Всё могло быть простым совпадением. Именно так я себя и успокаивал, но тщетно. В горле пересохло. Вспомнил, что в рюкзаке была минералка, и попытался встать. Но свалился и больно ударился об пол, оказалось, ноги затекли и сделались ватными.

И тут я почувствовал этот взгляд. Повернул голову и увидел: под кроватью что-то блеснуло. Зелёные глаза смотрели прямо в душу. Хотел кричать, но послышался лишь сдавленный хрип.

Монстр не отводил взгляда, но и не шевелился. Он был весь в коричневой шерсти и клубах пыли.

Переведя дыхание, сунул руку под кровать. Никто меня не укусил, и я достал плюшевого Потапыча, коричневую собаку, похожую на медведя.

«Может, раньше тут останавливались дети?» Я сел, прижал игрушку к себе, как в детстве. Погладил, словно та была настоящей. «Вы не боитесь призраков?» – вспомнились не к месту слова старушки. Мурашки побежали по спине. «Но игрушка – это ведь не…»

«Спи, засыпай, милый котёнок мой…»

Сквозь года, я часто слышал голос матери, но сейчас он звучал слишком близко, слишком реально. Раздались тяжёлые шаркающие шаги. Наверняка это Мария Игнатьевна, которой не спится. Никакая это не мама, мама умерла десять лет назад.

«Сыно-о-о-к!» – позвали опять, а ручка двери начала медленно поворачиваться. Нервно сглотнул. Сомнений не осталось, за дверью моя мать. Голос её звучал так чисто, так успокаивающе, но я не был спокоен. Страх придал сил, и я в панике залез под одеяло, закрыл глаза, стараясь не дышать.

«Милый, почитать тебе сказку?»

– Нет, нет, пожалуйста, только не это. Нет, я уже сплю! Честное слово! – меня била дрожь, лоб покрылся испариной. – Мамочка, уходи!

Ручка перестала поворачиваться. Всё стихло. На этот раз я соврал матери и не смог уснуть. По крайней мере, мне так казалось. Долго лежал под одеялом, вылез лишь, когда нечем стало дышать. За окном уже рассвело.

Я огляделся. Страх никак не хотел отпускать меня. Но сейчас здесь были обычные розовые обои в незатейливый цветочек, нигде не видать и Потапыча. Я спешно покинул отель, кинул ключ на стойку. Порадовался, что не встретился со старушкой вновь.

Сначала шёл быстро, постоянно оглядываясь, а потом вдруг не выдержал и побежал. Мне хотелось, чтобы всё: и дом, и комната с призраками остались в прошлом.

В голове всё крутилось навязчивое: «Это она? Это, правда, была она?» Даже при свете дня меня не покидало липкое и мерзкое чувство. Что это было? Сон или явь? Страшно хотелось вернуться домой, но я проделал такой путь, чтобы сходить на могилу к матери. Может, всё, что было ночью, привиделось? Слишком много думал о ней, и вот приснилось?

Остановился лишь, когда запыхался и выбился из сил. С трудом пересилил себя, купил гвоздик и отправился на кладбище. Не помню, долго ли добирался, как в тумане. Кондуктор в автобусе спросила, всё ли в порядке, я лишь рассеянно кивнул головой.

Вот я и на месте. Сел на скамейку около памятника. Боялся, но всё же посмотрел на фото и неожиданно для себя заплакал. Как плакал десять лет назад.

Прошетал: «Просто я так по тебе скучаю». Мне стало легче, напряжение спало. Я ещё немного посидел, убрал мусор и засобирался домой.

Пока шёл к выходу, обратил внимание на один памятник. Меня обдало ледяным холодом. «Крещенская Мария Игнатьевна» – и эти ярко-голубые глаза.

Мелодия «Magic moments» играет по второму кругу. Когда-то она была моей любимой, но не стоило ставить её на будильник. Нащупываю телефон под подушкой, выключаю музыку. Сейчас главное не уснуть, это самое сложное. Каждое утро жалею, что не потратила сбережения на умный дом, с ним пробуждение было бы гораздо проще.

Несколько глубоких вдохов помогают прийти в себя. Медленно сажусь, одной рукой держусь за подлокотник дивана. Голова привычно кружится, тошнота подступает к горлу, но это уже не пугает. Снова пытаюсь сосредоточиться на дыхании, картинка перед глазами становится чётче. Решаюсь встать.

