– Для начала я бы перешел на ты. – Николай ответил ей таким же взглядом.

Лена первой опустила голову, при этом моргнула и сказала:

– Хорошо. На ты, так на ты.

Официантка поставила на стол основное блюдо. На какое-то время разговор сам собой прекратился. Обоим была необходима пауза.

Лена задавала себе вопросы: зачем она здесь, почему она приняла предложение малознакомого мужчины, куда ведет ее эта дорога и, что ее заставило пойти по ней. Она успокаивала себя рассуждениями следующего порядка: обед ни к чему не обязывает, встреча и разговор с мужчиной ничуть не предосудительней, встречи и разговора с женщиной, это просто друг мужа и приятный собеседник.

Все это так. А если не врать себе, и все рассуждения начать с того, что я знаю, (черт возьми, а я это знаю) зачем он добивался свидания, чего он от меня ждет, и куда хочет меня увлечь. Что тогда останется от невинности этой встречи. Видимость. Иллюзия. Облака лжи и притворства. Только ложь эта особого рода. Она не произносится вслух, не облекается в слова. Она в противоречии взглядов и жестов, пауз и намеков, прикосновений и вздохов спокойному течению светского разговора двух людей, очень напоминающих непрофессиональных актеров.

Ее не влекло именно к нему. Ее завораживала тайна неизведанного, которая звала, манила, соблазняла. Внутри ее спала энергия самки, самой настоящей самки, ищущей, выбирающей.

Она просыпалась, если появлялся кто – то, кто готов быть избранным. Перетекая в него, изливалась через глаза, слова, улыбки, жесты, вспышки радости и гнева, обволакивала их обоих и делала не возможным существование порознь. Именно этого Лена и боялась. Но этот страх первый признак того, что появился он; и попробуй тогда, справься с этой животной силой.

Обед подходил к концу. Подали мороженное, и кофе.

– Я могу вас просить о встречи на днях? – не совсем уверенный в положительном ответе, не поднимая головы, спросил Николай.

Ее понесло. Как собака, учуявшая адреналин в крови насмерть перепуганного человека, Лена набросилась на своего визави:

– А зачем? Если это встреча двух знакомых, то не зачем так краснеть и прятать глаза. Так, грешным делом, я подумаю, что вы хотите меня совратить, а ведь я замужняя женщина, и, кажется, вы работаете на моего мужа?

О, как ей нравилась эта растерянность. Она наполнялась властью, как соком. Он чувствовал его запах, – и не было границ ее магнетизму. …Николай беззвучно шевелил губами и хлопал ресницами, но, наконец, выдавил из себя:

– Я так много… хочу вам сказать.

– Говорите сейчас, я не спешу.

– К сожалению, мне надо ехать, – выдохнул он.

– Ну, что ж, надо так надо, – небрежно бросила Лена, потянувшись за салфеткой. – Звоните, может, еще поболтаем, и спасибо. Было очень вкусно!

Направляясь к выходу, она чувствовала пожирающий взгляд. Какой – то своей женской антенной она улавливала его вибрации, и дрожала им в такт. И эта дрожь была тем приятней, чем больше грозила разрушить покой, размеренность, предсказуемость обыденной жизни, лишить равновесия внутренний мир, который уже когда-то был потрясен и теперь жаждал повторения. Будет очень обидно, если он не решится позвонить…

Первая половина дня прошла в пустых заботах. В четыре позвонил Антон:

– Привет, мышка.

– Как твои успехи? – по тону мужа Лена поняла, что он спешит поделиться радостью.

– Все просто замечательно. С проектом согласились. Немцы подтвердили свое участие.

– Я рада за тебя.

– Спасибо. Позвони маме. Я буду в шесть. Не задерживайся. Ну, все, пока.

– Пока. – Лена положила трубку. И тут же набрала номер телефона мамы.

– Алло – ответили на другом конце провода.

После традиционного обмена приветствиями, демонстрации заботы о здоровье и сопоставления погодных явлений, происходящих на расстоянии тысячи километров друг от друга, Лена перешла к главному:

– Мама, ты, когда привезешь Свету? – Каждое лето они отправляли дочь к бабушке. Как правило, бабушка привозила малышку в сентябре. Но в этом году Свету ждал первый класс, и Лена просила маму выехать в конце августа, где – то за неделю до начала учебного года.

