Вот он, момент истины – если на них нападут, то именно сейчас. Из-за того, что братья отвлеклись на сохранение обуви сухой, Камыш оказался вне досягаемости ножа Эгиля. Теперь у них не было преимущества захваченного заложника. Оба брата напряглись всем телом и стали внимательно вслушиваться. Зайдя вслед за Камышом в заросли, Лейф достал киянку11 – этот инструмент даже отдалённо нельзя было назвать оружием, но даже так лучше, чем с голыми руками. Эгиль, с ножом наготове, шёл прямо перед ним, могучими руками раздвигая перед собой густой болотный тростник и осоку. Спустя пару минут напряжённого ожидания тычков копий из сухих жёлтых зарослей, показавшихся вечностью, братья оказались на маленькой «опушке», представлявшей собой большую сухую кочку, окружённую тростником. На этой опушке стояла старая рыбацкая лодка, присыпанная срезанной осокой – Камыш сидел в этой лодке, а когда оба брата подошли чуть ближе, из неё показалась седая голова ещё одного человека. Видимо, это и был тот самый Ондатра. У Лейфа от сердца отлегло – похоже, на сей раз его подозрительность не оправдала себя, и он был тому несказанно рад. Он быстро засунул киянку обратно за пазуху, чтобы не показаться враждебным.
– Дядюшка, вот те двое, о которых ты говорил. Всё получилось так, как и было сказано – нашёл их у костра перед большим домом.
– Чудно, Камыш, чудно. Подойдите поближе, дорогие мои, дайте мне на вас посмотреть. Я – Ондатра, паромщик, будемте знакомы. А вас как величать?
Старик вылез из лодки, проворно спрыгнув на сухую землю. Одет он был в наполовину сгнившие обноски, какие постеснялся бы надеть и последний трэлл. Насчёт длины бороды Камыш не соврал, но умолчал о её внешнем виде – больше похожая на рваную тряпку, спутанная и лохматая, облепленная засохшей грязью вперемешку с болотной трясиной, она делала Ондатру больше похожим на какого-то лешего, чем на почтенного старца. Редкие его волосы, тонким кольцом облепившие лысый в крапинку череп, были в состоянии не лучшем. Через дыры в лохмотьях легко было разглядеть, насколько немощен их паромщик – дряблые мышцы чуть не висели на тонких костях. Как с таким худосочным телом вообще можно грести? Когда Ондатра нетвёрдой походкой подошёл к ним ближе, стало возможно разглядеть и черты его лица – глубокие морщины на обвислой коже наводили на предположение, что старик пережил зим восемьдесят, не меньше – таким древним он выглядел. Во рту виднелась лишь пара зубов – по одному на каждую челюсть, жёлтых и сколотых. Но главная его особенность бросилась в глаза, лишь, когда он подошёл к ним вплотную – зрачки Ондатры были молочно-белого цвета. Старик оказался слепцом.
– Я – Лейф, а это мой брат – Эгиль, милость Старейшины в ваш… эм… вашу лодку? Скажи, старче, как же ты собрался нас разглядывать, если не можешь видеть?
– Порой слепой может увидеть то, чего не видит зрячий, Лейф, уж поверь мне, уж поверь, – произнёс он, протягивая к братьям тонкие крючковатые пальцы. От прикосновений старика Лейфу стало не по себе, но отойти или оттолкнуть Ондатру он не посмел. Дотронувшись по очереди до его груди и груди Эгиля, старик что-то удовлетворённо промычал, покивал головой, словно подтвердил для себя какую-то догадку. Братья озадаченно переглянулись.
– А лодкой управлять не тяжело, без глаз-то? – довольно бесцеремонно, но вполне резонно заметил Эгиль, вскинув бровь.
– За это не переживайте, дорогие мои. Я реку знаю, как свои пять пальцев. Всю жизнь прожил на её берегах, – отмахнулся Ондатра. Лейфа этот ответ нисколько не убедил.
– Дядюшка, нам надо спустить лодку на воду, – донёсся голос Камыша, который тоже вылез из лодки, достав верёвку, привязанную к носу судна. Интересно, как эти двое умудрились втащить её вдвоём в такие густые заросли?
– Верно, верно, нашим дорогим гостям надобно на другой берег, иначе, зачем бы они шли по сырому бездорожью в этакую глушь? Лейф, Эгиль, не могли бы вы немножко помочь моему племяшке с лодкой? Я бы и сам мог, конечно, но я уже малость староват, вдвоём мы с ним долго будем возиться, а вы, друзья мои, молодые, сильные, поджарые – мигом с эдакой ерундой управитесь!
