Йошики слегка поджимает губы и, придвинувшись ближе, буквально вдавливает его в столешницу. Выставленное колено упирается ему в пах, поясница отзывается громким хрустом, и Хиде кривится от боли.
— Что, решил взять силой? — язвительно спрашивает Мацумото, запрокинув голову. — Сейчас ка-а-ак заору… И вся студия будет знать, какой Йо-чан извращенец и как ему нравится трахать своего гитариста в туалетах.
— Да насрать, ори сколько хочешь, — Йошики рывком опускает огромный ворот его водолазки и хватает за обнажившееся жилистое горло. Сжимает пальцы, душит, наблюдая, как Хиде кривится и сипло вбирает в себя воздух, не делая ни малейших попыток вырваться. — Я тебе не дам себя угробить, ясно? Лучше уж сам тебя задушу. Прямо сейчас.
Всё ещё сжимая пальцы, наклоняется поближе. Глаза — в глаза. И Хиде, уже кашляя, из последних сил криво улыбается краем рта. Высовывает наружу посиневший язык, дразня, закатывает помутневшие глаза.
Дверь вдруг содрогается от того, что кто-то резко дёргает её за ручку снаружи.
— Эм… Ребята, у вас там всё в порядке? — Хис. Наверное, они отсутствуют уже слишком долго, забеспокоился.
— Дай парням потрахаться спокойно, — доносится откуда-то издалека язвительный голос вокалиста.
Йошики передёргивается и кидает злобный взгляд на дверь:
— Тоши, убью!
Ответом ему является весёлый хохот. И Хаяши вновь переводит глаза на Хиде. Ледяной, пронзительный взгляд. Как сосулька, тут же намертво приковывающая к этой чёртовой столешнице.
— А с тобой, Хидето, мы ещё поговорим. Не вздумай никуда сбежать после репетиции.
— А если сбегу, то что? — насмешливо тянет Хиде сиплым голосом, наклоняя набок голову. — В угол поставишь, по жопе ремнём надаёшь?
— Без угла обойдёмся, а вот порку ремнём я тебе гарантирую, — тихо и раздражённо отвечает лидер. — Я сам отвезу тебя домой. И не смей со мной спорить.
— Намекаешь на прощальный секс? Смешно.
Йошики, покраснев, резко разжимает руку, и Мацумото отшатывается от него, кашляя и хватаясь за шею. Больно. Кто бы только знал, как сильно могут сдавливать горло эти нежные тонкие пальцы. От них наверняка следы останутся…
— Это почему же прощальный?
— Потому что пошёл ты нахуй, Хаяши, — Хиде презрительно фыркает и отворачивается. — Считаешь меня чокнутым — считай. Только я это выслушивать не собираюсь. Ненавижу тебя.
Он опять видит удивление и некоторую обиду в тёмных глазах; но Йошики берёт себя в руки и, хмыкнув, одёргивает рубашку.
— Взаимно, — он слегка наклоняет голову и окидывает его вновь ставшим томным взглядом. — Пошли на площадку. Репетицию надо довести до конца.
Мацумото ухмыляется, натягивая обратно воротник водолазки, чтобы прикрыть зияющую свежими синяками шею. И, как обычно, следует за своим лидером.
Больше всего на свете после этих нескольких часов мучений ему и вправду хочется сбежать в ближайший бар и напиться там до полусмерти, чтобы опять ставить мировые рекорды по дальности метания телевизоров из окон. С тех пор, как Йошики объявил о распаде «X», каждая репетиция для Хиде — своего рода моральная травма. Это как пытаться вылечить поражённую гангреной конечность мазями: вроде видишь, что она уже вся чёрная и сгнила, понимаешь, что её теперь только ампутировать, если не хочешь получить заражение крови и сдохнуть, но всё равно где-то в глубине души надеешься, что однажды утром эта чернота станет меньше или исчезнет совсем.
Напиться, нажраться живых креветок или ещё какой-нибудь жирной дряни, на которую трезвый Хиде никогда бы даже не посмотрел, боясь, что поправится от одного только вида. А потом приехать домой, привычно вызвать рвоту, очищая желудок, проблеваться. Может, прихватить с собой какого-нибудь смазливого парнишку, который его выебет до воплей и зудящей задницы и лицо которого наутро Мацумото даже не вспомнит. А может, просто завалиться спать в одиночку. Обычные вечера и ночи после ухода Йошики. Хиде пытается таким образом убедить себя, что Хаяши ему не нужен и что без него всё великолепно. Но на деле понимает, что скатывается в пропасть. И что только Йошики может поймать его за шиворот и не дать окончательно пасть на дно. Или же, как вариант — они в таком случае упадут вместе.