Неловко переступая и покачиваясь, бреду до выключателя. Я привыкла и почти не спотыкаюсь, а, поначалу частенько падала и разбивала коленки.

На сборы уходит вечность, точнее час. Стандартно душ, завтрак. Мне всегда трудно справиться с обувью. Мысленно благодарю людей, которые изобрели рожок и кроссовки с автоматической шнуровкой. Не приходится наклоняться, значит, не будет очередного головокружения. Не перестаю зевать. В зеркало стараюсь не смотреть, знаю, что без макияжа выгляжу ужасно, знаю, что это поможет не привлекать лишнего внимания. Так надо.

От моего дома до магазина, где продают "Ксантиндокс" всего лишь пара миль. Можно поехать на машине, но боюсь уснуть прямо за рулем. По тёмной улице идти страшно, надеюсь, что всех, кого стоило бы бояться ещё спят, а другим я не интересна. На всякий случай в кармане плаща лежит шокер, с ним спокойней.

Прохлада бодрит, начинаю видеть яснее, без размытости по краям. Становится немного легче, ускоряю шаг.

Внимательно смотрю по сторонам, прислушиваюсь. Стараюсь не вспоминать, но каждый дом, с выбитыми стеклами, напоминает о случившемся. Хорошо, что на моём пути их осталось только пятнадцать, надеюсь, эти тоже починят. Накатывает странная смесь страха, стыда и облегчения.

Если меня спросят, как это было на самом деле, смогу ли я рассказать? С чего начать?

Сначала было аномально жаркое лето, минимальная температура на планете была пятьдесят градусов по Цельсию, максимальную боялись назвать. Кто виноват? Озоновые дыры, эксперименты учёных с погодой? Неважно. Мы жарились в настоящем пекле, прятались дома с кондиционером, думали, что вот он ад на земле, но выжили. Не все конечно, но большая часть. Нашей семье повезло, мы тогда потеряли тогда только двоих.

Не буду рассказывать, как таяли ледники, как они затопили ближайшие страны, города. Потому что не это самое страшное.

Когда через три месяца жара магическим образом спала, казалось всё уже позади. То, что урожая нет, никого не волновало. У нас были консервы, мясо, заготовки круп с прошлых лет, хватало на всех, даже "Ксантиндокса", на котором все уже сидели плотно. Но время шло, припасы кончались, хорошо хоть новых катаклизмов не предвиделось. Земля восстановилась, и через пять лет выросло всё, кроме того, что из чего делали "Ксантиндокс".

За год израсходовали почти все запасы, синтезировать в больших количествах не успевали. Учёные пытались создать суррогат, но они разучились делать это синтетическим путем, вещество получилось слишком слабым.

Началась ломка. Люди стали агрессивными, злыми, начались беспорядки. Они крушили всё вокруг, чтобы достать себе новую дозу. Синдром отмены стёр все рамки, было уже не до этики и морали. Грабили своих же родственников, друзей. Выходить на улицу было опасно.

Добравшись «Лишённые» не знали меры, от передозировки их сердце не выдерживало, они умирали в муках.

Через полгода, к тому моменту, как агрессия сменилась ленью и апатией в живых осталась половина. Город разрушен. Ксантиндокса всё ещё не хватало на всех, но теперь его реально было достать, пусть не всем и в небольших дозах.

***

Вот я и на месте. Около магазина курит охранник, пристально разглядывает меня, но ничего не говорит. Дверь поддаётся с трудом, сил практически нет. Мужчина делает вид, что это не его дело.

Помещение небольшое, за бронированным стеклом скучает продавщица. Мы с ней ещё не знакомы. «Может попытать счастья и попробовать взять больше?»

Дрожащими руками протягиваю свой рецепт. Женщина нахмурилась, изучила мою дозу. Я завистливо любуюсь её макияжем.

– Мы не выдаем столько сразу, могу предложить лишь половину.

– Половину? Но как же я, как же… – спорить бесполезно, но надеюсь перехитрить.

– Как и все мы, как-нибудь, – пожимает плечами, зевает. Видно, что она притворяется. Решаюсь закинуть последнюю удочку.

– Прошу вас, это ведь не просто моя прихоть, мне прописал доктор.