Лицо брюнета словно бы окаменело, он смерил его тяжёлым взглядом.

– Спасибо за заботу, Джон, но ты прав: я уже в отпуске, а местная полиция не возражает против нашего присутствия в том городке.

– Не стоит слишком сильно баловать Майкла, иначе он станет слабее. Ребёнка должна искать местная полиция – вот пусть и ищет. Может, он вообще сам сбежал? Насколько я понял по его рассказам, этот Итон какой-то невменяемый. Совсем как наш Майкл, возможно, даже и сам гений. Хотя пописывание глупых сказочек – это ещё не талант. Ладно, я ухожу, у меня дел по горло. Ведь я опять должен тебя заменять! – он выставил ладони в жесте сдачи. – Я понимаю, ты заботишься о Майкле, но не надо брать на себя слишком много. Всё-таки он тебе не сын. Не нужно смешивать рабочие и личные отношения.

Алистер, закрыв кабинет и направившись к лифту, думал о том, что иногда иметь друзей – это напряжённо и сложно. Они начинают без спросу лезть в душу, раздавать направо-налево дурацкие советы, словно бы содранные из глупых журналов для домохозяек, из серии: "Поверь в себя! Двигайся дальше! Забудь прошлое!" Ещё и начинают за тебя решать, что тебе нужно в этой жизни, а что является явно лишним.

"И это при том, – сердито сдвинув брови, размышлял Алистер, – что Джон и сам один, без семьи, без близких друзей и долгих привязанностей".

В самолёте в бизнес-классе было очень мало народу, так что перед ними оказалось два свободных ряда, что позволяло обсудить новое дело, без опаски побеспокоить других пассажиров красочными подробностями.

– Да, в нашем самолёте всегда уютнее, – вздохнув, заметил Майкл. Выглядел он, как считал Алистер, по-прежнему неважно. И это его беспокоило. Хотелось сделать практически что угодно, лишь бы тот перестал напоминать собственную тень весьма болезненного вида.

Он сжимал чёрную пластиковую папку и о чём-то напряжённо размышлял с того момента, когда они встретились в зале ожидания аэропорта.

– Майкл, ты сейчас без грима можешь зомби играть в любом фильме ужасов, – резко произнёс Алистер, вглядываясь в его лицо.

Корнер был в тёмно-коричневых штанах, тонком свитере и коричневом пиджаке поверх него. Шею обмотал пёстрым шарфом и так и не снял его.

– А? – он повернулся к нему. – Вроде я всегда так выгляжу.

За что Алистер был благодарен Майклу – хотя и никогда бы не стал этого озвучивать – так это за то, что, когда было нужно, он умел и молчать, и не умничать. Иногда ему казалось, что загружая мозг незнакомца неизвестными тому знаниями, Майкл выстраивал защиту, чтобы никто не додумался заглянуть глубже, через эту маску.

– Иногда чуть лучше, – заметил Алистер, пристально разглядывая его, что заставило Майкла смутиться и опустить взгляд на чуть подрагивающие длинные пальцы.

– Я просто беспокоюсь за Итона. Знаешь, никогда себе не прощу, если окажется, что мы опоздали. И, да, спасибо, что ты поехал со мной. Впрочем, никто другой мне свою компанию не предложил, а сам просить я не хотел. И я понимаю, что не имеют права отрывать других от работы.

Они немного помолчали.

– В каждой своей истории Итан просил о помощи, а я понял это только сейчас, – вздохнув, продолжил он.

– Мы не можем помочь всем, – Алистер хотел произнести это мягко, но прозвучало резко и даже немного грубо.

– Я знаю, но всегда нужно пытаться снова и снова, – усталым голосом произнёс Майкл.

– Я получил новую информацию, – произнёс Алистер, чтобы хоть немного его отвлечь.

– Дай взглянуть, – потребовал он, протягивая руку.

– Держи, – он протянул ему свою папку. – Вообще-то, я хотел предложить тебе немного поспать, нам долго лететь. Да, в нашем самолёте можно устроиться куда удобнее.

– Нет, я сначала прочитаю то, что тебе удалось добыть, а потом посплю, – поспешно ответил мужчина, погружаясь в работу и словно уже не существуя для этого мира. Сдвигая брови, шепча что-то себе под нос, он полностью погрузился в текст документов.