Были ли у Хиде чувства к нему? Конечно. И сильные. Вот только он слишком долго держал их в себе. Так долго, что они успели остыть и лопнули в итоге от одного неосторожного слова. Хиде давно сделал публичное заявление о своей бисексуальности и то и дело шокировал журналистов откровенными высказываниями вроде «охеренный секс — это любой секс, неважно, с парнем или с девушкой», даже песню об этом написал в своё время. Да, Мацумото пускался во все тяжкие и никогда не делал из этого секрета. И, будучи таким отбитым, неразборчивым в связях, Хиде не осмеливался рассказать Йошики о своих чувствах. Боялся оскорбить утончённого лидера, боялся, что Хаяши возмущённо воскликнет: «Я что, по-твоему, на гея похож? Держи свои мерзкие фантазии при себе, сделай одолжение» и отвернётся от него раз и навсегда. А больше всего на свете Хидето боялся совсем потерять его, поэтому вздыхал тайком, мечтал по ночам и помалкивал, думал, что ему вполне достаточно просто быть рядом с Йошики, видеть его улыбку, слышать голос. А потом проблема решилась сама собой, когда после очередного их набега на бары Хаяши ни с того ни с сего сам зажал его в такси со всей беспардонностью сего деяния: они оба были порядочно пьяны к тому моменту, алкоголь развязал руки и языки, и вполне стандартно начавшийся весёлый вечер завершился в постели. С утра, проснувшись с жуткой головной болью и увидев рядом мирно посапывающего обнажённого Йошики, Хиде чуть не заорал от ужаса и пролетевшей в голове мысли «о боже, у нас что, что-то было?!» и слишком резко дёрнулся, разбудив новоявленного любовника. Мацумото уже приготовился получить удар в лицо кулаком с размаха и гневный вопль, но, вопреки ожиданиям, Хаяши осыпал его нежными поцелуями и, обнимая его страстно за шею, жарко шептал в ухо: «Я люблю тебя, Хиде, давно люблю, мы обязательно будем вместе… И это был лучший секс в моей жизни». В тот день ни на какую репетицию они не попали, Йошики позвонил ребятам, всё отменил, после чего отключил телефон от сети, бережно уложил обалдевшего, ничего не понимающего Хиде обратно на подушки и принялся его обцеловывать. Из постели они кое-как выбрались только к следующему вечеру, ничто больше не могло мешать им принадлежать друг другу. С такого странного утра и начались их отношения. И, хоть Мацумото и понимал головой, что строятся эти самые отношения скорее вульгарно на сексе, чем на каких-то глубоких чувствах, это не мешало ему ощущать себя невероятно счастливым. Обожаемый Йошики был рядом и сводил его с ума, что ещё было нужно для радости? Досадно только было, что всё это случилось лишь два года назад, во время записи «Dahlia». После того, как восемь лет они старательно держали дистанцию и скрывали, что их тянет друг к другу.
…Но в итоге вместо бара — припаркованный в самом углу тёмной стоянки какого-то уже закрывшегося на ночь торгового центра «Кадиллак». Разложенное заднее сидение. Отпечаток тонкой ладони на запотевшем стекле. Порванная водолазка, отброшенные куда-то в сторону джинсы. И несколько валяющихся на полу пустых пакетиков из-под презервативов.
— Прекрати! Мне больно, я не хочу… Не хочу так, Йо!
Прижавшись щекой к кожаным сидениям, ладонью чувствуя отрезвляющий холод стекла, Хиде кривится, пока его усиленно долбят сзади. Йошики только кажется нежным и слабым, а в сексе он себя ведёт почти как любой мужчина, жёстко и эгоистично. И член у него ого-го, здоровенный, Мацумото даже при тщательной подготовке всегда с трудом принимал его в себя. Только вот раньше он хотел. А сейчас это настоящее изнасилование. И то, что он презерватив натянул, чести ему не делает.
Хиде осознавал, что едва он окажется в машине Йошики, Хаяши его скрутит. Но не посмел сбежать. И теперь расплачивается за свою трусость таким болезненным унижением.
