– Кажется, немного кривит, – заметил Юрка, кинув беглый взгляд на стелу.

– Она кривит уже лет десять. С тех пор, как в нее въехал бывший местный киллер по кличке Полковник, – сказала я, провожая глазами заляпанную и кривую стелу.

– И что ее до сих пор не поправили? – удивился Юрка.

– Боятся, – ответила я. – Полковник-то теперь местный миллионер, филантроп и…

– Гений? –весело предположил Колганов.

Улыбнувшись, я посмотрела на него и помотала головой:

– И кандидат в мэры города.

– А-а-а, – протянул Юрка. – Ну, почти. Будешь за него голосовать?

– Разумеется!

Мы оба громко засмеялись. От нашей болтовни и жара, окна в служебной старенькой Вольво начали стремительно запотевать. Юрка немного опустил стекло, впуская в салон прохладный воздух. Сразу же с улицы послышались сигналы, крики какой-то визгливой женщины и плач ребенка. Выскочившая слева грязнющая белая девятка, не обращая внимания на знак «Уступи дорогу», дала по газам, подрезав нас и окатив лобовое стекло Вольво смесью грязи и снега. Благо, в открытое окно ничего не попало.

Тут же со всех сторон начали сигналить и орать диким матом, но девятке было уже все равно. Объехав по обочине стоящий в пробке поток машин, она вылетела на желтый сигнал светофора и скрылась за поворотом.

– Во, Юрец, прям как ты, когда без прав гонял! – хохотнула я.

– Почти, – криво улыбнулся Колганов, включив дворники, которые принялись счищать грязь с лобового стекла. Окно Юрка все же предусмотрительно закрыл.

– Ах, родные просторы, – наигранно-радостно произнесла я и как можно незаметнее заглянула в зеркало.

Сидящий на заднем сидении Джэхи пребывал в тихом ужасе. Его большие от природы глаза округлились так, что теперь больше походили на яичницу глазунью. Я уже не видела в его взгляде ни презрения, ни ехидства. В темных зрачках Ли Джэхи плескался неподдельный страх. Весь его вид беззвучно кричал «Памагити! Куда я попал?!».

Проехав по самой главной и самой грязной улице Алексеевска – Московской, мы въехали в кольцо, а затем свернули в направлении района, где я прожила всю свою жизнь. Тогда у меня еще не появилось никаких подозрений. То, что Джэхи будет жить в моем районе – это само собой разумеющееся. Однако когда мы свернули на Комсомольскую и въехали во двор моего дома, я немного напряглась.

– Юрец, ты в навигатор забил адрес, который тебе Кравцов дал? – осторожно поинтересовалась я, когда он остановился в аккурат у моего дома.

– Ну да. Улица Комсомольская, дом 5, квартира 32. А что, не так что-то?

Юрка принялся тыкать в навигатор, озадаченно глядя то на дом, то на экран телефона.

– Да нет, все так, – скала я, мысленно проклиная Кравцова. Надеюсь, ему там, в Москве, обыкается!

Повернувшись к Джэхи, я громко объявила:

– Приехали, выходи!

Однако выходить он не собирался. Медленно натянул панамку, маску, очки, поозирался по сторонам раз двадцать и только потом соизволил выйти из машины.

– Это наш дом, – указала я на девятиэтажку с пристроенным к ней супермаркетом. – Ты будешь жить на девятом этаже, а я на пятом.

Джэхи молча кивнул, что показалось мне странным – слишком он тих. Неужели, реально испугался и решил все же быть со мной паинькой? То-то же! Не на ту напал! Я такие выкрутасы не потерплю даже от того, кто мне так нравился.

– Это твой дом? – Юрка достал из багажника наши сумки, закрыл машину и несколько раз подергал двери.

– Угу, мой родной дом, – тихо сказала я, глядя на кирпичную девятиэтажку.

Как же не хотелось возвращаться! Я еще не успела соскучиться по родным стенам так, чтобы только об одной мысли о доме уже щемило сердце. Кравцов, за что ты так со мно-о-ой?!

– О, Мирославка вернулася! – донеслось до меня со стороны лавочки.

– Чай, не нашла у Москве жаниха.

Нет, только не это, только не они! Медленно, с отчаянно бьющимся сердцем, я повернулась в сторону лавочки…

Двадцать первый век – это век быстрых перемен. Меняется все: горда, технологии, язык, культура и, разумеется, сами люди. Мы не сидим на одном месте, мы все меняемся под действием стремительно меняющегося мира.

