Чуть подрагивающими руками Койю выудил мягкую кофту с длинным рукавом и лёгкие серые брюки и положил их на постель рядом. Пространство в сумке освободилось, и на глаза тут же попалась маленькая чёрная коробочка; омега вытащил и её. Повертел в руках и крикнул:
— Кензо, подойди сюда на минуточку!
Послышались лёгкие шаги, телохранитель уверенной походкой шагнул в комнату.
— Что, Койю-сан? Вам с чем-нибудь помочь?
Койю открыл крышку коробки и выудил из неё злосчастный медальон на разорванном шнурке. Он спрятал украшение подальше, так и этак обмозговывал ситуацию с ним, и теперь решил, что кулон может ещё и сыграть ему на пользу: можно хотя бы попытаться слегка разговорить Кензо.
— Кажется, ты хотел его забрать, — нарочито скучающим тоном пробормотал Койю, покачивая кругляшок на пальцах. Кензо, дёрнувшись, уставился на кулон, как заворожённый, и прикусил губу. — Знаешь, я подумал немного и решил, что отдам его тебе. Забирай. Мне он всё равно не нужен, больно уж нехорошие воспоминания навевает, вряд ли я буду его носить.
По правде говоря, Койю за собой замечал, что медальон не вызывает у него таких уж неприятных ощущений, когда он на него смотрит. Когда он случайно попался Койю, выпав из папки, его в первую секунду прошибло, а вот потом Койю неоднократно рассматривал украшение и понимал: зря он боится воспоминаний, они есть, но очень и очень смутные, такие, что даже напугать толком не могут.
Кензо несмело протянул руку и осторожно забрал у него кулон, едва уловимо тронув пальцы своими.
— Уверены? Мне казалось, что в прошлый раз вы меня порвать были за него готовы.
— Хм-м, может быть, — с видом настоящего кретина выдал Койю и картинно поправил уложенные волосы. — Но сейчас я передумал. Извини меня за грубость. И сделай одолжение, убери эту пакость. Выкинь, сожги, себе оставь, делай что хочешь, но пусть он больше не попадается мне на глаза. Мне нельзя нервничать.
Кензо поколебался минуту и убрал медальон в карман своего пиджака.
— Конечно, Койю-сан. Простите, это был мой прокол, я должен был его уничтожить сразу же. Больше вы его не увидите, обещаю.
Койю слегка прищурился. Ему показалось, что Кензо выдохнул с облегчением. И появился интересный повод для разговора.
— Но я хочу кое-что у тебя спросить, — он наклонил голову, и Кензо уставился ему в лицо. — …Кензо, а каким образом ты оказался в курсе, что этот медальон с меня силой снимали и что он вообще был на мне в ту ночь? Не подумай чего, мне просто интересно…
— Ну, так всеми хлопотами, связанными с больницей, занимался я, — спокойно ответил Кензо и завёл руки за спину. — Таканори-сан был в шоке и оказался не в состоянии с врачами разговаривать, сбросил всё на меня, я должен был устроить вас в самые лучшие условия и потом ему отчитаться. Представляете, что ему пришлось тогда пережить? Я вёз его домой из аэропорта, всё было в порядке, вдруг раз — на дороге впереди авария, всё перекрыто полицией, я вылез спросить, что случилось, увидел, что разбитая машина подозрительно знакомая… Сами понимаете. Я попросил тогда Таканори-сана остаться в салоне, думал, как бы поаккуратней ему сказать, но он всё же вылез. Только увидел машину — и упал в обморок, сразу.
Едва речь зашла о хозяине и его переживаниях, мрачно молчащий Кензо разом сделался весьма разговорчивым.
— …Естественно, я отвёз его домой, вызвал врача, а сам помчался в больницу, чтобы обо всём договориться. Врачи мне и рассказали о ваших травмах и об этом дурацком шнурке, а я потом рассказал об этом Таканори-сану. Вот и всё…
— Така в обморок упал? — недоверчиво протянул Койю. — Да у него нервы как канаты стальные, ты о чём?
— Да, но не когда это касается вас, — Кензо сощурился. — Он очень за вас переживал, Койю-сан. Две недели лежал и вообще почти ни на что не реагировал. А потом очнулся и сразу пошёл всех на уши ставить.
Пока он говорил, Койю, чуть смежив веки, внимательно следил за выражением его лица. Но напрасно он пытался отметить какие-то изменения; если Кензо даже врал и нервничал, то, как обычно, не показывал этого и изумительно держал себя в руках.