«Малость староват» – это, конечно, Ондатра себе польстил, вызвав у Лейфа улыбку. Эгиль пожал плечами, закатал рукава и пристроился за лодкой, начав толкать её вперёд. Лейф не отставал от брата. Камыш исчез в тростнике, верёвкой волоча за собой судёнышко – лодка довольно легко шла поверх зарослей, и казалось, что просто по земле волочить её было бы тяжелее. Ондатра на время исчез из поля зрения, видимо, отправившись к берегу обходным путем. Достаточно быстро они и сами вышли к берегу, а спустить лодку в низину оказалось плёвым делом – в два счёта они вытолкали ее к самой воде. Тут и Ондатра подоспел.
– Вот молодцы, дорогие мои, вот она – сила молодости! Я бы с племяшкой битый час провозился, а вы он оно как быстро управились!
– Полно, старче, лодка-то у вас махонькая, мы вчетвером едва уместимся, – заметил Лейф, оглядывая утлое судёнышко.
– Пока не сели, старче, надо бы по цене условиться, – медленно начал Эгиль, оборачиваясь к Лейфу. Этот вопрос надо было обсуждать осторожно, учитывая скудность их сбережений. – Нам бы до Белого острова доплыть желательно, но, в общем, думаю, можно и просто на тот берег Хьерима. Сколько за переправу так или эдак хочешь?
– А сколько есть? – непринуждённо поинтересовался Ондатра, улыбаясь двузубым ртом.
– Ну, пару серебряков наскребём, – приврал Лейф. На самом деле, у них было три серебряка и ещё четыре медяшки, но он хотел хоть что-нибудь оставить по приезде в Шорхольм. Совсем с пустыми карманами оставаться было страшновато.
– Наскребёте ещё серебряк и четыре медяка, и я доведу вас до самого Белого острова, хотите? – продолжая так же улыбаться, весело предложил старик. Хорошо, что Ондатра был слепым, иначе вытаращенные от изумления глаза Лейфа выдали бы его с потрохами.
– А, если просто через реку? – уточнил Эгиль.
– А просто через реку не повезу. Нельзя там высаживаться, медведи пристрелят – так же непринуждённо поведал Ондатра, вгоняя братьев в смятение. Однако выбора не было, и Лейф, скрепя сердце, достал все их с братом сбережения из кожаного кошелька. Если подумать, цена была очень низкой – до Белого острова плыть было далеко, около дня, обычный паромщик попросил бы никак не меньше шести серебряков.
– Только сперва один вопрос, – произнёс Лейф, едва Ондатра протянул костлявую ладонь к деньгам, – Камыш сказал, что у тебя к нам «важное дело». Что это за дело? Сомневаюсь, что эти три серебряка да четыре медяшки так уж важны, верно?
Ондатра застыл в позе просителя, продолжая глядеть на Лейфа невидящими глазами. И хотя ни один из дряблых мускул на его лице не дрогнул, теперь улыбка Ондатры необъяснимым образом стала выглядеть натянутой.
– В самом деле, дело есть, дорогие мои. Оно, и правда, невообразимо важное. Видите ли, в том, чтобы вы попали на тот берег, есть и мой интерес. По прибытии у меня к вам будет просьба, а деньги свои невеликие можете оставить при себе, они вам ещё понадобятся.
– Что же это за просьба такая? – аккуратно спросил Лейф, изо всех сил пытаясь скрыть волнительную радость в голосе от того, что платить за переправу вообще не придётся.
– Мы договаривались на один вопрос, дорогие мои, остальное спросите, когда будем в лодке, времени у нас ещё будет много. Но, вы не волнуйтесь – я не попрошу ни о чём таком, с чем бы вы двое не справились.
– Хорош лукавить, дедуль, мы уж поняли, что ты волхв, а у волхвов простых просьб не бывает, – вновь пошёл напролом Эгиль, – тем более, раз это дело «невообразимой важности», как ты сам сказал. Что два беглеца, вроде нас, могут предложить великим и ужасным волхвам Мёрзлых топей?
– Эгиль! – с укором произнёс имя брата Лейф, тоном намекая, чтобы тот попридержал свой бескостный язык. Тот лишь плечами пожал. Ондатра всё так же стоял с натянутой улыбкой, больше не протягивая к Лейфу руку. На пару мгновений старец замялся, обдумывая ответ – его недвижимое лицо с пустым взглядом было для Лейфа совершенно нечитаемо.