Но есть те, кто не меняется. Что бы ни произошло. Даже если на них упадет метеорит или случится конец света, эти люди не изменят себе. Они все так же будут сидеть на лавочке возле дома, донимая всех, кто проходит мимо, а затем обсуждая их за глаза.

Думаю, всем уже и так ясно, что это за люди. Да-да, местные бабки! Многие скажут, что слово «бабки» очень грубое. Я же скажу, что иначе этих гарпий не назовешь, потому что один только их взгляд пробирает до самых костей! Особенно, взгляд наших бабок: Валентины Иванны Черешкиной, Клавдии Семенны Клячкиной и Бэллы Эдуардовны Солончук-Урюпинской. Эти имена знала вся наша девятиэтажка, потому что эти пожилые женщины были не просто пожилыми женщинами. Они были бандой! И, как у любой банды, у них был свой осведомитель – Галька Клячкина, внучка Клавдии Семенны. Она была старше меня на три года, но все еще выглядела как тринадцатилетняя шпана. Весь дом с нетерпением ждал, когда гадкий утенок превратится в лебедя, но, увы, метаморфозы не случилось.

Вот и сейчас Галька сидела на лавочке с бабками в своем вытянутом спортивном костюме красного цвета, грызла семечки и с недовольным прищуром пялилась на меня.

– Добрый день, Валентина Иванна, – поздоровалась я, переводя взгляд с одного члена шайки, на другого, – Клавдия Семенна, Галя и…

Тут я замолчала и озадаченно заморгала.

– А где же…

Место Бэллы Эдуардовны Солончук-Урюпинской пустовало. Я даже не поверила своим глазам, ибо быть такого не может, чтобы она не вышла посидеть со своими подружками.

– Померла Эдуардовна, – грустно сказала Клячкина Старшая.

– Два месяца назад схоронили, – добавила Черешкина, с тоской окинув взглядом пустующее место.

Вот тебе раз, однако. А я-то думала, что их банда вечна, ан нет. Даже самой как-то грустно стало, душа заныла.

– Ну, земля ей пухом, – сказала я вежливости ради.

Все это время мои спутники возились у машины с сумками. Джэхи, видимо, пытался что-то сказать Юрке, а тот, не понимая его, озадаченно хлопал глазами, время от времени кидая на меня отчаянные взгляды с мольбой о помощи.

– Что у вас там? – недовольно гаркнула я.

Банда, заметив, что я не одна, дружно повернула головы в сторону мужчин.

– Он что-то хочет, а я не понимаю, что, – пожаловался Юрка.

– Чего ты хочешь? – обратилась я к Джэхи.

Из-за этой его дурацкой маскировки я не могла видеть выражение его лица, однако что-то подсказывало мне, что Джэхи ухмылялся.

– Что молчишь? – теряла терпение я.

Скрестив руки на груди, Джэхи оттопырил правый указательный палец и лениво поманил меня к себе. Жест этот выбесил меня так, что захотелось кинуть в него сумку, затем побить его рюкзаком, а под конец несколько раз переехать чемоданом.

Спокойно, Мира, спокойно! Это слишком дорогая груша для битья, ты потом даже своей жизнью не расплатишься за синяки, которые ему наставишь. Тем более, до этого злосчастного дня ты была без ума от него…

Сделав глубокий вдох и шумно выдохнув, я подошла к Джэхи и мило ему улыбнулась.

– Говори, что ты хочешь.

Наклонившись к самому моему уху, он томно прошептал:

– Хочу, чтобы ты тащила все мои вещи.

Сказав это, он отстранился от меня и деловито зашагал к подъезду. От раздражения внутри меня все забурлило. Издав злобный рык, я потопала следом за Джэхи.

– Так что он хотел-то? – невинно поинтересовался Юрка.

– Чтоб ты помог ему сумки занести, – соврала я, буравя взглядом спину Джэхи.

– Ну так бы и сказал, – пробубнил Юрка.

Джэхи резво поднялся по ступеням и остановился у входной двери, делая вид, что внимательно изучает домофон. У меня вдруг промелькнула мысль, как можно облапошить этого наглого звездуна. В 13 квартире жил один извращенец, который питал слабость к красивым парням…

– Мирка, а че это за Дарт Вейдер с тобой? – перебила мою коварную мысль Клячкина Младшая.