Йошики ухмыльнулся и поднял на него блестящие глаза.
— Что, прямо тут? Какой нетерпеливый.
Ему не к месту вспомнилось, как когда-то давно у Хиде была привычка приезжать к нему на свидания поздно вечером и жадно набрасываться на него чуть ли не с самого порога; до постели они тогда обычно кое-как добирались уже в процессе, разбив по дороге пару-тройку хрупких предметов и перевернув вверх дном почти всю мебель. Но со временем этот его пыл слегка угас, может, отчасти из-за того, что Йошики во время одного из концертов сильно травмировал позвоночник, и Хиде после этого опасался неаккуратно заваливать его, боялся ещё сильнее навредить слишком большой активностью.
Хиде сощурился и, наклонившись, на секунду прижался к приоткрытым губам. Прохладные пальцы скользнули по шее вниз, к плечам, отогнули воротник, и Йошики тихо выдохнул ему в рот. А спустя пару секунд чуть не вскрикнул, ощутив, что его подхватывают и легко поднимают; он машинально вцепился руками в спину Хиде и сжал коленями его бёдра.
— Ну зачем же здесь… — шепнул ему с ухмылкой Хиде и потащил к лестнице. — На полу будет неудобно, у тебя спина заболит. Так что пойдём в кровать.
Бережно опустив пианиста на простыни и прижавшись к нему, Хиде осыпал кожу невесомыми поцелуями. Йошики дышал тихо, с надрывом, закатывая глаза и послушно приоткрывая рот, когда он прикасался к пересыхающим губам. Им обоим становилось жарко; одежда почти сразу оказалась отброшенной на пол, подальше, и Хиде медленно погладил подрагивающими ладонями узкие, почти девичьи бёдра, отстранился на секунду, любуясь эффектом. Раскрасневшийся, встрёпанный Йошики в сладком бреду, смотрящий на него таким горящим, порочным взглядом, явно заводил его и заставлял помутнеть сознание посильнее любого алкоголя.
Закусив губу, Йошики протянул к нему руку и медленно провёл ладонью по груди, широко разводя пальцы, задевая пунцовые точки сосков. Хиде всегда очень тщательно прятал от посторонних глаз своё тело; первое время он даже Йошики стеснялся, наотрез отказываясь принимать вместе ванну и снимать кофту. Виной этому, как знал Йошики, были детские комплексы, от которых Хиде так до конца и не избавился — как-то в момент опьянения Хиде жаловался Йошики на жизнь и рассказывал, как в детстве подвергался настоящему террору со стороны одноклассников из-за полноты. И он до сих пор весьма неохотно позволял возлюбленному стягивать с себя одежду, несмотря на то, что сейчас он был даже слишком худым. А Йошики льстило немного осознание того, что Хиде таким, кроме него, не увидит никто посторонний. Как и мысли, что только с ним Хиде, такой вот скромный и застенчивый, может становиться жадным и развратным; что он может глубоко целовать возлюбленного, вынимая всю душу, буквально вылизывать его, яростно толкаться в извивающееся тело, шептать непристойности, наблюдая, как Йошики заливается краской, и жарко выдыхать имя ему в самое ухо.
Он весь был острым. Шея, плечи, ключицы, рёбра — почти все кости слегка просвечивали под тонкой полупрозрачной кожей и легко прощупывались. Йошики приподнялся на локтях, травмированная спина тут же заныла от напряжения, но ему захотелось поцеловать живот возлюбленного, пройтись кончиком языка чуть вниз, к паху, вдохнуть родной аромат тела, успокаивающий и возбуждающий одновременно. В ответ на прикосновение Хиде тихонько вздохнул и опять наклонился, терзая приоткрытый рот, ловя губами бьющуюся жилку под челюстью.
Его руки привычно сжимали талию пианиста, сильно, оставляя на коже красноватые пятнышки. Прислушиваясь к шипению Йошики, Хиде утыкался лицом в его длинные волосы и с силой вжимался в него бёдрами.
— Хиде… — прошептал Йошики хрипло. Он тёрся носом о шею возлюбленного, обнимая его обеими руками, целовал влажную кожу. Жар прильнувшего к нему тела сводил с ума, опять давал понять, что Хиде живой и что он рядом. И Йошики думал, что больше ни за что не отпустит его. — Ну давай уже…
— Ш-ш-ш… — Хиде улыбнулся, прижал палец к его припухшим губам и, прикрыв глаза, упёрся лбом в лоб. Глаза — в глаза. — Сейчас, Йо… Не спеши так.
