«Вот чёрт… Надеюсь, это не то, что я думаю».
***
От долгого сидения в неудобном жёстком кресле уже начинало жутко ломить поясницу. Койю то и дело ёрзал, пытаясь устроиться поудобней, но получалось с трудом. Каолу привычно бегал вокруг него с кисточкой, нанося на веки сверкающие блёстки, ассистент рядом осторожно брызгал на волосы лаком. У Койю от них уже в глазах зарябило, поэтому он просто бездумно смотрел перед собой и мыслями был где-то очень далеко от этой гримёрной.
Итак, эта ниточка оказалась оборванной. Хиде, с которым мог сбежать Уруха, давно мёртв, а Йошики даже не знал, что Уруха пропал, и давно уже его не видел. Вроде бы разговор получился почти ничего не значащий и ни на шаг не приблизил Койю к разгадке, но беспокойство так никуда и не ушло, наоборот, даже усилилось. И причиной ему было то, что Койю почему-то казалось, что всё, рассказанное Йошики, он знал, но по какой-то причине забыл. Да и вообще, не многовато ли он забыл во всей этой истории?
Длинные красные волосы Хиде и его бледное лицо с лихорадочно горящими глазами так и стояло перед взглядом. Стоило лишь слегка опустить веки, и Койю буквально видел, как альфа на фотографии в электронной рамке оживает, потряхивает головой и язвительно улыбается, запрокидывая назад голову. И это пугало омегу всё больше. Почему Койю представляет это себе так отчётливо, если сегодня он вроде как впервые увидел Хиде, и то только на старом снимке? И почему, пока он слушал Йошики, у него так противно тянуло в груди, словно он услышал о смерти кого-то близкого? Появлялось такое странное ощущение, будто у него в голове собственные воспоминания перемешались с чьими-то чужими, причём чужие теперь изо всех сил пытаются затоптать родные. Но как такое может быть? И вообще, какие из этих воспоминаний — собственные?
И что Койю теперь со всем этим делать, тоже решительно непонятно… Может, и вправду пора бросать расследование. Койю прикусил губу, легонько, чтобы не смазать липкую чёрную помаду. Почему-то в последние несколько дней эта мысль стала посещать его всё чаще и чаще, хотя он и гнал её от себя, повторяя, что он для собственного спокойствия должен всё выяснить. Для собственного спокойствия и для своего ребёнка, чтобы ему не достался дёрганный папочка. Он осторожно опустил ресницы и погладил ладонью живот.
— Койю-кун, не шевелись, — Каолу тут же среагировал на его попытку пошевелить головой и принялся обмахивать лицо кисточкой. — Что с тобой сегодня? Ты обычно спокойно сидишь, а сегодня прямо весь изъёрзался.
— Спина болит, — пожаловался Койю и слегка поморщил нос, борясь с желанием чихнуть. Вот и все прелести токсикоза, его даже от запаха косметики и парфюма Каолу разом мутить начинает, хотя раньше он совершенно спокойно к этому относился. — Что-то кресло сегодня очень неудобное…
— Не капризничай. Возьми себя в руки, тебе ещё сниматься, — «обрадовал» его Каолу, последний раз махнул кисточкой и отстранился, любуясь делом своих рук. — Давай, солнышко, иди на площадку. И моргай осторожно, а то блёстки рассыпятся.
— Сам знаю. От них потом не отмоешься…
Койю вздохнул, представляя, как после съёмки будет яростно тереть глаза мицеллярной водой, осторожно встал с кресла, опершись на подлокотники, и, покачиваясь на огромных шпильках, поплёлся к выходу на площадку.
«Така меня убьёт, если узнает, что я ходил на таких каблуках…»
Стараясь не щуриться от яркого света софитов, Койю старательно выполнял указания фотографа. Хорошо, что сегодня его нарядили в нормальный костюм с широкими брюками, хоть двигаться свободно можно было. Время от времени к нему опять подскакивал Каолу, на ходу поправляя неустойчивый макияж. Прошло довольно много времени, а потом из коридора вдруг донеслось радостное восклицание ассистента, и в маленький зальчик проскользнул Шота. Койю и сам чуть не вскрикнул от радости, увидев его, а друг прижал к губам палец и тихонько устроился на маленьком диванчике.
