– Хы-ы-ы… Он как будто на горшке сидит, страдает – и орёт. Несчастны-ый…

– Алекс, ну и сравнения у тебя… – сквозь хохоток Марго закатила глаза. Пару минут она энергично обмахивала меня ладонями, а я пыталась отдышаться, чтобы не дойти до слёз.

Но как только собор принял нас в свои чертоги, нервный смех сразу утих. Людей здесь было даже больше, чем на Центральной площади. Торжественная обстановка, величие и размах архитектуры, математическая точность каждой составляющей – поглощали внимание целиком.

Неразборчивое журчание речи и шелест фотозатворов устремлялись в высоту веерных сводов, теряясь среди света и призрачного эха. Сотни подошв с робким стуком опускались на треснувшие каменные плиты, изрезанные отголосками латыни. Я вспомнила свой сон, разрушенный замок, и сердце сжалось от мысли, что эта красота тоже когда-то падёт под натиском времени.

Венцом великолепия был роскошный тринадцатиметровый оргáн под присмотром хора скульптур: ангелов, апостолов и монархов. Тело его, ладно собранное – деталь к детали, лоснилось от сусального золота и полироли. Дым амбры и смирны окутывал нас невесомой как паутина пеленой. Дыхание само собой становилось медленным и глубоким, напитывая покоем самое нутро. Двигаться было всё труднее.

Марго по памяти, кратко и очень тихо пересказывала историю реставрации собора. Это не мешало ей лавировать среди толпы, увлекая меня следом: сквозь стрельчатые арки, отделяющие нефы друг от друга, между проходов, устланных алыми коврами, между огромных, сажевого цвета деревянных скамей с необычными выступами внизу. Марго сказала, что эта ступенька называется генофлекторий, и люди становятся на неё коленями, чтобы не опускаться на пол во время молитвы.

Солнце окончательно растопило облака – и всё преобразилось. Монументальное кружево розеток и трилистников заиграло сотнями оттенков. Радуга, пойманная стрельчатыми окнами, брызнула на пол и стены. Масверк бережно хранил средневековые мотивы и старинные гербы, картины из жизни святых, окруженных ангелами с крыльями, тяжёлыми от позолоты, и чернильно-синими демонами с высунутыми красными языками, с глазами, выпученными для пущего ужаса. Вот бы бродить здесь часами…

Обойдя нефы несколько раз, мы оказались у подножия резной винтовой лестницы. Её протёртые с годами ступени поскрипывали под шагами спускающихся и поднимающихся людей. Цветочный орнамент балясин, любовно очерченный рукой краснодеревщика, ложился на фигуры ажурными тенями. Марго сказала, что наверху меня ждёт ещё сюрприз. Я красноречиво взглянула на генофлекторий и взмолилась, чтобы она наконец меня бросила и спасалась сама.

– Это ещё что, – ухмыльнулась Марго. – Вот в Маастрихте есть целый книжный магазин в старинной доминиканской церкви. Тебя было бы оттуда не вытолкать.

Лестница вела в маленькую душную библиотеку под крышей собора. Она оказалась очень тесной, вдобавок ко всему перетянутой ограничительной лентой, но древнее собрание книг придавало крохотной комнате неповторимую атмосферу значимости. Стеллажи, украшенные резьбой, упирались острыми навершиями в низкий полукруглый потолок, как в монашеской келье, и неровные ряды книжных корешков на полках наполняли сердце лёгкостью и надеждой. Здесь ты чувствовал себя причастным. Точно подмастерье, прикоснувшийся к ладони мастера.

И я улыбалась.

Выйдя на улицу, окрылённая, опьянённая чувством вечности, я снова уставилась в небо – теперь ни горгульи, ни облака не мешали мне видеть всю широту, весь простор мироздания, любящего и любимого. Воздух хлынул в лёгкие, наполнив их сочным сладким ароматом свежескошенной травы. В невероятном восторге я обхватила себя руками, как бы пытаясь втиснуть разошедшуюся душу обратно.

– Тебе помочь, бедолага?

Бережно и мягко Марго обняла меня, словно боясь потревожить мгновение: так мы замираем, чтобы не спугнуть севшую на подоконник птицу. И пока я не успела разгадать её хитрый план, она попросила прохожего сфотографировать нас на фоне собора.

