– Проходи, – старая княгиня любезно кивнула молодой.

Умила внимательно разглядывала невестку. Не нужно было обладать зрением орла, чтобы узреть красоту прибывшей в Дорестадт славянки. И Умила сразу сделала вывод, отчего это все шалости и проказы сходят с рук дочке Гостомысла, о которой Арви написал множество писем. Конечно, Умиле с самого начала не пришлась по душе вздорная девчонка, с которой пришлось породниться. А теперь и того больше. Вот не нравятся Умиле подобные типажи! С другой стороны, Рёрик ведь отослал несчастную, значит, не так уж она хороша, как кажется с виду.

Войдя в покои Умилы, Дива тотчас развернулась обратно к двери, неторопливо затворяя ее за собой. Тем самым она словно оттягивала момент приветствия, поскольку не продумала, что делать дальше и как себя вести. Вообще-то, батюшка объяснял, что, по правилам, полагается подойти к старшему в семье, будь то муж или отец, а в данном случае – Умила, и поцеловать его, точнее, ее руку. Ну или, по меньшей мере, приблизить начальственную длань к своими губам либо лбу.

Но теперь Дива даже как-то сомневалась, стоит ли ей тут паясничать и целовать перста той, кого она еще вчера называла безродной кухаркой. Умила помогла своей визитерше выйти из затруднения, протянув руку с перстнями вперед. Дива замялась. Но делать, похоже, нечего. Раз она здесь гостья, то надо выразить уважение хозяйке дома и матери мужа, даже если последняя ей не нравится. Отец учил так. Уважение к старшим превыше всего.

Выдохнув, Дива приблизилась к Умиле и, чуть склонившись, поднесла руку старой княгини к своему лбу.

– И за что это он ее такую красивую прогнал?! – вдруг послышалось откуда-то из угла комнаты. Дива сразу даже не заметила, что там кто-то был. И потому от неожиданности вздрогнула, выпустив руку Умилы. Старая княгиня едва улыбнулась. Не своей гостье, а, скорее, так просто, ради хорошего настроения своего.

Дива обернулась. Небрежно развалившись в кресле, покрытом ковром, полусидел-полулежал вызывающе улыбающийся богатырь. По его лицу было понятно, что он чрезвычайно в себе уверен и доволен собой. Диву удивило то, что он был очень похож на Рёрика, хотя, пожалуй, не во всем. Что-то в нем не понравилось ей. Не понравилось сильно. Хотя для многих он показался бы совершенством. Видимо, это и есть брат Рёрика – Синеус. Она слышала о нем мельком.

– Он не прогонял меня! – Дива не знала, как отвечать на его слова и потому, не подумав, изрекла то, что пришло на ум. – А отправил погостить на время и…– Дива не успела закончить, как грубый смех богатыря буквально перебил ее и заглушил речь, потонувшую в его хохоте.

– Синеус, – Умила неодобрительно оглядела сына, словно призывая того к сдержанности. Потом обратилась к Диве, которая стояла как вкопанная, не решаясь ни двинуться с места ни сесть без приглашения. – Историю твою мы знаем вполне. Не трудись повествовать…

Дива покраснела, проклиная себя за свой длинный язык: лучше б вовсе молчала! Наверняка, Арви не только давно поставил Умилу в известность обо всех приключениях жены Рёрика, но и приукрасил последние.

– Значит, вот ты какая, княжна Новгородская, – Умила опустила голову на бок, рассматривая Диву с любопытством. Враждебности во взгляде княгини не было.

Гордость гостьи снова была задета. Она, Дива, уже давно не княжна, а такая же княгиня, как и сама Умила!

И все же чувство неловкости заковало язык дочери Гостомысла, и та промолчала, не отваживаясь отстаивать свой титул.

– Знаешь, часто случается, что свекровь и невестка мало ладят…– задумалась Умила, умудренная житейским опытом. – Особенно если существуют такие обстоятельства, которые имеются у тебя…Твой грубый отказ моим послам от условленной прежде женитьбы…Твои дерзкие речи в присутствии моих поверенных…– в последнем случае Умила имела в виду Арви. – И прочие твои выходки…И все же мы начнем с тобой с чистого листа, не тая обид и не злоумышляя против друг друга…– Умила была большой мастерицей держать неискренние, но красивые речи. – Так ведь?

– Конечно, матушка…– Дива несколько растерялась. Идя сюда, она наперед чувствовала себя униженной и отвергнутой. Недаром же были все эти проволочки со знакомством. И вот теперь неожиданно доброхотное обращение Умилы сбило с толку неопытную Диву.

