– Лена, хватит. – Антон нажал на педаль тормоза.
– Не злись, я шутила. – Ее пухлые алые губы коснулись его щеки. Вытирая след помады, она примирительно зашептала: – Я знаю, ты любишь только меня.
Автомобиль остановился у цветочного магазина – подарок Лене к тридцатилетию. Антон считал, что женщине, как и мужчине лучше быть при деле. Тогда и на двадцатом году супружеской жизни будет, о чем поговорить в постели. Уже в след супруге он крикнул через открытое окно:
– Позвони маме. Узнай, когда она привезет Свету.
Глава 2
Будильника у Ивана не было. Он никогда и никуда не спешил утром. Этот молодой человек был прирожденный вождь, и потому нигде не работал.
Когда ему было двенадцать лет он водил за собой стаю пацанов, обучая их собирать окурки, которые можно докурить. Затем он сажал их вкруг себя на чердаке заброшенного дома и демонстрировал не хитрое искусство, как стать взрослым, чем вызывал бурю восторга, и сеял бациллы идолопоклонства.
Следует заметить, что старший идолопоклонник был на пять лет младше идола. Авторитет Ивана вырос до немыслимых высот после того, как однажды он извлек из кармана брюк новенькую запечатанную пачку сигарет "Космос". Такому стремительному росту популярности сына способствовала мать, опрометчиво оставив на столе рубль, хотя в народе бытовало мнение, что Иван настолько взрослый и независимый, что мать покупает ему курево сама. Герой легенды не противился такой трактовке.
Именно тогда Иван ощутил всю выгодность наличия денег в кармане. Он сделал открытие: не важно, как они туда попали, и, что может быть легче, чем их добыча, если тебя окружают подданные, да к тому же – не смышленые. Был введен налог, и родители малышей стали регулярно терять мелочь. Тогда в голову пришла следующая мысль: мало денег – мало сигарет, много денег – много сигарет, и вождь стал устанавливать размер взносов и срок их поступления. Иногда, кто-то не успевал украсть ко времени, и не был в состоянии пополнить казну. Такого нерадивого мальчика наказывали. Его раздевали, клали на пол и били ремнем. После того, как экзекуция заканчивалась, униженный, весь в слезах, ребенок вставал и под общее улюлюканье одевался в стороне.
Этот момент Иван ценил выше всего. Он чувствовал власть над жалким голым существом, он упивался ею, и ему хотелось, чтобы толпа, его окружающая видела и чувствовала эту власть. Для этого он мог приказать повторить всю процедуру наказания заново, но, пожалуй, лишь за тем, чтобы несчастный мальчик, не желая испытывать боль повторно, упал на колени и просил пощады. Тогда Иван мог заставить маленького, раздавленного человечка ползать по чердаку или целовать подошвы ботинок Ивана, а то и всех присутствующих. После чего великодушно прощал.
Зрелище чужой слабости позволяло чувствовать собственную силу, хотя сила эта была ни чем иным, как временным исчезновение страха, боязни оказаться в положении наказуемого приятеля.
Но все это закончилось. Чьи-то родители то ли заметили недостачу в кошельке, то ли следы побоев – неизвестно. Но был учинен допрос и сын выложил все, как на духу, чем значительно облегчил участь своих сверстников. А судьбой Ивана занялась школа и милиция.
Утренний свет, попадающий через окно третьего этажа в однокомнатную квартиру, мешал спать. Иван, не открывая глаз, отвернулся, но уткнулся носом во что-то мягкое и теплое. Это была Лиля, полногрудая девица, с которой он вчера полночи дегустировал шампанское. Сон прошел.
– Слышь, а где я тебя вчера подобрал? – на лбу Ивана появились морщины, он вспоминал.
– Ты был очень наглым, в баре, но щедрым, – промычала в подушку Лиля.
Иван приподнялся, облокотился, подставив кулак под голову.
– Что-то я не понял. Ты лежишь со мной в постели потому, что я наглый, или потому – что щедрый?
– Ложилась с наглецом, а, вставая, буду думать о том, какой он щедрый, – девушка открыла глаза, глупо улыбнулась, и протянула руки, желая обнять Ивана. Тот резко поменял позу, сел и опустил ноги на пол.
– Может, я и обещал с тобой спать, но вряд ли собирался с тобой просыпаться, – пробурчал он в нос, и брезгливо передернул плечами.
