Был красивый весенний солнечный день. Таким он на долгие годы и отпечатался в моем сознании. Я смотрел на улицу сквозь решетку уазика, все еще не до конца осознавая происходящее. Дорога была недолгой. Заехав по дороге еще куда-то и забрав еще одного парня, около 17 часов мы подъехали к ИВС. Выйдя друг за другом из машины, по приказу опустив головы, мы прошли в здание ИВС. В коридоре нас поставили лицом к стене, после чего по очереди завели всех в помещение, в котором распределяли по камерам временного содержания. Почти сразу нас стали по одному вызывать для досмотра и дальнейшего размещения. Очередь дошла до меня.

В помещении стояло несколько сотрудников ИВС. Дежурный приказал мне раздеться и также осмотрел меня на наличие синяков, наколок и других особых примет на теле. По всей видимости, они были осведомлены о том, кого к ним направили, поскольку смотрели на меня и усмехались, перешептываясь между собой. Однако ярко выраженной агрессии или неприязни никто не проявлял. Я молча повиновался всему происходящему и находился в полном стопоре и оцепенении. За один день случилось столько, что я уже не воспринимал происходящее и ждал только одного – конца дня. Помимо этого, я уже испытывал чувство голода, поскольку с утра ничего не ел. Теперь это давало о себе знать. Однако поесть в этот день так и не удалось. Со временем я настолько углубился в свои размышления, что чувство голода притупилось и вскоре совсем исчезло. Еще через пару минут я был сопровожден в камеру.

Первый раз в жизни я оказался в таком помещении. Я, конечно, имел представление о камерах, поскольку, как и все, смотрел фильмы, читал книги и пытался представить себе вид камеры, но то, что я увидел там, поразило меня до глубины души. Впоследствии я узнал, что это помещение – одно из самых жутких, поскольку арестованные находятся там лишь сутки или двое, поэтому никто не заботится о его состоянии.

Попробую описать, хотя вряд ли получится передать ощущение смрада, грязи, мерзости и отвращения, возникающее при входе. Это небольшая камера (примерно 4 на 5 шагов), с грязно-серыми стенами, в копоти и с грязно-ржавыми подтеками, покрытые бетонной «шубой». Справа от двери находилась не отгороженная от остального помещения, грязная, загаженная, вся в ржавчине, встроенная в пол «параша». Что-то подобное раньше можно было увидеть в общественных туалетах на вокзалах. В «парашу» была направлена труба с вентилем на конце. Это служило смывочным устройством и одновременно источником воды в этом помещении. В воздухе стоял страшный смрад – смесь курева, пота, пыли, перегара, затхлости, влаги, грязи и еще чего-то. Чтобы перебить этот запах и не добавлять к нему запах от посещения «параши», мы жгли бумагу. Это было первое ноу-хау, познанное мной в тюрьме. Жженая бумага на время перебивает любой запах и позволяет таким образом не постоянно дышать запахом выделений от каждого сходившего в туалет.

Слева, прямо у двери стояло ведро с теплой водой (как я потом узнал, это была питьевая вода), накрытое грязным куском целлофана. Один вид грязного пластмассового ведра отбивал все желание пить. Напротив двери, под потолком было окно. Хотя о том, что это окно, я узнал позже, поскольку оно было полностью заделано ржавым металлическим листом с маленькими дырочками, из которых сочилась вода с улицы. Свет из них не проникал, поскольку был уже вечер, хотя и утром было видно лишь сами дырочки, поскольку они выделялись на темном фоне светлыми пятнышками. Ни стола, ни стула – ничего подобного в этом помещении не было. Хотя нет, в шаге от меня находился подиум вдоль всей стены, высотой около 30 сантиметров, который и являлся кроватью, столом и стулом одновременно. На этом подиуме, подстелив под себя свои куртки, головами ко мне и ногами к противоположной стене лежали 3 человека. На меня удивленно смотрели 3 пары глаз и 3 бритые головы.

После того, как лязгнул затвор двери, и я остался с ними один на один в камере, они долго смотрели на меня не понимая, что я делаю в камере и почему за мной закрыли дверь. Позже один из них сказал мне, что я был похож на проверяющего из администрации, поскольку был в костюме и поэтому они не поняли, почему меня оставили в камере. После некоторой паузы мне предложили сесть на край подиума и стали знакомиться со мной.