Алистер же подумал о том, что у них с Майклом последнее время очень странные отношения. И всё это началось очень давно. И двигалось постепенно, запутанными тропами, пока не привело непонятно куда. В какое-то болото.

Он очень ярко вспомнил тот холодный февральский вечер, когда лишь недавно восстановился на своей прежней должности и лишь более-менее пришёл в себя. Тогда он мало обращал внимание на окружающих, разве что постоянно цапался с начальницей, которая уговаривала его перейти в экономический отдел без потери зарплаты. Джон же с одной стороны стремился сохранить своё новое место начальника отдела, а с другой – всё-таки не хотел потерять его дружбу. Ну и сыграли роль принципы Джона, иногда весьма сложные для понимания даже для криминального психолога.

И в один далеко не прекрасный холодный вечер он, как обычно, задержавшись на работе, спускаясь по лестнице, увидел Майкла. Тот стоял возле своего стола и изо всех сил, кусая губы, пытался застегнуть пуговицы тёмного пальто. Но его пальцы так сильно дрожали, что пуговицы не поддавались. И лицо у Майкла было пепельно-белым, а губы сухими, покрытыми коркой.

Тогда Алистер довольно часто вёл себя несдержанно, хоть и понимал, что только даёт повод Алисии выгнать его, так сказать, с волчьим билетом.

В тот момент он просто схватил Майкла за руку, словно нашкодившего кота за шкирку, и потащил в свой кабинет, чтобы отчитать. Или даже наорать.

И тогда Майкл неожиданно поцеловал его.

А затем заплакал, и устроил истерику со странными претензиями. Мол, я что, такое ничтожество, что ты мне даже в морду не дашь за такое?!

Если признаваться честно, в тот момент он испугался. Странно, он почти не боялся самых опасных преступников, но, видя почти свихнувшегося на очень странной идее Майкла, перепугался до полусмерти. Не за себя, за него.

Мало ли, какой дряни тот наглотался, и что начало твориться в его и так перекошенных мозгах? После многочисленных любовных неудач, все, кто его знал, ожидали рецидивов. Да и раньше у Майкла было достаточно причин – слишком много! – чтобы рехнуться. А если учесть отношение к нему матери, которая считала сына фашистом за то, что тот работал на государственную структуру… Алистер не так хорошо понимал Майкла, но в последнее время тот открывался ему, доверял. И Алистер понимал, что прошлое этого молодого мужчины – как испить тёмную чашу гниющей крови до самого дна! Того поддерживали только бабушка с дедушкой, ради которых Майкл и стал агентом ФБР, потому что они тоже работали на правительство в своё время.

Конечно, у Алистера была биография Майкла. Он имел право проверять подчинённых своего отдела. Но сухие строчки не могли передать эмоции. Алистер знал, что мать Майкла была сектанткой, ненавидящей государство, отец нищим владельцем трейлера, удравшим лет двадцать назад. А ещё пять братьев и три сестры Майкла умерли во младенчестве. И мать постоянно попрекала его, кричала, что не понимает, почему из всех детей выжил только он, недостойный слабак.

Когда после очередной ссоры с начальницей его сместили с должности, а лучший друг Джон вместо помощи лишь покрикивал и поучал его, хотя у самого молоко на губах не обсохло, он словно очутился за пуленепробиваемой стеклянной перегородкой. В изоляции. И никто даже не пытался его понять.

Хотя Джон потом и одумался: сам уступил ему должность руководителя, попытался помочь с документами, накопившимися за время его остранения, поговорил с ним по душам. Но все остальные в отделе не хотели встревать между ним и Алисией. Эта ведьма могла внушить истинный страх. Некоторые даже полагали, что вне рабочего места у неё нет никакой личной жизни, поэтому она вовсю отрывается на рабочем вместе.

А ещё, как посчитал он тогда, все привыкли к тому, что это он всех строит и пытается ободрить, хоть и топорно, неуклюже, а сам прибьёт за попытку выразить сочувствие.

В первую очередь ему было больно из-за того, что его подчинённые увидели его слабые места. Это всегда неприятно.