Эстетичные виды всегда действовали на Марго необычно – её тянуло пожрать. Протащив меня по улице мимо торговой площади с цепочкой лавочек, мимо крыльца с синей дверью и лаймовым деревом, мимо полупустой цирюльни, она нацелилась на «Золотистый хруст».

Из пекарни показался жующий Фрэдди. Налетев на друга с радостным визгом, Марго повисла на его шее. Сквозь кособокий смех прозвучал чмок и какие-то непереводимые прозвища. Неловко и ужимисто покрутив её вокруг себя, Фрэдди вернул Марго на землю. Как бы с оглядкой он скользнул взором по моему лицу, с усилием проглотил то, что жевал, и потянулся ко мне:

– Здравствуй, Алекс.

Может быть, Фрэдди этого и ждал, но кидаться в его объятия как Марго я не стала. Только тихонечко помахала в ответ:

– Привет.

Марго не тратила времени на светскую беседу и заглянула через витрину в пекарню.

– Уже открыто? – спросила она. – Кушать хочется.

– Только что открылись, – пожаловался Фрэдди. – Мне, вон, пришлось запихать в себя обед за шестьдесят секунд, чтоб маме не мешать.

Заставив всех вздрогнуть, на той стороне улицы с приветственным воплем показался Марк.

– Добрый день, дамы! …И не дамы, – Марк театрально поклонился, повращав кистью руки аки дворянин, и подмигнул, явно наслаждаясь нашей реакцией.

– О, привет!

Далее случился долгий, очень долгий и полный смеха путь навстречу через переход. Марк сыпал виртуозными комплиментами, заигрывая с воображаемой и присутствующей публикой: с автомобилистами. Фрэдди в ожидании прислонился к двери пекарни, сложив руки на груди.

– Ну давай быстрее, маркиз де Карабас 9.

Приблизившись, Марк понизил голос и очаровательно поклонился, взведя на Марго глаза тёплого орехового цвета:

– Enchanté, mademoiselle 10.

Она сделала реверанс и вложила пальчики в его властно протянутую ладонь. Поцеловав её руку, Марк с улыбкой послал мне воздушный поцелуй, после чего поглядел на Фрэдди – мол, тебя целовать не буду. Фрэдди фыркнул и кивнул в сторону пекарни, обращаясь к Марго:

– Сходить с вами?

Марго, кажется, уже забыла про обед.

– А? А… Не потеряемся, не переживай.

– О, а в кино мы уже не идём, да, Рубус? – подколол его Марк.

– Иди, я догоню.

– Нет! Я позвоню Шейле, скажу, что всё отменяется, раз такое срочное дело – дамы в беде. Город незнакомый, вокруг темень. Того и гляди, нападут потомственные маньяки и всех украдут…

– Ай, отстань, Марсоход, – Фрэдди от души треснул его по подтянутому животу и замер.

– О нет! Предательство! Что ж, сударь, вы подлец! – Марк принял картинную борцовскую стойку, но бицепсы его действительно налились.

Про себя я порадовалась, что это всего лишь дурачество. Марк без труда мог бы вырубить Фрэдди. В парке аттракционов он поднял Шейлу одной рукой.

Марк производил впечатление типичного мужчины с простым и понятным характером. Выражалось это в трёх категориях: секс, еда и движение. По словам Марго, помимо ореола альфа-самца, он также обладал редкостной вспыльчивостью, что со временем трансформировалась в философию пневматической боксёрской груши: «Не лезь ко мне – и я не дам тебе в глаз».

Я вдруг вспомнила, как зимой Марго жаловалась мне на какого-то парня, и теперь поняла, что она имела в виду Марка. Шейла встретила его в медицинском университете в День открытых дверей, и Марк, будучи старшекурсником, предложил помочь ей подготовиться к поступлению. Когда Шейла привела его в старенькую сложившуюся компанию, Марго была не в восторге.

Теперь Марго привела меня, и не в восторге были уже все остальные. Так мне казалось.

Было непросто совместить сфабрикованный Марго злодейский образ Марка с приятным и энергичным молодым мужчиной. У Марка было светлое одухотворённое лицо, уверенный открытый взгляд, и при всей его экспрессивности – мягкая, расслабленная манера речи, как у человека, не придающего большого значения сложностям и житейским неурядицам. Весь его вид так и говорил: держись меня – и мы выберемся из любой задницы.