— Это не я спешу, — почти простонал Йошики, оттягивая пальцами его волосы, — а ты меня дразнишь, изверг.
И Хиде, успокаивая нервного возлюбленного, медленно поцеловал его.
— Почему ты так не хочешь, чтобы я улетал?
Хиде несмело подал голос, когда Йошики уже отдыхал у него на груди. Погладил по спутанным, влажным после душа волосам, убирая их со лба.
Йошики слегка пошевелился, поворачивая к нему голову. Вжавшись щекой в острые рёбра, он почти с печалью в глазах смотрел на возлюбленного. Йошики опять подумал о том, что, наверное, следовало бы рассказать ему о своём кошмаре. Хотя вряд ли бы это до такой степени подействовало на Хиде. Он явно всё уже решил и не хотел на ходу менять планы.
«Останься со мной. Я не хочу потерять тебя…»
— Что за идиотский вопрос, — Йошики ехидно улыбнулся краем рта. — Просто демонстрирую тебе свой эгоизм.
— Да как будто я и так не знаю, какой ты эгоист махровый, — Хиде фыркнул и потянулся к нему.
Йошики позволил ему поцеловать себя, даже прихватил легонько его губы в ответ.
— Хиде… — он приподнялся и обхватил ладонями лицо. Хиде с недоумением в глазах уставился на него. — Пообещай мне, что не будешь там пить. Пожалуйста.
— Йо, ты о чём? — Хиде округлил глаза и погладил его по щеке.
— Я не смогу за тобой присматривать и держать за руку, — Йошики прикусил губу. — Так что ты должен мне пообещать, что будешь хорошо себя вести.
— Успокойся, я не собирался никаких пьянок устраивать. Если только с ребятами чуть-чуть шампусика хлебнём после премьеры песни на телевидении, это ж святое, — Хиде поцеловал его в кончик носа. — Всего пару бокалов, обещаю, попрошу ребят меня приструнить, если что. К тому же, со мной будет Хироши, а ты же знаешь, его моё пьянство бесит не меньше, чем тебя.
Йошики тихонько вздохнул. Да, он помнил, что Хироши, младший брат Хиде и в данный момент его менеджер, даже запах алкоголя на дух не переносит. Но Йошики знал и то, что Хироши очень любит брата, восхищается им и редко осмеливается всерьёз перечить ему.
Если Хиде захочет, он напьётся. И повесится в пьяном угаре на дверной ручке в своей квартире. И никто не сможет ему в этом помешать.
***
Спустя неделю канал CNN сообщит о том, что знаменитый музыкант Хидето Мацумото обнаружен мёртвым в своей токийской квартире. И Йошики опять сорвётся туда, опять будет выслушивать жалкое блеянье полицейских, пытающихся убедить его в том, что это самоубийство. Йошики вновь будет злобно отмахиваться от отчаянно старающегося его успокоить Тоши, обвинять его во всех грехах, снова простоит всю церемонию прямо, без единой слезинки.
Адский круг замкнулся. И тут же разорвался вновь, когда через несколько дней после похорон Йошики недрогнувшей рукой полоснул себя по запястью острым перочинным ножом.
========== 2. ==========
Боль. Йошики чувствовал её сквозь сон. Она вспыхнула где-то в запястье, пульсируя под кожей, и быстро расползлась по всей руке вверх, к плечу и шее; казалось, что кто-то, схватив его за ладонь, с силой тянет и пытается утащить за собой в очередную пропасть. Или руку оторвать. Неприятные ощущения казались настолько реальными, что пианист сморщился и, поёрзав на подушке, проснулся.
Опять комната на втором этаже дома в пригороде Лос-Анджелеса, снова малиновый рассвет за окнами. И снова Йошики лежит на постели в одиночестве, а Хиде, наверное, как обычно, курит на террасе.
Йошики тихонько скрипнул зубами и закатил глаза. Очередная ночь на двадцать шестое апреля. Опять всё с самого начала.
В какой момент Йошики понял, что он каким-то невероятным образом угодил в некий закольцованный период времени? Ему хватило трёх смертей Хиде и своих собственных. Всё повторялось из раза в раз: он просыпался ночью или утром двадцать шестого апреля, позволял Хиде улететь в Токио на следующий день, в ночь на второе мая Хиде погибал, а Йошики спустя несколько дней кончал жизнь самоубийством… И опять просыпался дома.
