— Я ничего тебе не говорю про оправдания, понял и простил уже давно, успокойся. Когда я тебя за что-то не прощал? — Йошики осторожно тронул его ладонь, поглаживая пальцы и чувствуя, как они вздрагивают. — Просто спросил ради интереса.
Это была очевидная ложь. Излишняя чувствительность Йошики, с одной стороны, делала его вполне добрым и эмоциональным, а с другой — не позволяла ему до конца прощать обидчиков. Он мог выслушать извинения, кивнуть и сказать «проехали», мог продолжать нормально общаться с задевшим его человеком, даже улыбаться ему вполне искренне, но вот нанесённая рана так и оставалась внутри на всю оставшуюся жизнь, да ещё начинала кровоточить при малейшем напоминании, и Йошики ужасно мучился от этого. Особенно — в случаях вроде того, о чём они говорят, это и вовсе было из ряда вон выходящим.
Да, Хиде ему изменил. Один-единственный раз за все их отношения, но легче от этого не становилось, потому что Хиде и вправду искренне не понимал, почему Йошики так на него разозлился.
Йошики никогда не считал себя собственником, наоборот, он вздрагивал от одной только мысли, что станет вести себя как Тайджи и кидаться чуть не с кулаками на любого, кто посмел лишний раз взглянуть на его возлюбленного. Он на себе прочувствовал, как излишняя ревность разрушает даже хорошие и крепкие отношения, и, начиная встречаться с Хиде, поклялся себе, что никогда не будет ревновать его так сильно. Сказать это самому себе было очень просто, а вот принять оказалось сложнее, Йошики невольно всё-таки приглядывался к поведению Хиде. Первые полтора года они были абсолютно счастливы вместе, даже ни разу не поссорились. А вот потом грянул взрыв.
Началось с того, что Хиде однажды радостно рассказал Йошики, что у него появилась возможность поучаствовать в создании короткометражного фильма по его же собственному сценарию — помимо песен, Хиде изредка баловался написанием рассказов на разные темы, и тут ему предложили экранизировать один из них и заодно сыграть главную роль. Йошики, разумеется, тогда улыбнулся и сказал, что это замечательно. Он вообще, видя рвение Хиде, старался всячески поощрять его, поддерживать и не ограничивать его свободу в пределах группы: он всегда с удовольствием изучал сольные наработки, которые Хиде гордо ему демонстрировал, даже давал советы, если гитарист их просил. Йошики хотел видеть Хиде счастливым и понимал, что его неуёмной фантазии и энергии и вправду очень тесно в рамках только «X». К тому же, Йошики таким поведением преследовал и свои собственные цели — он осознавал, что вместе с популярностью Хиде будет расти и интерес к группе. Окрылённый Хиде с полной самоотдачей окунулся в новый проект, доработал сценарий, написал музыку, сам её исполнил на всех инструментах. Съёмки заняли около десяти месяцев, и Йошики прекрасно помнил, как Хиде с горящими от возбуждения глазами в конце концов притащил домой кассету с надписью «Seth et Holth» и буквально всунул её в руки возлюбленного. Зрелище оказалось довольно странным и немного тяжёлым для восприятия — очень вольное и психоделичное переосмысление какой-то древней египетской легенды о двух богах, которые жили в некоем измерении, общались через кровь и слёзы и не знали никаких печалей, а потом по воле злой судьбы начали задаваться нехорошими вопросами и за неуместное любопытство оказались изгнаны в человеческий мир. Йошики просматривал эту запись дважды, сначала в присутствии Хиде, который терпеливо пояснял ему перипетии сюжета и символизм, а потом в одиночестве. И именно во второй просмотр что-то тихонько, но ощутимо кольнуло его.