– Козел, – гневно бросила Лиля, и понесла свое голое тело в ванную комнату. – Я даже не кончила.
– А я, что, начинал, – не известно у кого спросил Иван. Он бросил беглый взгляд по комнате: деревянная двуспальная кровать, шкаф с треснувшим зеркалом, стул, на стуле джинсы, кажется не его, в углу дюжина пустых пивных бутылок, правее телевизор, стоит прямо на полу, на телевизоре, закрывая экран, брюки, уже его, остальная одежды была в беспорядке разбросана по всей квартире.
В тот самый миг, когда Иван потянулся за початой бутылкой шампанского, стоявшей в изголовье кровати, зазвонил телефон. От неожиданности он вздрогнул, звонок повторился.
– Возьми трубку, – крикнул Иван, обращаясь к своей гостье.
– Сам бери, – голос Лили не отличался доброжелательностью, и был сильно изменен торчащей во рту зубной щеткой.
– Вот сука, – Иван встал, не выпуская бутылку из руки. Зрелище было жалкое. Красотой он не блистал, а обнаженным мог сниматься в фильме ужасов. На болезненно худом теле острыми углами торчали колени и локти, на продавленной всяческими излишествами груди, как памятник дурным привычкам синела татуировка, содержание которой разобрать было не возможно, из-за складок желтой кожи. Сутулый, с пустыми стеклянными глазами он производил впечатления человека, утомленного жизнью, хотя прожил чуть больше четверти века.
– Ало.
– Привет, – голос в трубке принадлежал Дыне.
Они были знакомы с детства, вместе курили на чердаке, учились в одном классе затем в профтехучилище, вместе сидели в тюрьме. Кличку другу дал Иван. Однажды летом тот появился на улице совершенно лысым, родители решили, что так будет легче переносить жару.
– У тебя голова, как дыня, – вместо приветствия выдал Иван. С тех пор это слово стало вторым именем пацана.
Дыня был тенью Ивана. По натуре трусливый, он боялся впасть в немилость. Поэтому никогда не перечил, старался упреждать любые желания вождя, в актах наказания проявлял особую жестокость и рвение. Если стая била стекла в окнах, то камень в его руке должен быть самым большим, вдруг вожак смотрит. Если пустели карманы пьяного, спящего под забором, все должно закончится его пинком в зад несчастного, вдруг вожак смотрит. Если шайка желает распить бутылку вина, и припадает губами к горлышку бутылки, то его глоток должен быть самым большим, вдруг вожак смотрит. Это и привело его за решетку.
Однажды они сидели на берегу реки. Их было шестеро: четверо ребят и две девушки, все они учились в одной группе. Компания Ивана значительно уменьшалась с годами, что объяснялось естественным отбором. В километрах десяти сходил с ума от жары город. В лодке, на половину вытащенной на песок, еще оставалась бутылка водки, но друзья о ней не вспоминали, им было уже хорошо. Иван обнимал за талию Люду, а Дыня целовался с Валей, Сергей и Вова только, что вышли из воды, и заплетающимися языками о чем – то говорили.
Вдруг Дыня завалил Валю на песок, и его рука скользнула под лифчик. Такое развитие событий явно не входило в планы девушки. Она грубо оттолкнула навалившегося юношу.
– Ты что мозги пропил, мы же не одни, – гневно накинулась Валя, поправляя купальник.
Дыня стоял над ней в растерянности. Девушка ему нравилась, и он стыдился своей выходки, но с другой стороны, что скажет Иван, увидев, как его отвергли. Тот не заставил ждать своей реакции:
– Дыня, у тебя, наверное, не стоит, или ты не знаешь куда вставлять, иначе она бы тебя не отталкивала.
– И стоит, и знаю, – ничего умней не смог ответить, надув губы, осмеянный, тупой парень.
– Так докажи. А будет выпендриваться, дай по роже, – вожак и его подруга засмеялись пьяным смехом. – Мужики, Дыня сейчас будет доказывать, что он мужчина.
Валя, почувствовала не доброе, стала отползать, сидя, отталкиваясь ногами. Дыня дрожал. В эту минуту он ненавидел девушку, которая может стать причиной его позора. Если он не сделает того, что говорит вождь, он будет изгнан, а все вокруг будут считать его размазней и слизняком.
