Крайняя справа судья подходит к статуе и прикладывает ладонь. Каменное изваяние загорается золотисто-белым сиянием. Откуда-то налетает порыв воздуха, срывающий капюшон с судьи, оказывающейся женщиной средних лет. Тёмно-коричневые волосы коротко стрижены. На лице виднеются шрамы. Плечи у неё широкие, да и бёдра тоже. Судя по фигуре, она не пренебрегает занятиями спортом.

– Рена, дочь Тены Дарлавийской, – представляется первая судья.

Сияние из скульптуры лучом перетекает в шар над ней. Шар светлеет, и нам предстаёт картинка со звуком, где женщины разных возрастов утверждают, что Рена справедливая. Они говорят без подробностей. В каждом отрывке звучит только одна фраза: «Рена справедлива».

«Экран» постепенно светлеет, превращаясь в светящийся шар, который возвращается обратно в скульптуру. Рену приглашают встать чуть подальше от статуи.

Второй зовут полусгорбленную судью. Она идёт, как будто всего боится. Протягивает дрожащую руку, и когда изваяние начинает светиться, пытается убрать ладонь, но та словно приклеена. Подёргав пару раз, судья сдаётся. Капюшон также слетает.

Нам предстаёт изнеможённого вида лицо женщины с испуганным взглядом, опущенным в пол. Она гнётся вниз, словно привыкла пресмыкаться. Волосы цвета блонда, почти белые, собраны в косу и скручены в тугой узел на затылке.

– Иль Лалибет Ламмель, – её голос дрожит и звучит тихо, но в храме хорошая акустика, поэтому женщина вздрагивает от громкости, с которой произнесла своё имя.

Повторяется действие с отсоединением шара, показывающего новое «кино», в котором все люди заявляют, что эта судья честная. Они рассказывали, что какой вопрос не задай иль Лалибет Ламмель, она всегда скажет правду. Пару раз мелькнули картинки, где проклинали её за честность.

– Кто тебя за язык тянул рассказывать то, что ты не имела права? – кричала зарёванная девушка на судью. – Кто тебя просил говорить, что я была наедине с Фордириком? Мы просто говорили, но из-за тебя, из-за твоей треклятой честности я теперь обесчещена. Сама старая дева, приживалка в доме родственников, так ещё и другим портишь жизнь?

Этот отрывок быстро сменяется другим, где уже восхваляют привычку призванной женщины говорить правду. Но именно этот эпизод западает мне в душу.

Сияние гаснет, и судью просят встать рядом с Реной.

Следующая иномирянка, высоко подняв подбородок, сама без приглашения целеустремлённо направляется к статуе. В полах её плаща мелькает обнажённая нога почти до самого бедра. Создаётся впечатление, что у неё под верхней одеждой ничего нет. Какая смелая! Движения уверенные, походка поражает своей лёгкостью и грациозностью. Взгляд то и дело возвращается к этой судье. Мужчины смотрят на неё с восхищением, а женщины – с завистью. Чем-то она цепляет, что хочется снова взглянуть на неё.

Мой взор находит фельтмаршалока, который хмуро следит за этой судьёй. Та замечает его и машет ему, посылая воздушный поцелуй. Великий князь кривится от этого жеста и тихо делает замечание своем подчинённому, чуть ли не пускающему слюну при взгляде на эту гостью из другого мира.

Судья с непередаваемым изяществом и достоинством кладёт ладонь на каменное изваяние, которое тут же загорается. Повторяется действие с капюшоном. Перед нами предстаёт женщина лет тридцати с раскосыми глазами. У моей тётки и её дочери были такие же. Внешние уголки глаз приподняты вверх к вискам. Необычный разрез, притягивающий взоры. Её рыжие волосы распущены и лежат красивыми блестящими волнами. Полные губы, бледный цвет кожи без единого изъяна, что для рыженьких редкость, ладная фигурка.

– Клеопра Стамийская, – произносит она грудным низким голосом с вибрирующими нотками.

Шар снова показывает божественное доказательство того, что судья честна и справедлива, через уста других людей.

Приглашают четвёртую призванную.

– Ай Семь Ид Три Ипсил Шесть Два, – называет она своё имя.