Смущение у него вызвало взаимодействие Хиде с его партнёром. Этого симпатичного парня c глубоким бархатным голосом Йошики поверхностно знал — его звали Таск, он был вокалистом достаточно известной и популярной на тот момент группы «Zi:Kill»; они распались несколько лет назад, как раз вскоре после выхода фильма. Одно время Йошики довольно тесно сотрудничал с этими ребятами в рамках своего лейбла. Он знал, что Хиде очень близко дружит с Таском — Хиде, собственно, и привёл эту компанию к Йошики и попросил помочь им, когда лидер только-только, специально под «X», основал студию — и потому не особо удивился, увидев, что вторую главную роль в фильме исполняет именно он. Может, Хиде, ставший Сетом, и предложил бы Йошики роль Холта, но он явно понимал, что Йошики откажется — они оба предпочитали как можно меньше смешивать работу и личную жизнь, а сценарий при всём символизме весьма непрозрачно намекал на, мягко говоря, близкие отношения основных персонажей. К слову, Хиде не прогадал: несмотря на почти полное отсутствие диалогов, химия у этой парочки чувствовалась ого-го как. Даже слишком мощная для людей, которые вроде как просто изображали её. Йошики старательно убеждал себя, что это нормально, хорошо же, что они сыграли так правдоподобно, но червячок сомнения всё-таки не давал ему покоя. Через какое-то время он, мучаясь, решил порасспрашивать Хиде, даже выбрал для этого нужный момент, когда возлюбленный был навеселе. Так Йошики и узнал, что Хиде и Таска связывает не только близкая дружба, что в своё время у них был роман, довольно долгий и очень бурный — девятнадцать-двадцать лет, первая любовь во всей яркости, страстная, пошлая и нежная, первый секс, нежелание отрываться друг от друга, осознание, наконец, своей ориентации; всё это имело для Хиде очень большое значение, хоть и было вроде как уже в прошлом. А сейчас, чтобы всё выглядело реально, каялся пьяный Хиде, пришлось об этом вспоминать и соответствующим образом репетировать.
Это был страшный удар. Йошики очень разозлился на Хиде и две недели хмуро отворачивался от него, а сам Хиде, поняв, что по пьяни наболтал лишнего, чуть не плакал и клялся, что они с Таском давным-давно расстались, репетировали пьяными и ни черта наутро не помнили, и это было всего пару раз, ничего серьёзного, даже связью не назовёшь, обычный перепихон. Конечно, они потом всё-таки помирились, и Йошики постарался выбросить из памяти этот эпизод. Но неприятный осадок у него остался. Особенно если было учитывать то, каким образом Хиде в итоге заставил Йошики его простить.
— Ну и зачем ты приехал? Я, кажется, дал понять, что хочу побыть один.
Часы показывали десять вечера, и Йошики совершенно не обрадовался, услышав звонок в дверь и обнаружив на лестничной клетке Хиде, свалившегося, как обычно, на голову без всякого предупреждения. И пианист встал в позу, прислонившись плечом к косяку и окидывая возлюбленного делано равнодушным взглядом.
— Дал, — тихо сказал Хиде и шмыгнул носом. Глаза у него были мокрыми, мутными и покрасневшими, а кончик носа распух, он явно недавно плакал. — Но я так больше не могу, Йо… Делай что хочешь, но я не уйду, пока мы не поговорим.
Йошики фыркнул и слегка посторонился. Он знал, что Хиде не шутит, он со своим упрямством вполне способен усесться под дверью и караулить возлюбленного. А Йошики совершенно не хотелось объяснять соседям, что у них произошло.
— Входи. Уж извини, у меня слегка не прибрано, я не ждал сегодня гостей.
— Да наплевать, — устало отозвался Хиде.
Пианист провёл его в гостиную. Сев на диван, Йошики щёлкнул пультом, выключая телевизор, и аккуратно скрестил колени, указывая взглядом на место рядом с собой.
— Садись. Я тебя очень внимательно слушаю.
Йошики постарался придать голосу максимальную отстранённость. Хиде послушался его, нервно сглотнул и обхватил себя за узкие плечи, обтянутые искрящейся водолазкой.
— Ну не будь таким сердитым, прошу… — сдавленно протянул он. — Я же тебе объяснил, что произошло…
Йошики отвёл в сторону глаза и принялся скучающе крутить пальцами длинную прядь распущенных по плечам волос, всем своим видом выражая недовольство.
Пианист притворялся, что его эта вынужденная разлука совершенно не задела, но вообще-то для него самого эти две недели тоже выдались поистине ужасными. Всё валилось из рук и раздражало, Йошики не мог ни на чём сосредоточиться и плохо спал; он очень скучал без Хиде, однако никак не мог переступить через себя самого. Он всегда думал, что готов спустить возлюбленному всё, что угодно, и что никогда он не будет, как Тайджи, ревновать к каждому столбу без всяких поводов. Но от одной только мысли о том, что Хиде был с кем-то другим, внутри всё сворачивалось в колючий ком, становилось грустно и противно одновременно. И больше всего раздражало то, что Хиде не видел в этом ничего ужасного и не понимал, почему Йошики резко от него дистанцировался.