– По поводу чистых листов…– усмехнувшись, Умила постучала ладошкой по большой книге, лежащей рядом с ней на столе. – Ты знаешь, что это такое?

– Эм, нет…– оторопела Дива, которая прежде мнила себя ученым человеком, но, точно, не могла знать, что за труд пылится на столе Умилы.

– Это самая ценная рукопись на здешних землях, – милостиво пояснила Умила, ум которой тяготел к искусству. А Утрехтский псалтырь, безусловно, являлся достоянием, которым княгиня гордилась и которое, по ее мнению, подчеркивало ее образованность. – Помимо текстов, здесь содержится сто шестьдесят шесть рисунков, выполненных тушью…Ты владеешь латынью?

– Нет, – опешила Дива, которая теперь чувствовала себя глупой растяпой.

– Жаль. Я уповала, ты переведешь нам сие произведение…Твой отец писал мне в своих посланиях, что ты образована…Ну что ж…– Умила, разумеется, не задумывала совместного чтения, но не могла отказаться от идеи поставить Диву на место, дав той понять, как она ничтожна.

В свою очередь Дива вконец смешалась, ощутив в полной мере собственное невежество, захлопав пушистыми ресницами. Ее трогательная растерянность не умилила старую княгиню. Но понравилась Синеусу, который тоже не слыл искусствоведом. Зато знал свою матушку вполне и понимал, к чему все эти ненужные разговоры про книгу.

– А Нег не такой уж дурак…Сам женился на кроткой голубке, а мне подсунул ворчливую невзрачную сосульку, – без стеснений констатировал Синеус, вспомнив Ефанду. Разбалованный дозволенностью всего видимого, он делал и говорил что захочет, не щадя ничьих чувств.

Неумышленно Дива обернулась на деверя, точнее, на его вызывающую речь. Их глаза встретились. Властный и наглый взгляд брата Рёрика напугал ее. К тому же Синеус смотрел на нее с явным мужским интересом, беззастенчиво разглядывая. Ей даже сделалось не по себе от столь неприкрытой развязности и бесцеремонности. Смущенная Дива поспешила поплотней запахнуться в шаль.

– Сын, – Умила укоризненно оглядела Синеуса, словно желая, чтобы он со своими откровенными высказываниями не вмешивался в беседу. А потом опять обратилась к Диве. – Я слышала, ты родила.

– Да, девочку. Ендвинду…– Дива вспомнила лицо своей крошки и улыбнулась.

– Жаль, что не мальчика. Нашему роду нужны сыны. Законные, имеется в виду. А от девочек толку нет, к сожалению. Одни только хлопоты. Вот как с тобой…– слова Умилы были сказаны ровным тоном, но все же предполагали обиду.

И Дива вспыхнула. Ее чувства пустились вскачь, словно буйные кони. Они что, проверяют ее тут? Или нет никакой проверки, а это лишь обычная манера обращения с теми, кто у них в зависимости?! Диве захотелось поспорить, возразить, но присутствие Синеуса несколько охлаждало ее пыл. Если он хотя бы вполовину свиреп так, как его брат, то уж лучше не злить его, вступая с его мамашей в бесполезную полемику, которая окончится трагедией для гостьи. Не следует обращать внимания на речи Умилы и уж тем паче встрять из-за них в новые неприятности. Скорей бы уже уйти из этих душных покоев!

– Ну почему, ты не права. Девчонки тоже на кое-что сгодятся, – ухмыльнулся князь, охватив Диву столь непристойным взглядом, что ей показалось, будто с нее сорвали половину одежд.

– Расскажи, как там мой сын…Все ли ладно? – не останавливаясь на словах Синеуса, обратилась Умила к Диве так просто, словно до этого и не сказала ничего досадного.

А Дива совсем запуталась. То Умила предлагает не злоумышлять друг против друга, то говорит нечто, граничащее с оскорблением! Бабка хочет обидеть ее, Диву? Или что? Или нет…Или она лишь говорит правду, все так и есть…Толку от Дивы немного, а ее ценность уже не так велика…

– Все ладно с ним, – ответила Дива, грустно вспомнив Рёрика. Разлука сама по себе тяжела. Но тяжелее всего осознание, что вдали от нее, Дивы, внимание Рёрика сойдется на других женщинах. Это неизбежно. Он забудет ее окончательно, потому что и до этого не так-то часто вспоминал о ней.