюродному брату, поскольку важнее в тот момент было принять взвешенное решение без эмоций, нежели вступать в эмоциональный разговор с Ольгой или родителями. Славик подтвердил мои предположения, что в ближайшие несколько часов своего адвоката нам не найти, поскольку близко знакомых и надежных у нас нет. Сошлись на том, что он займется поисками и, конечно, оповестит всех моих родных о случившемся и успокоит, насколько это возможно. Однако весть о моем аресте так быстро облетела город и даже вышла в интернет, что уже через несколько часов после задержания еще ничего не знавшей Ольге позвонила моя знакомая из Москвы и рассказала, что прочитала новость в интернете. Сначала Ольга не поняла, о чем речь, и посчитала это за розыгрыш, но после разговора со Славиком все подтвердилось.

На время моего разговора с братом следователь учтиво вышел из кабинета, предупредив, что у меня только один звонок и даже по знакомству он не может отступить от правил. Меня удивило, что на столе он оставил свой мобильник. Позже я догадался, что он включил режим записи разговора и, соответственно, знал все, о чем мы разговаривали и что собирались предпринять. Но тогда я не задумался об этом и поэтому продолжал верить в искренность его сочувствия и предоставление мне хорошего адвоката. Всякий раз, вспоминая об этом, не устаю удивляться, насколько я был наивен и глуп. Хотя не будь я таким на тот момент, то вообще ничего не произошло бы, а значит, за свое и получил в итоге.

После нашего разговора прямо у следователя в кабинете я сдал ему все ценные вещи: часы, бумажник, ключи и даже галстук. Меня посадили в уазик и в сопровождении двух оперативных сотрудников и следователя повезли в отделение милиции Ломоносовского района. По дороге оперативники заехали в торговый павильон и спросили, не надо ли что-нибудь заодно и мне купить. Я попросил купить сникерс и бутылочку воды, предполагая, что поесть мне еще долго не удастся. Из-за переживаний есть я не хотел и поэтому положил сникерс в карман на будущее.

В Ломоносовском отделении Управления внутренних дел (УВД) меня заставили раздеться догола, вынули все из карманов, осмотрели меня на предмет синяков и ушибов, вынули шнурки из ботинок, ремень, выдали шапочку заключенного и посадили в камеру дожидаться специальную машину для этапирования в изолятор временного содержания. Забавно, должно быть, я смотрелся в костюме, в ботинках без шнурков, в спадающих брюках без ремня и зэковской шапочке на голове. Сотрудники негромко переговаривались между собой и до меня доносились обрывки фраз, из которых становилось понятно, что говорили они обо мне, обсуждая подробности случившегося и всю необычность ситуации.

Через несколько часов, надев наручники, меня с заднего двора здания посадили в милицейскую «буханку» и повезли в изолятор временного содержания в соседний небольшой город. Со мной ехали еще двое арестованных молодых парней. Мы молчали, и каждый думал о своем, в очередной раз прокручивая в голове все произошедшее за сегодняшнее утро и планируя свои ближайшие действия.