Когда ему было пятнадцать лет, он был высоким, стройным, красивым мальчиком и мать им очень гордилась. Его отец был сапожником – целыми днями гнул спину в своей мастерской, а мать выращивала овощи и зелень и продавала на рынке. Помогать матери Якубу нравилось – он с удовольствием огородничал, а на рынке зазывал покупателей, расхваливая товар. Больше всего на свете мать боялась, что его заберут в солдаты и убьют на войне – герцог тогда воевал то с западным, то с северным княжествами – несколько соседских мальчиков уже призвали в армию. Если бы Якуб стал классным сапожником, как отец, то мог бы шить сапоги для солдат – такие мастера высоко ценились в военное время. Однако Якубу не нравилось ремесло сапожника и уговорить его не удавалось. Не нравились ему также ремесла кузнеца, портного, каретника и цирюльника. Соседи советовали отдать Якуба в услужение в богатый дом – он был так красив и статен, что прекрасно смотрелся бы в лакейской ливрее. А при особом старании и рвении мог бы дорасти до помощника дворецкого. Но идти в услужение Якуб тоже не хотел.

В том году праздник Конец сезона ураганов был невеселым, лица у людей были хмурые – все боялись за своих мужчин на войне и страшились того, что будет, если герцог потерпит поражение. Но городские власти, тем не менее, велели праздновать: наняли музыкантов, оплатили вино и угощение для всех. Якуб, как обычно, с утра веселился с другими ребятами на берегу, разрушая песчаные насыпи. Потом вернулся домой, умылся, надел нарядную рубашку и отправился на Набережную. Там играла музыка, жарили мясо на вертелах, пекли лепешки, варили уху и тушили в котлах овощи. Люди подходили, брали угощение – толпа все прибывала, повара работали в поте лица и Якубу вдруг захотелось им помочь. Он рубил капусту, резал лук, выпекал лепешки и очень увлекся этим занятием. Повара хвалили его за проворство, мать улыбалась им в ответ. Она гордилась тем, что ее сын такой добрый и работящий мальчик.

Вдруг по его спине пробежал холодок, на коже выступили мурашки – он почувствовал на себе чей-то взгляд. Якуб обернулся – на него смотрела высокая женщина в богатом платье и островерхой шляпе. Она опиралась на суковатый деревянный посох. Глаза у нее были огромные, темные, раскосые, нос длинноват. Женщина смотрела на него так пристально, будто заглядывала в сокровенные уголки его души. Потом спросила:

– Пойдешь ко мне в ученики?

Голос у нее был почему-то старческий и дребезжащий. Якуб растерялся и поискал глазами мать. Она тут же подбежала и спросила, в чем дело.

– Я могу дать твоему сыну ремесло, – сказала женщина. – Он станет так богат, что тебе больше не придется гнуть спину на огороде, а твоему мужу – в сапожной мастерской.

– Да кто же вы? – спросила мать. – И чему вы можете научить моего мальчика?

Женщина не успела ответить, как в толпе кто-то крикнул: «Крейтервейс!» И другой голос подхватил: «Это она! Берегитесь!» Вокруг женщины в островерхой шляпе тут же образовалась пустота – люди отошли на почтительное расстояние. От толпы отделился человек в бархатном плаще с золотой цепью на животе.

– Госпожа Крейтервейс, – сказал он почтительно. – Мы рады, что вы почтили своим присутствием наш город. Но, пожалуйста, позвольте мирным жителям Фейервилля спокойно отпраздновать Конец сезона ураганов. Они тяжело работали весь год и заслужили отдых и веселье. Пожалуйста, не мешайте им.

– Ты гораздо учтивее прежнего бургомистра, – ответила женщина. – И я уважу твою просьбу, как только закончу разговор с Ханной, женой сапожника.

Бургомистр хотел что-то ответить, но она подняла руку и он замолчал, будто проглотив язык.

– Я знаю, чего ты боишься больше всего, – сказала Крейтервейс матери Якуба. – Отдай мне мальчика в ученики – этим ты спасешь и его, и сыновей твоих соседей от гибели на поле боя. С его помощью в Фейерленде надолго воцарится мир.

– Не слушай ее, Ханна! – закричал кто-то из толпы. – Это ведьма!

Ханна совсем растерялась, а Якуб вышел вперед и сказал:

– Я никуда с тобой не пойду! Ты – ведьма! Уходи! Не пугай людей!

