— А как же джинчуурики? — почти взвился Зецу.

— Биджуу никуда не денутся, — припечатал Пейн. — Возможность, открывшуюся через Итачи, надо использовать сейчас, пока не поздно.

Алоэ, прошипев под нос что-то нелицеприятное, растворился в земле.

Конан торжественно улыбнулась, и это была очень красивая улыбка.

(…)

— Я точно не гей! — возмутился Дейдара, когда Итачи тем же вечером неловко заглянул к нему с записной книжкой и ручкой для обсуждения стратегии будущего выступления. — Если бы не возможность поднасрать дорогой Родине, я бы вообще в этом не участвовал, да! Но это же… это же, знаешь, то, что хочет провернуть Конан тоже искусство! Только социальное.

Итачи медленно кивнул. Он смутно надеялся, что от эмоциональных порывов коллеги не взорвутся многочисленные экспериментальные скульптуры, расположенные почти на всех поверхностях спальни-мастерской.

— И у меня так-то травма вообще психологическая с ними связанная! Я не знаю, как её можно так, эм, переварить и переделать, чтобы получилась конфетка, которая всем понравится! Понятия, правда, не имею, откуда Конан об этом знает…

— Более, чем уверен, — вступился за неё Итачи, — что тебя назначили на эту роль в связи с искусством.

— Я бум делаю! Бада-бум! Бабах! А это всё социальные тонкости, говорю же, да. Хотя, — Дейдара почесал шевелюру, — уж лучше я, чем господин Сасори. Я по философским соображениям занимаюсь делами, так сказать, насущными, а он — вечными. Проблема геев и пидоров в данный момент насущная. А когда она уже укрепится в народном сознании в своей насущности, там и вечность можно начать приплетать. Смекаешь?

— Смутно.

— Ну, ты не человек искусства-искусства, — отмахнулся Дейдара, — скорее, историк. Философия хоть какая-то твоему выступлению будет нужна. Но это, если туго придётся, Хидана можно будет спросить.

— Хидана?

— Ну так геи и гееобразные страдают же! И пидоры от них страдают. Обоюдное страдание, короче. А Хидан там явно что-то про Джашина приплетёт.

— Так, — Итачи проглотил свои возражения, — что по поводу травмы, которую можно переделать?

— Ну, — Дейдара густо покраснел. — Я бы вообще об этом молчал до конца моих дней. Но…

— Но, — Итачи попытался выглядеть ободряюще, как мама, которой нужно было аккуратно выведать, во что вляпалось её чадо.

— Но искусство, — тяжело выдохнул Дейдара и смущённо отвёл взгляд. Что-то промямлил.

— Что?

— Да, блин, ничего! — воскликнул Дейдара, всё ещё красный, как рак, и всё ещё не встречая взгляда собеседника. — Короче, бля, ладно!.. Однажды, когда Сасори попёрся в страну Мороза, я попёрся с ним, только в другую сторону. И пока он получал пизды и экзистенциальный кризис, я пытался лишиться девственности… Ну и, блин, склеил симпатичную местную девчонку в баре… Мы пошли с ней это-самое в туалет. Я одет, она одета. Ну, поцелуи, прочее. А там же холодно, блять, в стране Мороза-то! Ну мы и не разделись, а так, штаны приспустили. Ну, присунул. Сзади. Произошла пенетрация, в общем. И тут я вспомнил, что господин Сасори рассказывал мне про клитор…

У Итачи в голове заворочались подозрения.

— Ну я, короче, потянулся, — быстро и неловко продолжил Дейдара. — Чё-то шарю-шарю — и нет там ничего. Ну я ещё пошарил. У меня ж языки в ладонях, надо использовать на благо общества! И вдруг я что-то нашёл. Но это было… не то.

Итачи тяжело вздохнул.

— Вот-вот! — метнул на него смущённый взгляд Дейдара. — Я как отпрыгну, как взвизгну!.. Ну, потому что, охренеть, блять! Я на такое, между прочим, ни хрена не подписывался! А он, она, оно, они, короче, как давай реветь крокодиловыми слезами, что вот, все вы мужики такие, вам один только клитор нужен! А если его нет, то типа всё! И я, блин, стою в этом несчастном туалете, оно, они, ревут, а я, ну, в справедливом ахуе. И ведь если утешать начнёшь, то неправильно поймут, и ты себя неправильно поймешь, и надо же будет потом как-то с этим жить! Ну я что-то там сказал, и дал дёру, еле штаны успел обратно надеть. Вот.

