========== … ==========

— Накахара-сан, у нас ЧП!

С громким воплем Мичидзо Тачихара влетает в кабинет, едва не сшибив входную дверь. Кое-как сумев вовремя притормозить, он с силой упирается ладонями в письменный стол и тяжело дышит; халат слетел с его плеча, рыжие волосы стоят дыбом, на лбу и шее блестят капли пота, пластырь на носу сбился, отклеившись, наискосок.

— Нечего так орать. Мешаешь.

Сидящий за столом альфа, тоже рыжеволосый, но старше и с волосами, зализанными назад, недовольно отрывается от истории болезни и поднимает на медбрата холодный взгляд. Чую безумно раздражает эта черта юноши, данного ему начальством в помощники — Мичидзо буквально на всё реагирует воплем «у нас катастрофа», даже на вполне обыденные для этого места события. Накахара уже несколько раз приказывал ему не орать и не врываться в кабинет без стука; бесполезно, Тачихара попросту не может сдержать эмоций. Впрочем, это и неудивительно, пусть он и альфа и должен уметь держать себя в руках, он только-только пришёл на практику и ещё даже месяца не проработал. Не привык ещё к сумасшедшим, которые его теперь окружают, и искренне поражается хладнокровию самого Чуи.

А Чуя, глядя на него, то и дело с сочувствием думает: интересно, чем же таким Мичидзо провинился, что его засунули работать в этот ад. Больниц в Йокогаме несколько. Но эта, несомненно, самый худший вариант из всех возможных. Мало того, что психиатрическая лечебница, так ещё и стоит она прямо посреди полуразрушенных трущоб, и свозят в неё всякое отребье общества, которое всё равно толком никто не лечит, сдох — и хорошо, мир чище стал.

— Тебе пора бы привыкнуть, что у нас каждый день ЧП, — зло цедит сквозь зубы Накахара и захлопывает толстую обтрёпанную тетрадку. — В чём дело? Кто-то опять на завтраке вздумал в волейбол едой играть? Ерунда какая, убери и забудь.

— Хуже! — истерически взвизгивает Тачихара и с хрустом ломает пальцы. Он запинается, явно пытаясь подобрать подходящие слова, которые никак не лезут в голову. — Я… Я буквально на секунду отвернулся!.. А он… Он… — и тут его речь окончательно превращается в сборник междометий: — А он ка-а-ак схватит!.. Как замахнётся… Бах! Кровища фонтаном… Фр-р-р!

Лицо Мичидзо по цвету окончательно сливается с белым халатом, и он беспорядочно размахивает руками. Он не произносит имени виновника переполоха, но Чуя сразу понимает, о ком идёт речь.

— Осаму-кун, опять? — Тачихара судорожно кивает, и Накахара чуть не скрипит зубами от злости. Ну естественно, если в этом стоячем болоте происходит что-то экстраординарное, да ещё с нанесением тяжких телесных, в этом всегда замешан его пациент Осаму Дазай. — Что он на этот раз сожрал?

— Тарелку! — выпаливает Мичидзо, и Чуя подскакивает в своём кресле. — Я же говорю, я отвернулся на секунду, а он мигом тарелку расколошматил об стол, взял осколок покрупней, пырнул другого больного и осколок этот в рот запихнул!

— Блять! — невольно срывается у Чуи грубое ругательство. — Я же сто раз говорил, что к нему даже близко подходить нельзя с бьющейся посудой и металлическими приборами! И тебе, и другим медбратьям, и врачам! Эта блядская сорока всё блестящее и острое мигом тянет в пасть, а нам опять его зашивать всего! Куда ты смотрел?!

— Простите! — чуть не рыдает Тачихара. — Пластиковая посуда закончилась, новый запас обещали к обеду привезти. Я… Я не думал, что такое может случиться!

— У нас может случиться всё, что угодно! — опять взвивается над креслом Чуя. — Надеюсь, ты хоть осколок у него изо рта вытащил?

Незадачливый альфа мотает головой и трясущимися руками одёргивает халат.

— Мы пытались, он не отдаёт! Сжал зубы и мычит. Поэтому я и побежал за вами, он же поранится!

Чуя хватает со спинки стула свой халат, а со стола — очки. Если у Осаму во рту очередной острый предмет, то надо и вправду спешить к нему, с ним никто больше не справится. Дазай кое-как слушается одного Накахару, а с другими врачами он попросту притворяется слепоглухонемым.