Шагнув к подиуму, я протянул руку и сказал: «Виктор». Один из парней привстал, протянул мне руку и ответил: «Саня». Второй тоже привстал, улыбнулся, показав редкие зубы, и проговорил: «Вован». Третий парень, так и не поднявшись, сказал: «Я Николай», – но руки не подал. На мой жест протянутой руки он отвернулся и сказал, что ему нельзя, поскольку он «в системе». «Не понял, в чем?» – переспросил я. Тут парни оживились и стали объяснять: «в системе» – это значит «обиженный» или «опущенный», понятно? Мне, конечно, было совсем не понятно, но чтоб не показаться совсем дилетантом или невеждой, я сказал, что понятно, и сел на край подиума.

Сперва я даже подумал, что система – это круто, так как он лежал под одеялом на матраце и даже руки не подал. У остальных постельных принадлежностей не было. Постепенно мне объяснили, что значит быть «в системе» и какие ограничения существуют в тюрьме при общении с такими людьми. Впоследствии этот «опущенный» еще сыграет свою роль в моем деле, полностью оправдав отношение к себе.

– Ты кто и за что здесь? – спросил Саня.

Я замялся, поскольку не знал, что и сказать. Не много помявшись, сказал:

– Я депутат.

– Депутат? – переспросил Саня.

– Да, – сказал я.

– А я сначала подумал, что проверка пришла, – повторил Саня. – А за что тебя?

– Наверное, взятка, – ответил я, тяжело вздохнув.

– Понятно, – сказал Саня и удовлетворенный ответом потерял интерес.

– А вы за что? – поинтересовался я.

После этого вопроса я минут двадцать выслушивал истории моих сокамерников, из которых я понял, что все беды в мире от пьянок, сотовых телефонов, плохих компаний и других, совершенно, оказывается, не зависящих от самих людей причин.

Моим сокамерникам было от двадцати до тридцати лет. У них было одно желание – быстрее бы отправиться на этап. Для меня это звучало просто ужасающе. Как можно хотеть быстрее на зону? Но, пообщавшись с этими парнями несколько часов, я понял, что там и есть их настоящая жизнь. Они уже не в первый раз заезжают в тюрьму и другой жизни просто не представляют. Вся их жизнь протекает в тюрьме и в колонии. Там их друзья, знакомые, их круг общения, там они известны и что-то из себя представляют.

Помню, меня поразили их своеобразные высказывания о жертвах их преступлений. Они говорили о них, как о средствах попадания в тюрьму. Они вроде и жалеют людей, и сами не понимают, зачем так поступают. Они во всем винят алкоголь, но при этом абсолютно не раскаиваются в содеянном. С улыбкой и даже со смехом они рассказывали, как забавно все получилось в этот раз. Не буду посвящать вас в подробности этих историй, скажу лишь одно: я столкнулся с людьми, как будто из другого мира, с другими взглядами на жизнь, с другими приоритетами, с другими ценностями. С людьми, которые в слове «заявление» делают 4 ошибки и считают это вполне нормальным. И самое страшное, что с такими людьми мне придется жить и общаться в ближайшее время, а значит надо находить общий язык.

Только в камере мне удалось немного передохнуть и упорядочить свои мысли. У меня было одно желание – побыстрее уснуть и дождаться завтра. А завтра что-нибудь обязательно изменится. Завтра будет суд по избранию мне меры пресечения и, скорее всего, меня выпустят под подписку о невыезде, или придумают еще какой-нибудь способ, и этот кошмар закончится. От напряжения и всего пережитого я долго ворочался и не мог уснуть. Мысли лезли в голову, развивая различные варианты будущего.

Никакого постельного белья нам не выдали. Не было даже матраца и подушки. Мне пришлось постелить свою куртку на деревянный подиум и прямо в одежде, накрывшись пиджаком, пытаться уснуть. Свет в камере изолятора, как и в тюрьме, не выключают даже на ночь, поэтому он ярко бил в глаза. Мы соорудили «облачко» из сигаретной пачки и повесили его на светильник. В дальнейшем я постоянно так делал в тюрьме, за что периодически получал втыки от коридорного охранника. Но без «облачка» спать совсем невозможно и это больше напоминает пытку.