Итачи молчал с минуту. Потом открыл рот и с той уверенностью, которую не чувствовал, заявил:

— Трансвеститам нужна гласность, чтобы и своим и чужим было психологически удобнее находить половых партнёров. — Добавил. — Сойдёт для тезиса?

— Про безопасность ещё скажи, — поморщился Дейдара.

— Про презервативы?

— Да нет же! Я же типка этого сгоряча и убить мог. За наглость. Понимаешь? За поруганную честь, в конце концов, и моральный ущерб, да. Мог бы, будь я злее и не в шоке. Пусть не вводят в заблуждение нормальных пацанов. Вообще пусть геи говорят, что они геи, блять. Они ведь делятся на два типа: собаки переодетые и не переодетые. С переодетыми ты уже понял. А вторая категория они вообще странные. Видят кого-нибудь красивого как ты или я, и так подленько подлизываются. И многие ещё с жёнами, между прочим. Вот по хиленьким, узкоплеченьким и жалким таким внешне сразу всё понятно. А есть те, по которым ни хрена не понятно — товарищ будет охранять твой тыл или просто возможность ждёт. Не, гласность и только гласность.

— Их могут репрессировать, — задумался Итачи. — Париями общества сделать.

— Или убить за хамство, наглость и предательство товарищеских чувств, — мрачно возразил Дейдара. — Я-то не убивал за подкаты. Но не все мои знакомые ниндзя такие добрые. Свою жопу можно доверить только любимой женщине, если ты не из этих. Сильные и опасные по-разному реагируют на покушение своего сакрального места.

— Клановым шиноби не разрешат гласность в этом вопросе, — возразил Итачи.

— Да помню я про твоего Мадару с этой его большой запретной любовью, — отмахнулся Дейдара. — Да конечно читал, не смотри на меня так! У нас тут член Акацуки в писатели подался, все читали, конечно. Короче, понятное дело, что клановым велят молчать в тряпочку. Кланов-то почти не осталось! Больше половины вымерло, мне Какузу и Хидан сказали, уж они-то знают. Но, знаешь, — Дейдара почесал подбородок, — мир действительно изменился. Я, вон, безродный, а господин Сасори — последний из своего клана, кто как-то может расплодиться. Правда, зная его, он почкованием это будет делать. Ну или заведёт себе одного-двух спиногрызов, если найдётся женщина, которая сможет его терпеть… Я это к чему, вот мы с ним — очень разные. Но разницы, в общем, никакой. Он опасный, я опасный. Базовая зарплата в Акацуки одинаковая, а всё остальное — премии. Сдают, короче, кланы. Им гомики как не были нужны, чтобы рождаемость не падала, так и всё ещё не нужны, сейчас особенно. Если ты последний из своего рода и тебе нравятся мужики, то кеккей генкай исчезнет. Наследовать будет некому.

Итачи вздохнул:

— Тогда про гласность лучше не говорить.

— Не-не-не, лучше говорить. Ну, это уже хоть что-то тогда скажешь, да? Конан будет довольна. А там, в кланах, сами как-нибудь разберутся. Мужики не бабы — не беременеют. Но можно найти каких-нибудь, знаешь, мужикоподобных женщин… Наверное. Хрен его знает, я не гей, понятия не имею, как они там со своими проблемами разбираются!

Они ещё с полчаса обсуждали, что можно написать. Дискуссия как началась, так и закончилась на эмоциональной, но информативной ноте. Итачи составил список тем, список аргументов и контраргументов и начеркал пару заметок. С чувством выполненного долга вышел вон. Замер.

Пробежался глазами по своим записям. Пробежался ещё раз. Мысленно выругался.

Зашёл обратно.

— Дейдара, — мрачно заявил. — Мы забыли про лесбиянок.

Комментарий к Первое право: Итачи (IV)

Акацуки проводят внутреннюю политическую реформацию с внешней политповесткой со всеми вытекающими и не вытекающими (у них там у всех с сексуальным образованием оч плохо) хД

Кто заметил лёгкую критику неправдоподобного слэша и социальной ситуации в Америке, тот молодец.

Вообще гомосексуализм в мировой истории это интересно. Вы знали, например, что самые шовинистические философские и социальные труды были опубликованы мужчинами, которые, подозрительным или легальным образом “никогда не женились”? Почему? Конкуренция и зависть, наверное. Она и сейчас есть. У меня несколько хороших знакомых являются геями-пассивами, у них и с мужчинами, и с женщинами, и с самими собой много всяких проблем, в том числе и экзистенциальных. Но люди они хорошие.