— Да плевать, если поранится, — ругается на ходу Чуя, поправляя очки, — хуже будет, когда он проглотит этот кусок!

— Он может?! — ужасается Тачихара, явно прикинув перспективы.

— Тачихара-кун, ты даже не представляешь себе, что может этот чокнутый!

Притормозив на пороге кабинета, обернувшись и сверкнув глазами, Чуя приподнимает левую руку и демонстрирует её медбрату. На среднем пальце отсутствуют две верхние фаланги.

— Даже пальцы отрезать может?! — тот разом из белого становится серым и начинает икать.

— Отрезать ему нечем и незачем, — выругивается Накахара и пинает дверь, — зубами отгрыз!

И он пулей вылетает из кабинета, чтобы не видеть отвисшей челюсти помощника.

Осаму Дазай из буйных. Симпатичный семнадцатилетний омега, вполне здоровый и крепкий с виду, разве что очень худой, но в голове у него полнейший хаос. Его наспех составленная при осмотре медицинская карта буквально лопается от перечислений всех его психических расстройств. Прогрессирующая шизофрения, пикацизм, частые панические атаки и нервные срывы, неконтролируемые приступы гнева, гиперсексуальность и множество фобий, да ещё этот список регулярно пополняется — почти с каждым днём пребывания Осаму в клинике Чуя, как его лечащий врач, узнаёт о нём что-нибудь новенькое. Порой Дазай кажется ему вполне вменяемым, способным превратиться в нормального члена общества, но гораздо чаще он абсолютно безумен. И при этом Осаму, когда ему надо, проявляет просто чудеса хитрости и изворотливости, да ещё из-за своих проблем с психикой он невосприимчив к чувствам других, отсюда редкостная бессердечность и жестокость. Всё это в совокупности делает его очень опасным больным, как для окружающих, так и для него самого. Осаму неуправляем. И, как всё чаще думает Накахара, уже неизлечим.

Чую приставили к нему, едва он попал сюда на работу. И Накахара, молодой врач, только что закончивший обучение в университете, даже не представлял себе, с каким масштабом проблем столкнётся. Порой Чуя даже сомневается, что это ему по плечу, думает, что ему попросту не хватит опыта обуздать Осаму. Чуя уверен, что даже Огай Мори, уважаемый профессор, преподававший у него в университете и лично курировавший его, вряд ли бы взялся за такого пациента.

Но выбирать ему не приходится, и он вынужден работать с тем, что имеется.

Столовая, как и все общие и административные помещения, находится в глубине первого этажа. Чуя буквально влетает в огромный зал, и в глаза тут же бросается сборище из нескольких человек в белых халатах, столпившихся возле одного из столов. Трое держат отчаянно извивающегося Осаму, а двое безуспешно пытаются разжать ему зубы. Бесполезное занятие, челюсти и зубы у Дазая на зависть крепкие, если он твёрдо решил что-то держать во рту — ни за что не отдаст. Накахара об этом знает лучше кого-либо, столько ведь раз сам пытался открыть ему рот в заполненном горячим паром кабинете гидротерапии.

— Накахара-сан! — один из медбратьев оборачивается и почти с облегчением вздыхает, увидев его. — Слава богу, вы здесь. Может, он хоть вас послушается? Ну никак не отдаёт!

— Отпустите его, — приказывает Чуя и, увидев, что они послушались, подходит поближе. И оглядывает своего самого буйного пациента.

Осаму сидит на столе, поджав под себя тощие острые коленки. Бледный, трясущийся, больничная пижама самого маленького размера болтается на нём, как на палке. Спутанные волосы, неровно обстриженные, чёрными непослушными завитками болтаются возле выпирающих скул, щёку по всей длине пересекает уродливый шрам — недавно он украл у Чуи скальпель, засунул его в рот и, пока инструмент отнимали, насквозь пропорол им кожу. Повязку на глазу ему зачем-то сняли, выставив на обозрение ещё не до конца сошедшую опухоль. Его лицо кажется вполне обычным, разве что каким-то нездорово серым, но Чуе опытным взглядом видно, как сильно он стискивает зубы и как напряжена его челюсть. Единственный глаз, красноватый и воспалённый, горит лихорадочной ненавистью. А от уголков его рта к подбородку стекают тоненькие струйки крови.