– Хорошо, – усмехнулась Крейтервейс. – Но я оставила свою метлу на берегу и ее засыпало песком. Покажи мне, Якуб, где городские ворота, и я пойду восвояси.

Каким образом Якуб с колдуньей оказались у городских ворот – он не помнил совсем. Все, что произошло дальше, представлялось ему смутно, как во сне. Он пролетел через пустырь, вернее, прошел, не чувствуя собственного веса, потом мимо озера, и, наконец, оказался в доме Крейтервейс. Она поблагодарила его за то, что он ее проводил, пообещала хорошо накормить и он не посмел отказаться. Колдунья хлопнула в ладоши – тут же прибежали слуги и принесли овощи, коренья и травы. Она варила суп, от котла поднимался пар и Якуб не мог оторвать от него глаз. Клубы пара принимали разные формы – людей, домов, цветов, животных и неведомых существ. Аромат супа был просто волшебным, и никогда ничего вкуснее Якобу есть не доводилось. А потом он уснул прямо в гостиной. Причем, каким-то образом видел себя спящим в огромном зале, на мягкой тахте. Он видел, что слуги переодевают его в такую же одежду, как у них самих, и обувают его в башмаки со скользящими подошвами – в них можно было передвигаться по зеркальным полам с большой скоростью, как на коньках. Затем слуги повели его в сад и огород, показали грядки и он зачем-то повторял за ними названия трав. Потом его привели на кухню и велели чистить овощи и мелко крошить зелень. А после сама Крейтервейс учила его готовить соус, а слуги почтительно стояли в стороне, ожидая приказаний. Якуб добавлял измельченную зелень, чеснок и специи в растопленное масло и прогревал в кастрюльке. Она учила его правильно помешивать и определять готовность соуса по аромату. «Соус сам сообщит, когда будет готов, – говорила колдунья, – по запаху. Вот сейчас сообщил! Чувствуешь? Вдохни его аромат – именно так должен пахнуть этот соус!» Потом он учился замешивать тесто для пирога с капустой. «Немного сока от тушеной капусты добавь в тесто, – говорила Крейтервейс, – тогда тесто поймет, каким нужно стать, чтобы оттенить вкус начинки». Якуб выкладывал начинку на тесто, защипывал края, смазывал поверхность яйцом и ставил в печь. А колдунья водила его по дому и велела принюхиваться. «Пирог сам позовет тебя запахом и скажет, что готов. Вот сейчас, потяни носом… Нет, не готов. Это еще не запах готового пирога. Вот сейчас, чувствуешь? Так он пахнет за несколько минут до готовности. Можно двигаться в сторону кухни. Испечешь сотню пирогов и научишься».

Якуб ворочался на тахте и думал: «До чего интересный сон! Даже просыпаться не хочется. – И не просыпайся, – отвечала его мыслям Крейтервейс. – Я сама тебя разбужу, когда время придет. В этом году ты будешь учиться варить супы. – Целый год? – удивлялся Якуб. – Да, супы – дело тонкое. Но время быстро пробежит. Пироги ты за полгода освоил. Салаты – за три месяца. Как супы варить научишься, так к горячим блюдам перейдем. – А потом? – А потом, – она захохотала, – на очереди самые, что ни на есть колдовские кушанья. – Хорошо, – отвечал Якуб, – мне очень интересно. – Еще бы! – восклицала Крейтервейс. – Ничего интереснее на свете нет. Ты можешь стать всесильным, Якуб. Могущественные короли и князья будут есть из твоих рук. Но кое-чем придется поступиться».

На этом месте Якуб запнулся и замолчал.

– И что же была дальше? – вскричала я.

Якуб продолжил рассказ, но о колдовских блюдах больше не упоминал и моих вопросов об этом, казалось, не слышал.

Однажды Крейтервейс, уходя из дому, велела Якубу сварить суп – в последнее время она доверяла ему готовить для нее самой. Она даже вручила ему ключ от шкафчика, где хранились специи и сушеные травы – никто кроме нее не имел права даже входить в комнату, где стоял этот шкафчик. Якуб был польщен доверием и когда колдунья ушла, взялся за работу. Он достал нужные склянки, добавил в суп специи, размешал, довел до кипения, потом попробовал. Вкус показался ему знакомым. И вдруг он страшно захотел спать. Он дошел до тахты, буквально упал на нее и провалился в глубокий сон, без сновидений.