– Как ты просила, доченька. Я взяла билеты на двадцать третье. – Она назвала номер поезда и время его прибытия.

Глава 4

До встречи с Дыней и компанией у Ивана оставалось время. Он принял душ, смыл липкие следы разврата, оделся, поднял с пола и выбросил в унитаз два использованных презерватива, включил телевизор, и пошел на кухню готовить себе завтрак.

Три жаренных яйца, приготовленные вперемешку с мелко нарезанной вареной колбасой, отправились в рот прямо со сковороды, поставленной на стол с разводами грязно-коричневого цвета. Куском черного хлеба Ваня вымакал жир, и съел. Вилку, не вставая, запустил в эмалированную мойку. Перепуганный таракан заметался по ее стенкам.

В это время двое, по всей видимости, умных и начитанных мужчин, являли с экрана телевизора диалог о художественной ценности экспонатов одного из французских музеев.

В дверь позвонили. Иван ни кого не ждал, и потому открывать не спешил. Звонок повторился.

– Кто там? – Его голос звучал резко и грубо – привычка, выработанная годами: если ты не знаешь чего тебе ждать от свалившегося на голову гостя, напусти на себя свирепый вид, а вдруг он пришел по твою душу.

Женский голос ответил:

– Соседка.

Иван открыл дверь.

– Здравствуйте. Вчера принесли счета за квартиры, но Вас не было дома. Вот.

– Женщина средних лет, в видавшем виды халате, застегнутом на две оставшихся пуговицы, протянула ему листок бумаги.

– Кто принес? – буркнул юноша, протягивая руку.

– Дворник, разумеется. Кто же еще?

– Спасибо, – процедил сквозь зубы Иван, и, уже не обращая внимания на соседку, стал рассматривать узкую полоску почти прозрачной бумаги.

Его настроение явно ухудшилось. Графа "Долг" раздражала четырехзначной цифрой. Эта старая карга, хозяйка квартиры, опять будет нудить, и грозить выселением.

Иван зарабатывал на жизнь, как придется. Процесс напоминал хаотичное движение. Он метался от жертвы к жертве в поисках источника. Воровство сменялось торговлей наркотиками, сутенерство – рэкетом, разбой – жизнью на содержании озабоченной увядшей идиотки. Не последнее место в его трудовой деятельности занимал шантаж.

Эта глупая квитанция ни то, чтобы расстроила Ивана, она напомнила ему, что он такой же червь, как и все окружающие, и что за то, что он коптит небо надо платить.

Платить-то, он согласен, а вот червем быть не хотелось. Человек же, настоящий человек, по его разумению, тем и отличается от мелкого ползучего гада, что сам выбирает: когда и за что платить, или не платить вообще. Подчиняться чьей-то писульке, пусть даже и набранной печатным шрифтом – ему было обидно.

Из всех удовольствий биологического мира самое дорогостоящее жизнь. И как только ты не в состоянии оплачивать счета, тебе тут же напоминают об этом заменой жизни на существование.

Все люди делятся на три категории: первые добывают деньги, чтобы жить; вторые превращают этот процесс в самую жизнь; и то и другое не верно, и потому третьи сходят с ума.

Иван сел в "Форд" 1984 года выпуска и отправился на Подол. Там на перекрестке улиц Сагайдачного и Борисоглебской, в маленьком кафе он назначил встречу очередной жертве.

Несколько дней назад он, Дыня и еще два мордоворота, с внешностью закоренелых врагов интеллекта, шатались по стоянке у супермаркета на Харьковском массиве, в поисках "клиента". В эту категорию попадал покупатель, подъезжающий на дорогой машине, ступающий по земле в ботинках, купленных не менее чем за сто долларов; он должен быть один, и не вызывать опасения, что при каких – либо обстоятельствах может явить агрессию, а главное от него должно вонять страхом, боязнью испытать физическую боль. Ивану был знаком этот запах, он безошибочно угадывал его в букете испарений толпы, и вдыхал его, распаляя и возбуждая себя.