Либо девушка из будущего, либо из какого-то фантастично-техногенного мира. Яркие зелёные волосы коротко стрижены, на висках и затылке выбриты ровные линии, образующие геометрический рисунок. На шее видна широкая татуировка с вертикальными полосами, похожая на штрихкод. Двигается эта судья скупо, словно экономит энергию. Шаги выверенные, чёткие. Ни одного лишнего шевеления, без подёргивания и дрожания.

На этот раз шар демонстрирует технику, напоминающую компьютеры, и роботов. Не могут же эти существа быть людьми! Они безэмоциональные, без блеска в глазах. Даже морщин на лице не видно. У маленьких детей уже есть носогубная складка, а у этих её нет.

Все эти роботы и компьютеры утверждали, что Ай Семь и как там её дальше зовут справедлива в решениях.

Последней наступает моя очередь. Я чувствую, как снова все взгляды приковываются ко мне, когда иду к скульптуре и касаюсь прохладного камня, быстро нагревающегося под ладонью. Налетевший ветерок срывает капюшон. От статуи отделается сверкающий шар. Наконец-то я узнаю причину, по которой меня выбрали боги их мира.

– Мальчику нужно поставить «четвёрку», – узнаю я голос директора школы, откуда я уволилась в день попадания в Аидэлэр.

– Так пусть учит и отвечает, и будет ему «четвёрка», – отвечаю я начальнице.

Я помню каждое слово. Знаю, с чего всё началось, и чем всё закончится. Я много себя нахвалила в той беседе. С одной стороны, это плохо, как бы некрасиво, но с другой – принижать себя тоже не стоит. Знаешь о своих лучших чертах и умениях – не молчи! Пусть о них знают и другие.

Весь разговор пошёл с родительницы этого нерадивого ученика, пожаловавшейся на мою предвзятость. О чём громко и грозно заявляет мне директриса.

– Мы будем вас проверять, – пытается она надавить на меня.

– Я прекрасный учитель с хорошим образованием. Красный диплом тому подтверждение. Будете меня проверять? Проверяйте! Вот тетради того, за кого вы заступаетесь, – я раскладываю перед ней рабочие тетради ученика. – Нет ни одной домашней работы. Классные работы также не записаны.

Начальница листает вещественные доказательства моей правоты.

– Мальчик обвиняет меня при всём классе в необъективности выставления его оценок, – тут я наклоняюсь к директрисе и уже более низким голосом, с предупреждающими нотками, произношу: – Да все ученики знают о моей справедливости и неподкупности. Они уверены, что я всегда оценю их знания, как бы они не относились ко мне. Именно эта моя черта помогла мне заслужить их доверие.

– И всё же вы на него давите, – не унимается она. – Вы должны перед ним извиниться и исправить оценки.

Это уже прошло, но её требование снова задевает меня. Внутри поднимается волна протеста.

Та я, что в шаре, вскакивает и повышает голос:

– Я самый честный и справедливый учитель…

Картинка гаснет. А мне, стоит признаться, хочется провалиться со стыда. О необходимых качествах предшествующих судий сообщали другие, а я сама себя нахваливаю.

Ищу взглядом фельтмаршалока, который тут же отвечает мне презрением и осуждением. Что? То есть за то, что я считаю себя непредвзятой и говорю об этом открыто, он смотрит на меня сверху вниз?

Сам себя не похвалишь, никто не похвалит.

Упрямо вздёргиваю подбородок и с вызовом во взгляде отвечаю ему, но я отвлекаюсь на собственное изображение в шаре, где я-подросток после девятого класса.

Я прекрасно помню показываемое событие. Это была моя единственная поездка в санаторий. И меня там обвинили в доносе. Даже на спину приклеили стикер с надписью «ябеда». Дети бывают жестокими.

Правда открылась на следующий день. Донесла третья соседка на первую, которая запиралась в нашей комнате с мальчиком. Чем они там занимались? Меня это лично не интересовало, но то, что комната была заперта почти всегда, – факт.

В этой ситуации есть доля моей вины. Я пригрозила второй соседке, остававшейся с мальчишкой, что расскажу воспитателям. Вот она и подумала на меня, когда её отругали и запретили быть наедине с мальчишкой. С тех пор я дала себе зарок, что не грожу тем, что не собираюсь делать. Если сказала, то делаю.