Фотограф вскоре объявил перерыв, и Койю, опустившись на диван рядом, обнял друга. Они регулярно созванивались, почти каждый день, но вот не виделись уже довольно давно — Шота переживал все «прелести» своего положения и почти не вылезал из загородного дома, а Койю закрутился со своей работой и расследованием, и ему не хватало времени, чтобы навестить его. И сейчас Койю, осматривая друга, отмечал, что Шота не очень-то хорошо выглядит — бледный и осунувшийся, он казался замученным и усталым, даже его всегда весело блестящие чёрные глаза выглядели какими-то потухшими.
— Сплю плохо и мало, — со вздохом ответил Шота на встревоженный вопрос Койю, закончив ахать на известие о его беременности, и сложил ладони на большом животе. — Знаешь, Ко-тян, сидеть дома в одиночестве целыми днями — то ещё испытание на прочность… Кимеру, конечно, пытается как-то меня развлекать, но у него это отвратительно получается. А Киян как с цепи сорвался, уже вторую неделю в студии ночует.
— Он альбом записывает, — попытался оправдать альфу Койю, улыбнувшись краем рта. — Это тяжёлый труд, самоотдачи будь здоров требует. Тем более что у них новый бас-гитарист, пытаются ещё притереться параллельно…
— Да, Киян рассказал. Меня именно это и беспокоит, — Шота слегка нахмурился и настороженно посмотрел на друга. — Ты его видел, этого гитариста? Симпатичный?
Прекрасно понимая, куда выруливает разговор, Койю приподнял руки:
— Шота, не ревнуй. Не покушается никто на твоего мужа драгоценного, да и Кисё-сан работу с личной жизнью не смешивает, знаешь ведь. Хочешь ли знать, на этого гитариста мой телохранитель глаз положил, так что не переживай.
— Спасибо, успокоил. Хотя мне всё равно кажется, что у Кияна кто-то на стороне появился, — грустно ответил Шота и принялся крутить пальцами прядь аккуратно уложенных чёрных волос. — Кто-то постоянный.
— У вас какие-то семейные проблемы? — растерянно протянул Койю, машинально тронув пальцами намертво залаченные волосы и тут же отдёрнув руку. — Он хуже к тебе относиться стал?
— Нет, что ты. Когда Киян дома, он ласковей некуда, — Шота улыбнулся. — Внимательный, заботится обо мне, спрашивает о моём самочувствии. Когда он последний раз возвращался, мы даже имена детям придумывали, — он тихо засмеялся и тут же потух. — Вот только как омега я его интересовать вообще перестал. У меня ощущение, что он стал ко мне относиться скорее как к своему ребёнку, чем как к мужу.
— Да он всегда к тебе так относился… — Койю покачал головой. — Учитывая, на сколько лет он тебя старше, не вижу в этом ничего удивительного. У нас с Такой разница поменьше будет, но он тоже меня за ребёнка иногда держит и даже воспитывать пытается. Это нормально, не бери в голову.
Перед глазами опять встала вчерашняя почти ссора из-за расследования и яростно блестящие голубые глаза, и Койю недовольно поморщился. Не думать об этом, только не думать. Таканори уже остыл и даже вроде как собрался взять на работе отгул, чтобы загладить вину перед супругом, а Койю постарается его дальше не провоцировать, будет вести расследование тайком. Зато потом, когда всё выяснит, гордо расскажет ему.
— И потом, ну скажи, тебе самому сильно хочется, чтобы он сейчас тебя в постель без конца тянул? — продолжил Койю.
— Хах. Да он меня и после свадьбы туда особо не тянул, — фыркнул Шота, — а сейчас вообще отстранился.
— Просто он не хочет тебе навредить. Так ведь можно и выкидыш устроить.
Койю слегка нахмурился и принялся похлопывать себя пальцами по щеке. Прозвучало бы, наверное, странно, но они до этого почти не разговаривали на столь интимные темы. Супругов обсуждали, конечно, но определённую личную грань не переступали. И Шота, при всей своей любви к мужу и болтливости, предпочитал о таком не распространяться, жаловался только на свою ревность и на то, что Кисё слишком редко бывает дома. Койю искренне полагал, что у них всё вполне благополучно. А теперь выясняется, что далеко не всё так безоблачно… Похоже, Шота и вправду очень расстроен, раз начал откровенничать о таком. Койю временно отвлёкся от своих раздумий о Хиде, его мысли тут же потекли в другом направлении.