— По-моему, его в тот момент даже то, что ребёнок погиб, вообще не беспокоило. Волновало только то, чтобы вы остались живы… А почему вы спросили, Койю-сан? — он слегка поднял белёсые брови и наклонил набок голову. Пара серебристых прядок выбились из идеально гладкой причёски, и Кензо отвёл их в сторону.
— Да просто так, — Койю улыбнулся краем рта и сложил ладони на коленях. — Выходит, это тебе я отчасти обязан своим спасением?
Кензо резко выпрямился. Тёмно-серые глаза почернели.
— Я это не ради вас сделал, — довольно зло заявил он. — Только ради Таканори-сана. Потому что он с ума бы сошёл, если бы авария закончилась вашей смертью. Очень уж он вас любит.
— Грубо, зато откровенно, — оценил Койю и подобрал кофту. — Можешь быть свободен, позову, если понадобишься.
Кензо, выпрямив спину, невозмутимо прошествовал к двери и исчез в соседней комнате.
— Вот, значит, как, — прошипел Койю себе под нос. — Так я и думал. Така был в шоке, ты мог сколько угодно мутить свои тёмные делишки, наверняка что-то подстроил… Хм. А ведь в моей машине лопнул тормозной ремень. Не причастен ли ты к этому случайно, а, Кензо?
Едва эта мысль оформилась в голове, Койю её отбросил. Нет, Кензо хорошо осознаёт, что Таканори бы не пережил потери, вряд ли бы он стал подстраивать аварию. Ремень точно лопнул сам. В этом плане Юу абсолютно прав, если бы возникли хоть малейшие подозрения в злом умысле, Таканори бы весь город перерыл, но нашёл виновника и горло ему перегрыз бы. Но вот что было дальше, в больнице, которую Койю тоже помнит очень смутно?
Койю натянул на себя кофту и откинулся на спину, поглаживая ладонями живот. Может, следует попросить Ютаку поднять больничные документы и уточнить, что за травмы у Койю были и в каком состоянии он поступил в клинику? Конечно, он был без сознания и потому не помнил, как его привезли в больницу и уложили в реанимацию, он окончательно очнулся только через пару месяцев — просыпаться начал раньше, но вот те моменты как раз и виделись совсем размытыми. Чёткие воспоминания начинались с того времени, как его перевели в обычную палату и пустили к нему Таканори. До этого Койю просыпался лишь на короткое время, после чего снова впадал в глубокий сон, ослабленный травмами и лекарствами организм не работал должным образом. Он слышал какие-то разговоры, чувствовал, как ему меняли повязки и кололи чем-то, но шевелиться не мог и почти ничего не видел, в глазах всё плыло…
Он поморщился и перевернулся на бок. Похоже, он ошибался, что-то произошло не на дороге, а уже позже, в больнице. И Кензо явно имеет к этому самое прямое отношение. Вот только как бы вытрясти из него правду? И каким, чёрт побери, образом с этим связаны те странные воспоминания о Хиде и горящая щека во время разговора с Йошики? Это ведь не воспоминания Койю, он совершенно не знает этих двоих и не может помнить нечто подобное. Так почему же они вдруг начали всплывать в его голове?
Над всем этим следовало тщательно подумать. Но Койю решил сделать это позже. Вот уедет Таканори послезавтра вечером в командировку — и ему будет чем занять свои мысли, чтобы не скучать без супруга.
***
Когда ты чувствуешь себя счастливым, время летит очень быстро. И ещё быстрее оно делает, если ты понимаешь, что оно ограничено. Два дня пролетели как час; Таканори поднапрягся и всё-таки смог завершить переговоры с первого раза, прийти к соглашению с новым партнёром, и оставшееся время он с радостью посвятил супругу. И они просто, забыв почти обо всём, гуляли почти до самой поздней ночи по улицам и разговаривали обо всём на свете. Койю таких моментов не помнил со времён их помолвки. Вот только тогда не было ощущения какой-то тревоги и неправильности происходящего. А теперь было.
Койю цеплялся за пальцы супруга и старательно улыбался, пытаясь скрыть свою нервозность. Его пугало то, что он со всей этой историей невольно стал приглядываться не только к своим новым знакомым, но и к Таканори, которому до этого доверял просто безоговорочно. Таканори вроде бы вёл себя вполне обычно, улыбался, шутил, поглядывал с нежностью на супруга и гладил его руку, когда они, устав, сидели в какой-то кофейне, он казался расслабленным и довольным. Койю очень старался не думать о том, что его тоже нельзя сбрасывать со счетов. Ему хотелось верить, что уж Таканори точно бы не дал его никому в обиду и уж тем более не нанёс вреда сам.
